Другая Блу

Уилсон ждал меня снаружи, засунув руки в карманы и глядя на закат. Больше всего в пустыне я любила закаты. Небо над низкими холмами покрылось розово-пурпурной рябью, постепенно переходя в темное ночное небо. Лас-Вегас находился внизу в долине, а Боулдер-Сити – выше на юго-востоке, за грядой холмов, поэтому ничто не загораживало вид. Закаты всегда трогали меня, напоминая о Джимми, о времени, когда я не была такой жесткой, такой слишком быстро повзрослевшей. Уилсон ничего не сказал при моем появлении, и мы отправились домой в тишине. Из-за живота я могла только ковылять вразвалочку, но Уилсон подстроился под мой шаг, и мы пошли рядом.

– Зачем ты это делаешь? – в конце концов выдал Уилсон. Так и знала, что он накручивал себя все это время.

– Что делаю?

– Предполагаешь худшее. Приписываешь мне то, чего я не говорил, обзываешь себя. Зачем?

Я задумалась, размышляя, возможно ли вообще было объяснить Уилсону, каково это – быть «такой, как я».

– Я потеряла девственность в четырнадцать лет. Не важно, хотела я того или нет. Он был старше, и мне было приятно его внимание. Ему было девятнадцать, а я была легкой добычей. – Я пожала плечами. – С тех пор мне случалось довольно часто заниматься сексом. Кто-то скажет, что так ведут себя шлюхи, а то, что я извиняться за это не собираюсь, делает меня дрянью. Так что «злобная стерва» – это даже мягко, если посмотреть на ситуацию с этой точки зрения. Я не горжусь подобным и пытаюсь измениться, но такова реальность, и мне не хочется подыскивать себе оправдания.

Уилсон остановился и уставился на меня.

– Четырнадцать лет?! Это же изнасилование несовершеннолетней!

– В каком-то смысле так и было.

– Ублюдок! – прошептал Уилсон потрясенно. – Черт побери, ушам своим не верю! – А потом крикнул: «Ублюдок!» – еще раз, в этот раз так громко, что прохожие остановились и обернулись в нашу сторону. Проезжающая мимо женщина нахмурилась, когда он закричал. Бедняжка, наверное, решила, что Уилсон кричит на нее.

– Дай угадаю, ему ничего за это не было? Нет? – Уилсон повернулся ко мне с таким выражением, будто злился именно на меня. На самом деле, конечно, нет, и я это знала. По правде сказать, его злость невероятно много для меня значила. Оказалось, что признание меня не расстроило, и впервые за все время при воспоминании у меня не сжалось сердце.

– Что ты имеешь в виду? Нет, конечно. Я сказала Шерил, она дала мне таблетки, и я… стала жить дальше.

– Чеееерт! – снова заорал Уилсон, с остервенением пиная камень. Он бормотал себе под нос и ругался, похоже, потеряв способность связно говорить, так что я просто шла рядом, давая ему время успокоиться. Через пару кварталов он взял меня за руку. Я никогда не ходила с мальчиком за руку. Рука Уилсона была больше моей, и он держал мою ладошку так, что я чувствовала себя хрупкой, оберегаемой. Это было бы даже эротично… не будь я на девятом месяце. Не расскажи я ему только что о своем омерзительном прошлом, я бы набросилась на него прямо сейчас. Взяла бы его мужественное лицо в ладони и поцеловала бы, и мы бы обнимались прямо тут, на тротуаре.

Я рассмеялась про себя и отбросила эту мысль. Уилсон бы наверняка убежал с криками куда-то в холмы, если бы я только попробовала… проявить интерес. Наши отношения были другими. И его чувства ко мне уж точно не такими. Да и мой выпирающий живот не дал бы нам даже обнять друг друга. Мы шли и шли, пока закат не сменился сумерками, утонув в темноте. Когда мы подошли к Пемберли, на улицах, мерцая, начали загораться фонари.

– Загадывай желание! – воскликнула я, дергая Уилсона за руку. – Быстрее! Пока не зажглись все фонари!

В Вегасе небо всегда с оранжевым оттенком. Звезд почти никогда не видно из-за неоновых ламп и бурлящей даже по ночам жизни. Так что я придумала свой вариант вместо падающих звезд. У меня были фонари.

Я крепко зажмурилась и сжала его руку, чтобы он сделал так же. Мысленно пробежалась по своему длинному списку желаний, некоторые из них я загадывала из раза в раз (богатство, слава, никогда больше не брить ноги), но были и новые. Я быстро распахнула глаза, проверить, успела ли, прежде чем зажегся последний фонарь. Он как раз загудел и тускло засветился.

– Ура! – Я толкнула Уилсона бедром. – Такие желания точно исполняются.

– Я не поспеваю за тобой, – тихо откликнулся он. – Ты как клубок. Только я думаю, что уже все о тебе знаю, размотал все ниточки, как ты рассказываешь то, что разрушает все мои представления о тебе. Понятия не имею, как ты выжила. Правда, ни малейшего. То, что ты все еще шутишь, загадываешь желания на фонари, это почти чудо. – Уилсон потянулся ко мне, будто собираясь коснуться, но в последнюю секунду опустил руку. – Помнишь, как-то после урока я спросил тебя, почему ты так злишься?

Я помнила. Тогда я вела себя просто ужасно. Я кивнула.

– Я тогда подумал, что разгадал тебя, что с тебя нужно сбить спесь. А потом я узнал, почему ты с таким трудом делала то задание о себе. И почувствовал себя полным придурком.

Я рассмеялась и легонько ткнула его свободной рукой.

– Так и было задумано. Заставить учителя тебя пожалеть. Оценки сразу становятся лучше.

Уилсон смерил меня взглядом сверху вниз, и было ясно, что он на это не купился. Он начал подниматься по лестнице и выпустил мою руку, чтобы достать ключи.

– Чтобы ты знала, Блу, я не считаю тебя «злобной стервой», – сказал он серьезно, и я чуть не рассмеялась: так непривычно было слышать от него такие слова. – Признаюсь, когда ты вошла в класс в тот первый день, я именно так и подумал. Но ты поразила меня. В тебе скрыто гораздо больше того, что видно на первый взгляд.

– Так можно сказать про большинство людей, Уилсон. К сожалению, чаще всего это не что-то хорошее. А что-то пугающее, мучительное. Сейчас ты уже знаешь так много пугающего и мучительного обо мне, что я все удивляюсь, как ты до сих пор не сбежал. Ты все обо мне понял правильно с самого начала. Только в одном ошибся. Такие, как я, замечаем таких, как ты. Просто считаем себя недостойными их.

Уилсон уронил ключи. Я застонала про себя. Ну что мне стоило промолчать? Он наклонился подобрать ключи, и с какой-то попытки все же открыл замок. Пропустил меня вперед и вошел следом, захлопывая за нами дверь. Как всегда джентльмен. Он остановился у входа в мою квартиру, пытаясь подобрать слова, и впервые я не стала его дразнить или пытаться шутить. Просто ждала, немного подавленная тем, что теперь он знал все мои самые страшные секреты и пытался привыкнуть.

Наконец он заговорил, устремив взгляд печальных глаз куда-то за мою спину, будто не желая встречаться со мной взглядом.

– Как бы я хотел, чтобы твоя жизнь была лучше… чтобы она была другой. Но другая жизнь сделала бы тебя другой Блу. – Теперь он смотрел прямо на меня. – И это было бы хуже всего.

Слегка улыбнувшись, он поднес мою руку к губам – настоящий мистер Дарси, во всем, – а потом повернулся и поднялся к себе в квартиру.

Той ночью я сидела в темноте, ждала, когда он начнет играть. Но струны не отозвались музыкой в моей душе. Интересно, он с Памелой? Той блондинкой с перламутровой кожей и идеальными зубами. Поэтому он не играет? Ну что ж, стоит быть благодарной, что вместо музыки по вентиляции не доносятся стоны и другие характерные звуки. От этой мысли я поморщилась, и тут ребенок толкнулся, заставив меня ловить воздух ртом. Я подняла рубашку, чтобы видеть живот. Он казался таким чужим… и холодным. И он зашевелился, поднимаясь и опадая, как волны в океане.

– Пока ничего нет, мой сладкий. Уилсон чего-то ждет. Я бы спела, но, честное слово, это хуже, чем совсем никакой музыки. – Живот снова скрутило, и я села поудобнее, пытаясь устроиться получше, стараясь ценить даже неудобство. Осталось немного. Время утекало сквозь пальцы вместе с этими мгновениями. Они превращались во «вчера», и эти «вчера» копились и копились. В конце концов и этот миг присоединится к остальным. Наступит последнее «завтра», мой ребенок родится. И я снова стану просто Блу.

День был тяжелый, и у меня закрывались глаза. Где-то на грани между сном и явью мне вспомнился Джимми, и я посмотрела тот кусочек жизни как сон, как запись на старой видеокассете.

– Джимми, а что, если нам найти новую маму? – Я забралась на дерево, подтянувшись за ветку, и ползла, пока не оказалась прямо над Джимми. Он гладил кусок сучковатого можжевельника, который почти очистил от коры.

– Зачем? – отозвался Джимми через несколько секунд.

– А ты разве никогда не хотел, чтобы у нас была мама? – спросила я, любуясь открывшимся видом. Мне также был виден необычный ракурс седеющей головы Джимми. Я уронила на него шишку, и та отскочила, не причинив вреда. Он даже не отмахнулся.

– У меня была мама, – проворчал он.


– А у меня – нет! А я хочу, чтобы была. – Еще две шишки попали в цель.

– Надень на Айкаса фартук. – Джимми подобрал шляпу и натянул на голову в ответ на шишечный обстрел.

– Айкас плохо пахнет, и он слюнявый. И у мам не может быть собачьего дыхания. – Я свесилась с ветки, держась одной ногой и рукой. Дотянувшись, я смахнула с Джимми шляпу. – Может, Бев может стать нашей новой мамой. Ты ей нравишься, я тоже, и она готовит очень вкусные сэндвичи с сыром. – Я надела шляпу Джимми и спрыгнула на землю, не обращая внимания на впившиеся в кожу иголки.

– Пожалуй, меня и так все устраивает, Блу.

– Да, похоже на то. – Я подобрала кусочек можжевельника, взяла молоток и долото и начала сдирать кору, повторяя равномерные движения отца.

– Может, мы могли бы усыновить кого-нибудь, – предложила я.

Долото Джимми вошло слишком глубоко в дерево, и он тихо выругался. Там было что-то про замерзший ад.

– Наверное, я стала бы хорошей мамой, – серьезно заметила я, принявшись перечислять свои достоинства: – Я бы уступила ей часть кровати. Научила бы ее ползать. Ходить я тоже умею, так что проблем не будет. Хотя тебе придется менять ей пеленки. Или мы могли бы научить ее ходить в туалет снаружи, как Айкас.

– Хм-м-м, – вздохнул Джимми, «выключая» мой голос из восприятия.

– Я была бы мамой, а ты – дедушкой. Хочешь быть дедушкой, Джимми?

Долото замерло, и он опустил руки. Посмотрел на меня серьезно, и я с удивлением обнаружила глубокие линии вокруг его рта, которых раньше не замечала. Джимми вроде как уже был похож на дедушку.

Сквозь вентиляцию до меня донеслась музыка, и я стряхнула сонное оцепенение, все еще ощущая этот то ли сон, то ли воспоминание в воздухе, как след от духов. У меня же были дедушка и бабушка где-то. У моей мамы же должна была быть хоть какая-то семья. А если нет, значит, была у папы. Они вообще знали про меня? Искали меня?

Я лежала в темноте, слушая, как Уилсон играет мелодии, чьи названия я теперь знала. Многие из них я узнавала уже с первых нот. Но я могла пройти мимо своего дедушки – даже мимо отца! – и не узнать его. Ребенок снова шевельнулся. Однажды он захочет знать, и не важно, как сильно его или ее будет любить семья. Однажды ей или ему просто необходимо будет узнать. Значит, мне придется это выяснить.





Глава девятнадцатая

План




В полицейском участке пахло так, как и должно пахнуть в полицейском участке. Официально. Кофе, одеколон, отбеливатель, провода… всем знакомо. Хотя пончиками не пахло. Наверное, полицейские с пончиками уже просто навязший в зубах стереотип. Еще больше ярлыков.

Я подошла к стойке, за которой стояла крупная женщина с суровым пучком на макушке и небольшими усиками. Она не вызывала желания тут же взять и рассказать ей все.

– Чем могу помочь? – Голос оказался полной противоположностью внешности. Он был добрым и нежным и напомнил мне об актрисе Бетти Уайт. Мне сразу же полегчало.

– Не знаю, можете ли вы мне помочь, но, наверное, можете подсказать. Я ищу полицейского по фамилии Боулс. Думаю, он вспомнит меня, если он тут. Это касается случая пропажи людей, над которым он работал около десяти лет назад.

– У нас есть детектив Боулс. Хотите, я проверю, здесь ли он сейчас?

«Боулс» было не таким и необычным именем, и я знала, что это мог оказаться не он, но все равно кивнула. Хоть что-то.

– Ваше имя, пожалуйста?

– Блу Экохок. – Все просто. Если детектив Боулс не узнает мое имя, значит, это не он нашел меня тогда.

Женщина, проглотившая Бетти Уайт, пропела что-то в микрофон, очевидно пытаясь отследить детектива Боулса. Я отвернулась, рассматривая обстановку. Здание выглядело не таким новым, как тот полицейский участок, куда они привезли меня в 2001 году. То было где-то в Лас-Вегасе, и все было новеньким, аж сверкало. Пахло краской и опилками, что тогда меня очень успокоило. Для меня запах опилок был, наверное, как аромат свежего домашнего печенья с шоколадом.

– Блу Экохок? – Я обернулась и увидела мускулистого мужчину среднего возраста. Его лицо было таким знакомым, и я с трудом сдержала порыв повернуться и убежать под стук бешено бьющегося сердца. Будут ли у меня неприятности из-за того, что я не сообщила раньше, что знала? А у Шерил? Но тут он улыбнулся, даже коротко рассмеявшись от удивления, и протянул руку для приветствия.

– Чтоб меня! Когда случилась та заварушка в средней школе в январе, я хотел связаться с тобой, поздороваться, сказать, как я гордился тобой, но подумал, что тебе тогда хватало внимания СМИ и остальных.

– А я так и подумала, что видела вас в тот день. Поэтому я тут. Решила, что вы теперь работаете в Боулдер-Сити, и знаю, прозвучит немного странно, но, возможно, сможете мне помочь. Я ничего не нарушила! – тут же добавила я, и он снова улыбнулся. Похоже, он был искренне рад меня видеть.

– Я знал, что в мире не может быть двух Блу Экохок, но, признаюсь, все еще представлял тебя десятилетней девочкой. – Он потрясенно оглядел мой выпирающий живот. – А ты, похоже, совсем скоро станешь мамой!

Неловко коснувшись живота рукой, я кивнула и пожала его руку, крепко встряхнув, прежде чем отпустить.

– Кэнди? – детектив Боулс обратился к любезной даме у стойки. – Переговорная «Д» свободна?

«Кэнди»?![5] Бедняжка. Ей нужно было бы сильное имя к такой верхней губе…

Кэнди улыбнулась и кивнула, не отрываясь от разговора с кем-то через наушники.

– Пойдем, нам туда. – Детектив Боулс двинулся в сторону. – Можно называть тебя Блу?

– Конечно. А мне как вас называть?