Еще темнее

Набрав в грудь воздуха, я наблюдаю, как она встраивается в транспортный поток.

– Куда мы едем? – спрашивает она, и мне приходится напомнить себе, что она недавно живет в Сиэтле и не все здесь знает.

– Езжай по этой улице.

– Ты не можешь сказать точнее?

Я улыбаюсь.

Сама напросилась, малышка.

Она прищуривает глаза.

– У светофора поверни направо, – говорю я.

Она тормозит слишком резко, швырнув нас вперед, потом включает поворотник и трогается с места.

– Осторожнее, Ана!

Она сердито поджимает губы.

– Здесь налево! – Ана жмет на газ. – Блин! Осторожнее, Ана. – Я хватаюсь за приборную доску. – Сбавь скорость! – Она гонит со скоростью тридцать восемь миль по узкой улице!

– Я сбавляю! – кричит она и жмет на тормоз.

Я перевожу дух и перехожу к сути того, о чем хочу поговорить. При этом стараюсь говорить непринужденно, но у меня не слишком получается.

– Что сказал тебе Флинн?

– Я уже говорила: что я должна дать тебе почувствовать пользу сомнения. – Ана сигналит об остановке.

– Что ты делаешь?

– Уступаю тебе руль.

– Почему?

– Чтобы я могла смотреть на тебя.

Я смеюсь.

– Нет уж, ты хотела вести машину. Вот и веди, а я буду смотреть на тебя.

Она поворачивает голову и хочет что-то сказать.

– Не отрывай глаз от дороги! – кричу я.

Она со скрежетом останавливается прямо у светофора, отстегивает ремень безопасности и выскакивает из машины, хлопнув дверцей.

Что за черт?

Она стоит на тротуаре, скрестив руки, в защитной и агрессивной позе и сердито сверкает глазами. Я выхожу следом за ней.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, совершенно озадаченный ее выходкой.

– Нет, что ты делаешь?

– Здесь нельзя останавливаться. – Я показываю на брошенный «Сааб».

– Знаю.

– Тогда почему ты остановилась?

– Потому что я сыта по горло твоим гавканьем. Либо садись за руль, либо заткнись и не командуй, когда я веду машину.

– Анастейша, возвращайся в машину, пока мы не получили квитанцию о штрафе.

– Нет.

Я провожу рукой по волосам. Что в нее вселилось?

Я смотрю на нее. Я в растерянности. Ее лицо смягчается. Черт побери, она смеется надо мной?

– Что? – спрашиваю я.


– Ты.

– Ох, Анастейша! Ты самая несносная женщина на планете! – Я развожу руками. – Ладно, я поведу машину.

Она хватает меня за лацканы пиджака и тянет к себе.

– Нет, это вы самый несносный мужчина на планете, мистер Грей.

Она глядит на меня своими невинными синими глазами, и я тону в них, теряюсь. Я обнимаю ее за талию и прижимаю к себе.

– Может, мы и предназначены друг для друга. – Я уткнулся носом в ее волосы, вдыхаю их запах. Он удивительный. Если бы было можно, я бы закупорил его в бутылке.

Утешающая. Сексуальная. Ана.

Она крепко обнимает меня и прижимается щекой к моей груди.

– Ох… Ана, Ана, Ана, – шепчу я, приникнув губами к ее волосам.

Как странно обниматься на улице.

И это тоже в первый раз. Нет. Во второй. Я обнимал ее на улице возле «Эсклавы».

Она передергивает плечами. Я отпускаю ее и молча открываю пассажирскую дверцу. Она садится в машину.

Трогаю «Сааб» с места и встраиваюсь в поток машин. Из стереосистемы поет Ван Моррисон, и я подпеваю ему, когда мы по эстакаде выезжаем на I-5.

– Знаешь, если мы получим штрафную квитанцию, то на твое имя. Ведь машина зарегистрирована на тебя.

– Что ж, хорошо, что меня повысили – теперь я могу позволить себе заплатить штраф.

Звучит еще одна песня Моррисона, мы мчимся на север.

– Куда мы едем? – спрашивает она.

– Сюрприз. Что еще сказал Флинн?

– Он говорил о ФФФСТБ или типа того.

– СФБТ. Последнее слово в терапии.

– Ты пробовал и другие?

– Детка, я перепробовал все. Когнитивизм, фрейдизм, функционализм, гештальт-терапию, бихевиоризм и все прочее… Чего только не было за эти годы.

– Как ты думаешь, этот новый метод поможет?

– Так что сказал Флинн?

– Сказал, что не надо цепляться за прошлое. Надо сосредоточиться на будущем – на том, где ты хочешь быть.

Я киваю и одновременно не понимаю, почему она не принимает мое предложение.

Вот какое мне нужно будущее.

Женитьба. Семья.

Вероятно, он сказал что-то такое, что ее обеспокоило.

– Что еще? – допытываюсь я, пытаясь хоть намеком это понять.

– Он говорил о твоей боязни прикосновений, хотя назвал ее как-то мудрено. И о твоих ночных кошмарах, и об отвращении к себе. – Я поворачиваюсь и встречаю ее взгляд.

– Глаза на дорогу, мистер Грей, – строго напоминает она.

– Анастейша, вы разговаривали целую вечность. Что он еще сказал?

Я сглатываю комок в горле.

– Он не считает тебя садистом.

– Правда? – У нас с Флинном разные точки зрения на предмет. Он не способен влезть в мою шкуру. Он действительно не понимает этого.

– По его словам, психиатрия не признает такой термин. С девяностых годов, – продолжает Ана.