Ее нежеланный лорд

– И вы думаете, что я вот так за подачку буду сдавать своих же? – Рой даже кулаки сжал. Ярость полыхнула жарко, облизала изнутри ребра.

– Всеблагий с вами! Да не нужны нам ваши… братья, или не братья… мы просто ищем глаза, которые бы могли смотреть на происходящее в городе с несколько иных позиций, нежели прежние работники тайного сыска.

Начиная с того дня, в жизни Роя кое-что поменялось.

Остался прежний Рой, который не гнушался ни грабежа, ни убийства.

И родился новый, который впоследствии получил фамилию Сандор и по документам стал сыном Тирея Сандора.

…Рой устало опустился в свое любимое кресло, срубленное криво и косо, но зато обтянутое настоящей волчьей шкурой.

– Что уставились? – рыкнул на крыс, сидящих по залу.

И все тут же вернулись к своим занятиям. Кто-то уплетал за обе щеки простую похлебку, кто-то потягивал пенное пиво из уродливых глиняных кружек.

Рой оглядел собравшихся. Воры, убийцы, проститутки. Цвет столицы.

Бублик и Мятый топтались по бокам от кресла, и Рой милостиво махнул рукой, отпуская их. Потом поманил к себе Мятого.

Он был понятливым парнем, этот Мятый, хоть и выглядел как чудовище. Но он ведь не виноват в том, что нос переломан в драках, а лицо перепахано рваными шрамами. К тому же умен, догадлив и исполнителен.

– Ваше величество, – прикосновение жестких растрескавшихся губ к тыльной стороне ладони. Отвратительно, да. Но так принято при дворе Крысиного короля.

– Распорядись подать ужин. Всем присутствующим, – негромко сказал Рой, глядя в близко посаженные водянистые глазки городской крысы.

От Мятого несло давно не мытым телом и перегаром, но Рой уже привык.

Любопытно, а что скажет Бьянка, если он заявится к себе домой в образе Крысиного короля? То-то воплей будет…

Представив себе разъяренную и раскрасневшуюся Бьянку Эверси, Рой не стал сдерживать улыбки. Это будет, Темный побери, наиприятнейшее зрелище.

– Я хочу, чтобы ты до всех донес, – продолжил он, – что в городе убили девушку. Причем убили в хорошем доме, но так, как никому не пожелаешь. Я хочу, чтобы наши бабы поменьше шлялись по темноте. Пусть здесь ночуют. А братья-крысы пусть смотрят в оба. Мне нужен этот грязный извращенец, причем живым.

Мятый приподнял остатки бровей.

– Ваше величество… так что, искать его? Да мало ли кто девок убивает? Может, повздорили, ну и пырнул пару раз… Бывает же.

– Не дури, – строго сказал Рой, – это особый случай. Он может убить, вырезать какой-нибудь орган и унести с собой.

– Тьфу, гадость, – тотчас согласился Мятый. – Не беспокойтесь, ваше величество. Я до всех донесу, будем смотреть и искать. Поймаем и вам притащим.

Рой удовлетворенно кивнул, еще раз подставил руку для поцелуя, с трудом сдерживая дрожь отвращения.

– Э, погоди! – Он сунул руку в карман и, достав золотой, показал его Мятому. – Это тебе за хорошую службу. Сделаешь все как надо – еще получишь.

– Благодарю, ваше величество, – с достоинством ответил крыса.

Он принял монету все равно что орден, а потом, насвистывая, двинулся в общий зал.

Рой же с сожалением поднялся с кресла и отправился к себе, в королевские, мать их, покои.

Иногда ему казалось, что он куда больше привык к своей каморке, чем к великолепной спальне в доме лорда Сандора. Здесь было темно, тихо и тепло; два приобретенных артефакта отпугнули блох и клопов, так что на огромной постели, убранной шкурами, можно было отлично выспаться.

Здесь… его не беспокоили. И здесь он был королем этого маленького отвратительно-грязного и одновременно ошеломляюще-чистого мирка, где все куда более настоящее, чем среди сверкающей придворной мишуры.

Рой стянул сюртук, повесил его на спинку кособокого стула. Затем при свете магкристалла пересмотрел записки, которые ему приносили и складывали на стол.

Зевнул.

Денек выдался весьма насыщенный, мышцы наливались усталостью.

Но взгляд все равно по привычке зацепился за маленькую безделушку, что стояла на углу стола. Рой и сам не до конца понимал, зачем ее сюда принес, в то время как надо было держать в сейфе. Под стеклянной полусферой на подставке из чистого золота сидела фарфоровая бабочка, покрытая нежно-голубой глазурью. Крылышки ее были настолько тонкими, что казались настоящими. Создавалось ощущение, что бабочка вот-вот взлетит и унесется навстречу солнцу, свету и теплым ветрам.

«Могла бы взлететь, но тебе не дали. Растоптали. Оторвали крылья».

Бабочка была единственным, что осталось от матери. Она… тогда случайно увидела бабочку на витрине антикварного магазинчика. Оказалось, что эта бабочка раньше была ее, до того как… И Рой уже толком не мог воскресить в памяти лица матери, так, размытые очертания, стершиеся ощущения – всеобъемлющей любви и тепла. А вот фарфоровая безделица осталась.

Рой повертел-повертел в руках бабочку и поставил на место. Он обязательно заберет ее отсюда и будет хранить в сейфе как напоминание самому себе, что Роланд Эверси должен умереть – но умереть с осознанием того, что его род возглавит простолюдин Сандор и что именно простолюдину Сандору его избалованная дочурка будет рожать детей.






Глава 4

Замуж за врага




Бьянка бежала по ночному лесу, не разбирая дороги.

Под босыми ногами хрустело стекло, мелким крошевом впиваясь в ступни, и от резкой боли темнело в глазах, но Бьянка почему-то не могла остановиться. Чей-то сиплый голос нашептывал ей, что надо бежать, надо скрыться, чтобы не нашел. Кто не нашел? Она не знала. За спиной, отставая всего на шаг, двигался кто-то очень тяжелый, большой. И, захлебываясь ужасом, Бьянка успела обернуться, чтобы увидеть…

Короля. Узурпатора. Ксеона.

Она задыхалась, с трудом переставляя изрезанные в кровь ноги. А он словно и не торопился, просто шел следом и, кажется, даже не касался ступнями земли. Только вот глаз у него не было, вместо них – темные провалы, и по землисто-серым щекам багровые дорожки. И белая, неестественно белая в лунном свете рубаха заляпана черным…

– Не-е-е-ет! – Бьянка завопила что есть мочи, но из горла выполз сиплый шепот. – Нет!

А боль в ногах сделалась невыносимой. Еще немного, и она упадет.

Силы стремительно убывали, утекали водой сквозь пальцы. Но останавливаться нельзя, потому что тогда… Горло сжалось в спазме, сердце подпрыгнуло и перевернулось в груди. Тогда он настигнет ее. И с ней будет то же, что и с несчастной, мертвой Лиззи.

Хрипя, Бьянка дернула в стороны колючие ветви, раздирая ладони шипами, – и вылетела по инерции на берег лесного озера, замершего зеркалом меж холмов. Оглянулась – за ней по сверкающим стекляшкам тянулась цепочка кровавых следов. Куда теперь?

Но додумать ей не дали.

Внезапно на талию легли чьи-то тяжелые руки, холодные и твердые, как камень. Забыв, как дышать, Бьянка рванулась прочь. Железные пальцы безжалостно впились в тело, сминая так сильно, что она почти услышала хруст собственных ребер.

– Нет, нет, нет!

Изворачиваясь змеей, она все же увидела того, кто ее настиг. Как будто ударили в живот, кулаком, с размаху. Внутри все стянулось в узел, болезненный и одновременно тошнотворно-сладкий. Снова… он. Человек без лица, и только белобрысые лохмы, перемазанные грязью и кровью, торчат во все стороны.

Бьянка завопила, но на горле словно удавку затянули. Ни звука. И только руки, терзающие ее, с треском рвущие одежду. И размытое пятно вместо лица. И отчетливый запах сырости и тлена.

Он швырнул ее лицом вниз, на живот. Бьянка больно ударилась щекой о камень, ныряя в спасительную темноту… И проснулась.

Первое, что она увидела, – букет белых роз, перевязанный синей атласной лентой. Букет стоял в низкой вазе на столике рядом с кроватью, и вся столешница была заставлена склянками с наклеенными лекарскими бирками.

Взгляд суматошно скользнул дальше, вбок, вверх… Все было тихо и спокойно. Она по-прежнему находилась в собственной спальне. Светлые обои, местами выгоревшие на солнце. Нежно-лавандовые занавески на приоткрытом окне. А в углу поставлено старое кресло, и там, уронив голову на грудь, сладко посапывает верная Тутта. Бьянка вздохнула и облизнула почему-то потрескавшиеся губы. Сколько она… вот так? Явно больше, чем одну ночь.

Нахмурившись, она подняла к глазам руку, которая почему-то казалась ватной и непослушной. Кожа была бледной, сквозь нее просвечивали синие жилки. Пальцы совсем тонкие, вон, скромное колечко с александритом болтается. И вновь накатил страх. Такой, что сердце затрепыхалось в груди, а перед глазами тряхнуло серым полотном приближающегося обморока. Лиззи… там ведь Лиззи убили. А она, Бьянка, нашла ее в беседке в таком виде, как будто перед смертью Лиззи вовсю развлекалась с мужчиной.

Бьянка тихо всхлипнула. О, что было потом… Потом она беспомощно висела на руках лорда Сандора, вдыхая запах дорогого табака и не менее дорогого одеколона, свежего и терпкого, с цитрусовой ноткой. А Сандор принес ее в дом, положил на кушетку и умчался куда-то. Над Бьянкой тотчас собрались квохчущие женщины, все искренне сочувствовали, и только маменька гневно поджимала губы, как будто уличила Бьянку в неподобающем для юной леди поведении.

Естественно, что можно сказать девушке с испорченной репутацией, когда посреди ночи ее в дом на руках приносит малознакомый мужчина?

И вот тогда-то Бьянку и накрыло – тошнотворно-теплой, соленой волной – и смыло в непроглядный мрак, кружа, словно щепку. Мрак, растрескавшийся кошмарами.

Девушка закрыла глаза и постаралась дышать глубоко и спокойно, чтобы унять трепещущее сердце. Так нельзя. Все закончилось. Она дома, жива и невредима. И лорд Сандор принес ее из того жуткого места, где, бесстыдно раскинув ноги, умерла Лиззи…

Но кто мог ее убить?

И следующая мысль заставила Бьянку буквально окоченеть от захлестнувшего ужаса. Лорд Сандор! Он ведь почему-то околачивался неподалеку от той беседки, почему-то не проводил время со всеми прочими. Именно его она встретила первым. Неужели?…

Бьянка усмехнулась. Да нет же. Сандор не похож на человека, который задушит беззащитную девушку. Он, скорее, похож на человека, который сперва переломает все ребра, а потом просто оторвет голову, но чтоб так, как Лиззи… нет, невозможно.

Но тогда… что он делал в парке? Неужели следил за ней?

События той ночи снова мешались, вертелись, смазываясь одним пестрым цветным пятном. Все равно, что катаешься на карусели. Только вот не хочется визжать от восторга, да и сердце замирает отнюдь не от радости. Сперва Левран. Потом Лиззи. И лорд Сандор. Есть от чего сойти с ума.

Уняв сердцебиение, Бьянка вновь открыла глаза. Посмотрела на розы и подумала, что их наверняка принес отец. Или передал Дитор Шико. Мелочь, а приятно… Покосившись на Тутту, Бьянка несмело кашлянула. Служанка завозилась в кресле, даже всхрапнула, но не проснулась.

– Тутта, – позвала она. И уже громче: – Тутта!!!

Девушка вскинулась, несколько мгновений смотрела на Бьянку. Взгляд – мутный со сна, и на щеке розовый отпечаток фартука. А затем вскочила, оправляя смятый подол форменного платья, всплеснула руками и засуетилась.

– Ах, госпожа, какое счастье, что вы пришли в себя! Ваш папенька уж каких только лекарей не звал! Маменька начала отчаиваться, заказала службу в храме Всеблагого… Давайте вот, попейте водички…

Она ловко приподняла голову Бьянки, подсунула под спину подушку, так что Бьянка оказалась в полусидячем положении. Затем подхватила широкий стакан, и Бьянка с наслаждением принялась глотать прохладную воду.

Потом отстранилась и спросила:

– Тутта… а сколько дней я провалялась вот так?

– Трое суток, госпожа, трое суток.