Другая женщина

— Да. Чем я могу вам помочь?

— Неудивительно, что они не стали помещать вашу фамилию на бедж. — Он засмеялся.

По шее у меня явно поползла краснота, снизу вверх. Ее сполохи добрались до моих щек.

— К сожалению, в данный момент у меня деловая встреча. Могу я вам перезвонить?

— Не помню, чтобы у вас был такой шикарный аристократический выговор. Или вы всегда так по телефону?

Я промолчала, но улыбнулась.

— Ладно, перезвоните, — разрешил он. — Это Адам, кстати. Адам Бэнкс.

Он думает, что я дала свой номер какому-то несметному количеству мужчин?

— Пришлю вам эсэмэску, — добавил он. — А то вдруг мой номер у вас не высветился.

— Благодарю вас. Я постараюсь в ближайшее время с вами связаться.

Я отключилась, но успела услышать его смешок.

Остаток встречи я толком не могла сосредоточиться и даже поймала себя на том, что норовлю свернуть ее раньше времени. Впрочем, я не хотела перезванивать ему слишком быстро: иначе он подумает, что я прямо рвусь с ним пообщаться. Поэтому, когда переводчик сообщил, что клиент желал бы показать мне свое новое офисное пространство, находящееся несколькими этажами выше, я с благодарностью ухватилась за это предложение.

Неделю спустя, во время нашего совместного обеда, мне пришлось объяснять Адаму, почему в тот раз я перезвонила ему только через три часа.

— И вы всерьез предполагаете, что я клюну на такую басню? — спросил он недоверчиво.

— Ну вот честное слово. Я не из тех, кто нарочно оттягивает разговор, просто чтобы показаться крутым. Может, часок и могла бы заставить вас понервничать. Но три? Это уж просто грубо. — И я рассмеялась.

У него появились морщинки у глаз: он сдерживал улыбку.

— И вы застряли в лифте? И все это время там проторчали?

— Да. Три реально длинных часа. С человеком, который почти не говорит по-английски. И с двумя суперумными телефонами. Как выяснилось, ни одному из них не хватает ума позвать на помощь.

Он поперхнулся своим совиньон-блан и, брызгая вином, заметил:

— Вот вам и китайская техника.

Когда я месяц спустя познакомила Адама с Себом, мы успели встретиться с ним (с Адамом) еще восемнадцать раз.

— Ты что, серьезно? — простонал Себ, когда я третий вечер подряд заявила, что не могу с ним увидеться. — Когда ты сможешь и меня вписать в свой график свиданий?

— Только вот не надо этой ревности, — поддразнила я его. — Завтра вечером — как тебе?

— Если только он не попросит тебя о еще одной встрече, да?

— Обещаю, завтрашний вечер — твой и только твой. — Хотя даже в этот момент, произнося эти слова, я чувствовала некоторое огорчение.

— Ладно. Чем займемся? — спросил он не без обиды в голосе. — Тут вышел фильм — по книге, которую мы оба когда-то обожали.

— «Виноваты звезды»? — Я не думала ни секунды. — Мы с Адамом сегодня вечером идем.

— А-а.

Я почувствовала его разочарование, и мне тут же захотелось отвесить себе пощечину.

— Ничего страшного, — проговорила я с напускной бодростью. — Я завтра еще раз схожу. Книга была потрясающая, значит, и фильм должен быть классный, правда? Мы с тобой просто обязаны вместе его посмотреть.

— Ну, если ты так уверена… — Казалось, настроение у Себа немного улучшилось. — Смотри там, не слишком им наслаждайся со своим дружком.

Случайности — тонкая штука. Когда мы сидели в кино, я слишком отчетливо осознавала, что рядом Адам ерзает в своем кресле, то и дело поглядывая на экран телефона.

— Что ж, очень милая сказочка, — заключил он, когда часа через два мы вышли на улицу.

— Тебе-то хорошо, — заметила я, хлюпая носом и стараясь понезаметнее высморкаться в салфетку. — А мне завтра опять все это переживать.

Он остановился и повернулся ко мне:

— Почему так?

— Потому что я обещала Себу пойти с ним.


Адам вопросительно поднял брови.

— Мы с ним оба очень любили эту книгу и всегда клялись, что, когда снимут фильм, мы пойдем на него вместе.

— Но ты его уже увидела, — заметил он. — Работа сделана.

— Я знаю, но это такая вещь, которую мы с ним хотели сделать вдвоем.

— Мне нужно познакомиться с этим Себом, который пытается тебя увести, — произнес он, притягивая меня к себе и, чего уж там, вдыхая запах моих волос. Потому что он ткнулся в них носом.

— Если бы он был натурал, для тебя возникли бы серьезные проблемы, — засмеялась я. — А так тебе не о чем переживать.

— Все равно давайте все вместе соберемся как-нибудь вечерком на той неделе. Обсудим достоинства и недостатки глупого фильма, который мы только что посмотрели.

Я нанесла ему шутливый удар по руке, а он поцеловал меня в макушку. Казалось, мы с ним уже давным-давно, но восторг от того, что он просто здесь, рядом, до сих пор пузырьками носился у меня в крови, словно наполняя огнем каждый нерв. И я не хотела, чтобы это ощущение когда-нибудь исчезло.

Еще слишком рано было строить уверенные прогнозы, но во мне росло нечто такое, чего никто не мог разглядеть, какая-то незримая часть меня, которая надеялась, что у нас с ним происходит нечто особое. Мне не хватало храбрости (а может, глупости), чтобы распевать со всех доступных крыш, что Адам — «тот самый, единственный», но мне нравилось, как все это ощущается. Ощущалось это необычно — в том смысле, что совсем не походило ни на что предыдущее. И я скрестила все возможные пальцы, надеясь, что моя интуитивная догадка окажется верной.

Нам друг с другом было комфортно — не до той степени, чтобы я оставляла дверь в ванную нараспашку, но я уже не так безумно волновалась, подходит ли лак для ногтей к оттенку помады. А ведь в моей жизни было мало молодых людей, которые задерживались в ней достаточно надолго, чтобы увидеть, как эти цвета перестают у меня гармонировать.

— А не слишком ли рано применять себометр? — спросил Себ, вытирая глаза, когда двадцать четыре часа спустя мы с ним выходили из того же кино. — Еще ведь даже месяц не прошел?

— Большое спасибо, ты всегда в меня вселяешь такую уверенность, — мрачно отозвалась я. Признаться, я тоже всхлипывала (как и вчера), но, поскольку я была с Себом, это не имело значения. Я взяла его под руку, объединяя нас в этой грусти по поводу финала.

— Я не хочу показаться пессимистом, но тебе не кажется, что у вас все как-то слишком интенсивно? Такие штуки обычно не длятся долго. Ты с ним видишься почти каждый вечер. У вас очень быстро началось — но, может, быстро и прогорит? Не забывай, я-то знаю, какая ты.

Я улыбнулась, хотя меня немного задело его — разумеется, совершенно несправедливое — предположение, что у нас с Адамом просто мимолетный романчик.

— Нет, Себ, я никогда такого раньше не чувствовала. И мне нужно, чтобы ты с ним познакомился. Потому что мне кажется — возможно, это превращается во что-то серьезное. И мне важно, чтобы он тебе понравился.

— Но ты же знаешь, что получишь очень честную оценку, — заметил он. — Ты к этому готова?

— Думаю, он тебе придется по душе, — ответила я. — А если нет — притворись, что пришелся.

Он рассмеялся:

— А есть какие-то запретные темы? К примеру, рассказ о том, как ты предлагала мне жениться на тебе? Или о том, как на концерте Take That ты кинула в музыкантов своими трусами?

Я тоже засмеялась:

— Ну и что, можешь про все это рассказывать. И вообще говори что хочешь. Нет ничего такого, о чем он не должен знать.

— Погоди. — Себ наклонился и издал такой звук, будто его вот-вот стошнит. — Ага, теперь получше. Так о чем мы говорили?

— Тебе известно, что ты умеешь жутко доставать людей? — спросила я со смехом.

— А ты бы сама не захотела, чтобы я вел себя по-другому.

— Если серьезно, он довольно сдержанный тип, так что вряд ли ты сумеешь его так уж легко ошеломить.

Да уж, сдержанность Адама меня всегда поражала. Температура его ледяной выдержки приближалась к абсолютному нулю. В его мире все всегда спокойно и под контролем — что-то вроде моря без всяких волн. Он не злится, когда перед нами мучительно медленно тащится машина, которую невозможно обогнать. Он не обзывает «Юго-восточные железные дороги» всеми возможными эпитетами, когда листопад на путях вызывает задержки поездов. И он не винит соцсети во всех бедах Земли. «Если тебе не нравится то, что они выкладывают, зачем ты туда вообще ходишь?» — спрашивал он, когда я жаловалась, что мои школьные друзья постят каждое слово, срыгивание и испускание газов, произведенные их дитятей.

Никакие банальные происшествия, которые заставляли меня кипеть от негодования почти каждую минуту каждого моего дня, казалось, совершенно его не трогали. Может, он нарочно пока отстранялся, осторожно прокладывая себе путь так, чтобы не задевать мои собственные волны и течения. Может, думала я, потом он мне начнет рассказывать обо всяких своих проблемах. Мне хотелось, чтобы он говорил о себе побольше. Мне требовалось убедиться, что в венах у него настоящая кровь и что она будет сочиться наружу, если он порежется.

Я несколько раз пыталась спровоцировать его на острую эмоциональную реакцию — в сущности, просто чтобы проверить, бьется ли у него вообще сердце. Но мне все никак не удавалось его расшевелить. Казалось, он совершенно доволен тем, что беззаботно бредет по жизни. Казалось, у него нет ни потребности, ни желания предлагать мне что-то большее. Может, я к нему несправедлива. Может, он просто так устроен. Но мне время от времени хочется, чтобы кто-то бросил мне вызов, даже если это будет просто в форме обсуждения какой-нибудь статейки в Daily Mail. Да пусть это будет что угодно, лишь бы оно позволило мне заглянуть в его мир. Но, несмотря на все мои усилия, в итоге всегда оказывалось, что говорим мы обо мне, даже когда я сама начинала задавать ему вопросы. Я не могла отрицать, что иногда эта перемена казалась очень освежающей: последний молодой человек, с которым я провела вечер, весь этот вечер трепался о своей страстной увлеченности видеоиграми. Но Адам постоянно отклонял все мои вопросы о нем. И я спрашивала сама себя: а что я о нем, собственно, знаю?

Вот для чего мне потребовалось участие Себа. Он из тех, кто умеет пробуриться сквозь все эти бесчисленные оболочки, окутывающие истинный характер человека, и проникнуть в самую душу — которую собеседник часто обнажает перед ним всего через несколько минут после того, как с ним познакомился. Как-то раз он спросил у моей матери, был ли мой отец ее единственным мужчиной. Я тут же закрыла уши руками и запела «ля-ля-ля», но все-таки услышала ее признание. Оказывается, у нее был чудесный роман с одним американцем, как раз перед тем, как они с моим отцом стали жить вместе.

— Но это не была такая интрижка, о которых сегодня говорите вы, молодые, — заметила она. — Никаких тайных свиданий и аморального секса. Мы оба не состояли в браке, так что это не была связь в вашем смысле. Просто замечательная встреча двух людей, которые во всем находились на одной волне.

Я так и раскрыла рот от удивления. Мало мне потрясения, что моя мать, судя по всему, занималась сексом больше двух раз в жизни (в результате этих двух раз она произвела на свет меня и моего брата), так в этом еще и участвовал не только мой отец? Дочерям редко выпадает возможность услышать из уст родителей такие вот драгоценные откровения об ушедших временах. Не успеешь оглянуться, а спрашивать уже некого. Но когда ты с таким, как Себ, наружу выплывают все крупицы истины, и ты даже не понимаешь, как это происходит.

В общем, мы с Адамом и Себом договорились, что в ближайший же уикэнд пересечемся в одном баре в Ковент-Гардене. Я не хотела предлагать, чтобы мы прямо вот пообедали вместе — на случай, если встреча покажется немного натужной и неловкой. Но все-таки надеялась, что вечер естественным путем выльется в совместный ужин. Мы еще не допили первый бокал, когда Себ уже спросил Адама, где тот вырос.

— Возле Рединга, — ответил он. — А когда мне было девять, мы перебрались в Севенокс. А ты?

Вот он, его излюбленный прием. Но Себа так просто не собьешь.

— Я родился в одной больнице в Луишеме и с тех пор там остаюсь. Ну, не в роддоме, конечно, а в двух улицах от него, буквально. Рядом с Хай-стрит. Пару лет назад я ездил в Севенокс. Я тогда встречался с одним парнем — у него было там дизайнерское консалтинговое бюро. Там очень мило. А что тебя сподвигло на переезд из Рединга?

Адам неловко поерзал:

— Э-э… Отец умер. У мамы в Севеноксе жили друзья, и ей не помешала бы помощь — она теперь нами одна занималась. Мной и младшим братом. В Рединге ей было незачем оставаться. Отец много лет работал там в майкрософтовском филиале, но теперь…

Он умолк.