Другая женщина

— Все просто отлично. — Я понимала, что стараюсь передать взглядом то же самое. — А Хлоя не придет? — И я пошарила глазами вокруг него.

— Боюсь, нет. Я думал, мама тебя поставила в известность?

Я покачала головой и недоуменно подняла брови.

— Наши пути разошлись, — пояснил он.

— Мне очень жаль, — выдавила я из себя.

— Это к лучшему, — заявил он. — Это было не то. Она не оказалась той самой, единственной.

— Ну, никогда же не знаешь, — почти весело возразила я. — Может, она как раз такой и была.

— Не думаю. Всегда знаешь, когда человек тебе подходит, правда? — Он так и впился взглядом в мои глаза.

Я не стала обращать внимания на его многозначительный тон и повернулась к Памми. Она сидела с поджатыми губами, образовавшими тонкую прямую линию.

— Памела, как чудесно, что вы появились, — восторженно проговорила я. — Такой вдохновляющий вечер, правда?

Мы обе знали, что мои слова исполнены сарказма. Но никто другой этого бы не заметил.

— Эмили.

Она прямо оскалилась. Я ждала неизбежного замечания: о том, как много веса я набрала (или потеряла — тут все зависело от ее настроения); о цвете моих волос, которые сегодня были чуть светлее обычного; о моем платье. Впервые в жизни мне казалось, что я к этому вполне готова. Но ничего такого не последовало.

— Дорогой, — произнесла она, поворачиваясь к Адаму и обнимая его. Но после этого снова сжала губы, словно опасаясь, как бы изо рта не вылетели какие-то опасные слова.

— Как ты, мама? — спросил он, нежно обнимая ее в ответ.

Она опустила взгляд.

— Могло быть лучше, — проговорила она мрачно.

Я безмолвно умоляла Адама не выяснять подробности, не доставлять ей этого удовольствия. Но тут мама, поднимаясь с барного табурета, разлила содержимое своего бокала. Казалось, мои мольбы услышаны.

— О-оп, простите, — выговорила она, вновь обретая равновесие. — Я как-то не осознавала, что сижу так высоко.

Адам рассмеялся, беря у нее бокал и под локоток провожая ее к нашему столику. Памми со своей унылой физиономией оставалось лишь тащиться за нами. Следовало отдать ей должное. Она уже ухитрилась создать вокруг себя гнетущую атмосферу, не вымолвив почти ни слова.

— Ну что, вы уже совсем-совсем готовы? — жадно спросила мама, хотя она меня сегодня три раза об этом спрашивала и неизменно получала один и тот же ответ. Но ее возбуждение было заразительно. Лучше уж это, чем тяжкая ноша, которую повсюду влачит с собой Памми. Нет-нет, пускай это бремя несет Адам.

— Да, мы уже совсем готовы, — подтвердила я. — В начале недели случились кое-какие мелкие неувязки, но мы с ними справились. Просто не знаю, что может пойти не так между сегодняшним днем и субботой. — Я суеверно коснулась деревянного подбрюшья стола. — Остался всего один день.

— Я бы не стала утверждать так категорично, — кисло вставила Памми. — В тот день, когда я выходила за моего Джима, группа не явилась. Мы заказали ансамбль, который исполнял песни «Аббы», но лишь после обеда выяснилось, что они не приедут.

Адам расхохотался — несомненно, в попытке поднять ей настроение:

— И что же случилось, мама?

— Прислали замену. — Голос звучал ровно, без обычных ее бойких подъемов и спадов. — Но они больше походили на «Блэк саббат».

Все за столом так и покатились со смеху, но Памми осталась невозмутимой. Сегодня она превзошла саму себя по части показных страданий.

Она опустила взгляд — что называется, ломая руки. «Ну вот, начинается», — подумала я. Впрочем, по всей вероятности, я произнесла это вслух, потому что Адам повернулся, чтобы посмотреть на меня.

«Памми делает то, что у нее лучше всего получается».

Я не собиралась угождать ее желанию вечно привлекать к себе внимание, поэтому вовсе не намеревалась спрашивать, что с ней такое. Но моя мама, ничего не знающая о ее трюках, сама задала этот вопрос:

— Памми, что такое, ради всего святого?

Покачав головой, она вытерла случайную слезинку — видимо, единственную, которую ей удалось из себя выжать.

— Ничего-ничего, — проблеяла она со своей уникальной интонацией, якобы означавшей «не беспокойтесь обо мне»: теперь-то я научилась переводить ее как «а ну-ка, вы все, живо начинайте беспокоиться обо мне». Мне все это жутко наскучило.

Я осушила свой бокал шампанского, и услужливый официант кинулся наполнять его даже еще до того, как я поставила емкость на стол.

— Ну-ну, выше голову, Пам, — провозгласила я, поднимая свой бокал. — Могло быть хуже.

— Эмили, — укорила меня мама.

— Не думаю, — почти неслышно пролепетала Памми.

Я разразилась театральным смехом, точно героиня фарса.


— Почему так? — осведомилась я, тем самым направляя невидимый прожектор всеобщего внимания прямо ей в лицо и зная, что ей того и надо. Ладно, пускай, подумала я. Давайте-ка поскорее с этим покончим и будем спокойно продолжать наш вечер. Может, тогда у нас получится сделать так, чтобы главными здесь стали мы с Адамом. Как это, собственно, и предполагалось.

— Эм, — негромко произнес Адам. — Ну хватит.

— Нет уж, говорите, Памела, — не унималась я, проигнорировав его просьбу. — В чем дело?

Она снова опустила очи долу, делая вид, что очень смущена этой сценой.

— Я не собиралась сегодня об этом упоминать, — проговорила она. — Мне казалось, что это неуместно.

— Ну, теперь мы все обратились в слух. Так что давайте, — поощрила я ее.

Она нервно теребила свои бусы, не встречаясь ни с кем из нас глазами, а опасливо блуждая взглядом по оживленному ресторанному залу.

— Боюсь, у меня довольно скверные вести, — прокаркала она, явно изо всех сил стараясь произвести еще одну слезинку.

Адам выпустил мою руку, чтобы взять за руку ее.

— Что такое, мама? Ты меня пугаешь.

— У меня рак, сынок, — объявила она. — Прости. Я так не хотела говорить тебе об этом именно сегодня. Не хотела портить ваш особенный вечер.

Все за столом погрузились в ошеломленное молчание. Мама сидела с открытым ртом, а прочие члены моей семьи неловко отвели глаза. Джеймс склонил голову, словно ему уже была известна эта информация. Я не знала, смеяться мне или плакать.

— О господи. — Я не могла определить, откуда донеслись эти слова. Весь мой мир стал каким-то размытым. Все двигалось в замедленном темпе.

— Что такое? Как? — это спросил Адам.

— Рак груди, — тихо произнесла она. — Третьей стадии, так что есть еще крошечная надежда.

— Ты давно об этом знаешь? Кто… к кому ты обращалась? — Все вопросы Адама сливались в один.

— Обо мне хорошо заботятся, сынок. У меня чудесный консультант в больнице «Принсесс ройал».

— Что они делают?

— Делают что могут. Провели массу обследований, биопсию. — Скривившись, она приложила руку к груди — для пущего эффекта. — Они до сих пор не до конца уверены, как далеко все зашло. Я совсем не хотела сегодня об этом упоминать. Не будем про это. Незачем портить такой необыкновенный вечер.

Я даже толком не могла подобрать слова, которые хотела сказать. А уж тем более попытаться произнести их вслух. Думаю, оно и к лучшему.

— Когда же они узнают больше? — спросил Адам. — И когда мы будем знать, с чем имеем дело?

— Ну, конечно, мне придется пройти курс лечения, — ответила она. — Правда, они пока не знают, сколько он продлится. — Она безрадостно рассмеялась. — Или даже стоит ли вообще это затевать. Но приходится жить с тем, что выпадает тебе на долю, верно? Да и потом, как знать, не случится ли маленькое чудо?

Адам уронил голову в ладони.

— Впрочем, ладно. — Ее голос вдруг зазвенел энтузиазмом. — Давайте пока обо всем этом забудем. Сейчас — время Адама и Эмили. Все равно мы не узнаем ничего нового, пока вы не вернетесь из свадебного путешествия.

— Мы никуда не поедем, пока ты через все это не пройдешь, — заверил ее Адам.

— Что? — вдруг услышала я свой собственный вопрос.

Адам повернулся ко мне, и на лице его читалось усталое раздражение.

— Не глупи. — Она улыбнулась и сжала его руку. — Тут ты ничего не поделаешь. Вы должны отправиться в свое путешествие. Пусть все идет как запланировано.

— А как же твое лечение? — спросил он.

— У меня в понедельник начинается химиотерапия. Я специально ее отложила, чтобы начать уже после свадьбы. А то в самое неподходящее время выпадут волосы. — Она печально рассмеялась. — В этот день мне нужно выглядеть как можно лучше.

Она посмотрела на меня и сочувственно улыбнулась. Я так и уперлась взглядом в ее глаза: ну давай, покажи мне хотя бы проблеск чувства вины, крупицу раскаяния в том, что ты только что проделала. Но я увидела лишь отблеск самодовольства, исходившего из самых глубин ее естества.





28




Неудивительно, что после чудовищной новости, которую сообщила Памми, обед завершился преждевременно. Адам с Джеймсом настояли, что они отвезут ее домой и постараются устроить ее поудобнее.

Мама поехала ко мне, а папу увезли Стюарт с Лорой.