Фантазии женщины средних лет

Конечно, я прочитала всю статью целиком, но позже, лишь на следующий день. А тогда я все же как-то поднялась и зашла назад в аптеку, и попросила снотворного, я знала одно название.

– Только по рецепту. – Мне показалось, что человек, который отвечал, был другим, не тем, кто продал мне бутылку воды полчаса назад. А может быть, прошел час, а может быть, это был он.

– У меня нет рецепта. – Я с трудом выговаривала слова, у меня не получалось со связной речью, я даже испугалась, что аптекарь вызовет полицию.

Конечно, снотворное продавалось и без рецепта, но не сильное, и я взяла несколько пачек, все же лучше, чем ничего. Я спросила, где ближайший отель, и он сказал, что гостиница на этой же улице, через два дома, и это было крайне удачно, я была не в состоянии вести машину. Еще я спросила адрес местного доктора, и он записал на листочке, я спрятала его в карман, это было важно.

Первую горсть таблеток я проглотила сразу на улице, как только вышла из аптеки. Я это помню еще и потому, что долго мучилась с коробочкой, никак не могла открыть. Еще я помню, как дошла до гостиницы и сняла номер, и попросила пригнать мою машину. Я сказала, что очень устала, плохо себя чувствую, и тот, кто протягивал мне ключ, ответил «да, мэм, конечно», и я поднялась по лестнице и ухитрилась найти комнату, но таблетки действовали, я, по-моему, приняла еще горсть, и вот дальше – пустота.

Я действительно хотела тогда отравиться. Если бы у меня имелись таблетки посильнее, я бы умерла, но те, от которых можно умереть, без рецепта не продают, съешь хоть всю полку. Тогда я, конечно, не думала об этом, я всего лишь хотела умереть, но не могла.

Дальше мне надо собирать все по кусочкам, потому что с этого момента я помню только полосами. Я как бы всплываю на два, три часа, и что-то восстанавливается в памяти достаточно ясно, например, где находилась, что делала и даже о чем думала, но вот что происходило до этого или потом, до следующей ясной полосы – вспомнить не могу.

Я не знаю, сколько я спала, возможно, сутки или больше, помню, что проснулась одетая, лишь прикрытая покрывалом. Я слышала запах своего тела, я уже много дней не меняла одежду, но моя сумка, как ни странно, находилась в номере, значит, ее внесли, когда я спала. Страшно болела голова, немного поташнивало, хотя душ и свежая одежда освежили меня. Я позвонила вниз и заказала поесть, я не помню, который был час, по-моему, часа два, но вот какой день? – в этом я совсем запуталась. Зато я отчетливо знала, что мне надо к врачу, я пыталась вспомнить зачем и не могла и сообразила только по дороге.

Улицы были пустыми, как будто в городе никто не жил, хотя я видела через витрины, что кто-то сидит в кафе, кто-то в магазине, даже в парикмахерской кто-то стоял за спинкой кресла и кого-то стриг. Но все выглядело статично, видимо, стекло замедляло движение, и я различала лишь растекшиеся в нем, застывшие фигуры, как будто манекены, а может, это и были манекены, я не знала. Я знала только, что улицы болезненно пусты, как будто выселены и оцеплены, даже машины не проезжали мимо.

Кабинет врача находился в обшарпанном, деревянном доме, таком же, как и все вокруг. Внутри пахло, я сначала не могла понять чем, а потом поняла: затхлостью. Впрочем, работал кондиционер, растворял затхлость в прохладе, и это уже было неплохо. В приемной сидели люди, но их я не запомнила, и врач меня скоро принял.

Он был средних лет, с усталым лицом, в халате. Я сказала, что я хорошая знакомая Стива, хотела назваться сестрой, а потом подумала: «зачем?», и сказала, что знакомая. Он понимающе качал головой, сказал, что читал о трагедии в газете, даже добавил сочувственно: «Как это все ужасно». Сам он Стива не знал, он-то вообще живет в соседнем городке, а здесь у него практика, впрочем, тут езды десять минут. «Люди в больших городах тратят на дорогу час, а то и больше, а тут десять минут кажется уже много». Он довольно усмехнулся, уверенный в том, что обхитрил этих, которые в городах. Мне было все равно, и я согласилась. Я попросила снотворного, чего-нибудь посильней, сказала, что не могу спать, уже несколько ночей почти не спала, засыпаю хорошо, но просыпаюсь среди ночи и уже не сплю.

– Это характерно для нервного расстройства, – сказал он. – Я вам пропишу успокоительное.

Я сказала, что у меня нет нервного расстройства, все нормально, я просто не могу заснуть и мне нужно снотворное.

– Да, да, – терпеливо объяснил он, – лекарство, которое я вам пропишу, наладит ваш сон. Оно многофункциональное, в том числе оно рекомендуется в качестве снотворного.

Я кивнула, у меня не было сил спорить.

Он что-то писал на рецепте и, пока писал, спросил:

– А тело так и не нашли?

– А? – я не сообразила. Он поднял на меня глаза.

– Нет, – сказала я.

– Ну да, какое там. Океан. Не наше ведь озеро.

Он дал мне рецепт. Я поблагодарила и вышла. По дороге я зашла в аптеку, пока они готовили лекарство, я разглядывала журналы, я даже купила один, сама не зная, зачем. А потом вернулась в гостиницу, приняла две таблетки, запив водой из-под крана, она была совсем пресная, и снова уснула на сутки.

Я знаю, мне надо отойди от окна, я слишком долго стою на одном месте, и я насильно отрываю себя от успокаивающего сумрака за стеклом и бреду на кухню. Мне надо пообедать, я уже давно не ела ничего горячего, и я думаю, что приготовить: рис или картошку? Конечно, рис здоровее, но я выбираю картошку, ее надо чистить, а это занятие. Я делаю это тщательно, по возможности тоньше снимая кожуру, и так, чтобы одной полоской, не отрывая ножа. Мне нравится эта внимательная игра, я любуюсь уходящим в ведро серпантином прозрачной кожуры.

Я, наверное, ни о чем не думала и ничего не чувствовала эти дни, ни во сне, ни когда просыпалась, какой-то защитный механизм опустился сверху и закрыл, заблокировал меня. Когда я просыпалась, я заново перечитывала газетную статью, но там не было ничего нового, каждый раз одно то же. Мне только было интересно, где они достали фотографию, Стив совсем не изменился на ней, как будто не прошли годы, все тот же взгляд, даже газетная бумага не исказила. Но потом я догадалась, они могли запросить университет и получить фотографию оттуда. Я так и лежала часами, разглядывая ее, а потом засыпала снова.

Как-то я проснулась и подумала, что уже давно знала, что все так и произойдет. Я же чувствовала, что надо спешить, я и опоздала всего на три дня или на четыре, я так никогда и не смогла подсчитать точно. Это странно, как будто я предвидела заранее, как будто я спешила, чтобы успеть, зная, что все равно не успею.

Я долго думала над этим, а потом поняла, это – рок. Я пыталась обогнать рок, но его нельзя обогнать. Он преследует меня и будет преследовать, потому что во всем виновата я сама, все из-за меня, это я сломала стройность в судьбе, я нарушила построение, и все рассыпалось. Навсегда. Я ошиблась и должна быть наказана, и вот оно наказание, этот рок, провидение, я не знала, как точно назвать. Он больше не отпустит меня, пока не истребит всю, это стало так понятно теперь. И не надо бессмысленно сопротивляться, надо только принимать таблетки, и я принимала и засыпала, а потом просыпалась, чтобы заснуть снова.

В другой раз я очнулась (снотворное оказалось несильным, видимо, врач все же решил подстраховаться) и подумала, что с Реке тоже должно что-то произойти. Я удивилась мысли, я забыла о нем, я только сейчас вспомнила. А может быть, с ним уже произошло? Наверняка, подумала я, наверняка уже произошло. И только эта мысль хоть немного, но вернула меня к действительности, и я смогла пробиться через укутывавшую пелену, паутину, вату.

«И он тоже?» – интересно, я действительно крикнула или мне показалось? Нет, это невозможно. Рене не может быть жертвой, с ним ничего не может случиться. Но как бороться с роком? Рок сильнее. Конечно, таких случайных совпадений не бывает; все из-за меня. С Ди"о из-за меня, я загибала пальцы, со Стивом из-за меня и с Рене тоже, я даже засмеялась, настолько это было очевидно. С Рене наверняка тоже, с последним человеком, которого я любила и который у меня остался, с ним тоже что-то случилось. Я приняла еще одну таблетку и спустилась вниз.

– Вы не отвезете меня в Бостон? – спросила л у мужчины за стойкой.

– Я не могу. Я здесь один. – У него были усы, вернее, усики, светлые, пшеничные.

– Ну да, конечно, – сказала я, садясь на стул, и высокая стойка скрыла его фигуру, теперь я видела только лицо. Я вдруг вспомнила:

– Я вам заплачу, сколько вы скажете.

– Я бы с удовольствием, но не могу. – Я видела, что он думает.

Он, наверное, решает, кого вызывать, полицию или «скорую помощь»? Но мне все равно, хотя лучше «помощь». Или нет, ничего не надо, мне надо к Рене, может быть, я еще смогу успеть.

– Что же делать? – сказала я. – Я заболела, я не могу ехать сама.

– Я понимаю. – Я смотрела вверх и видела, как его голова исчезла, загороженная стойкой, и вновь появилась. Это он кивнул, догадалась я.

– Я попрошу жену, может быть, она сможет, – сказал он неуверенно.

– Это было бы чудесно.

Я встала и отошла. Я не хотела слышать их разговор. Но я все равно слышала, он назвал ее «honey», а потом долго говорил, опустив глаза. Я даже отвернулась.


– Сейчас подъедет. – Он так громко это сказал, почти крикнул, что я поморщилась. – Она вас отвезет.

– Спасибо, – сказала я, вынимая кредитную карточку. Он взял ее в руки и долго вертел, он никогда не видел европейской карточки.

– Могу я попросить еще об одном одолжении? – Он поднял брови. – Сдать мою машину.

Я дала квитанцию. Он стал звонить в компанию, узнал, что машина оплачена за неделю и что еще осталось два дня. Я пыталась во всем участвовать, выражением лица, улыбкой, представляю, что это была за улыбка. Наконец он согласился.

– Я вам так признательна, – сказала я.

Он кивнул и спросил, принести ли ему мою сумку.

– А, сумку? Нет, я сама.

Я совсем забыла про сумку, и мне пришлось снова подняться в номер.

Его жена, крашеная блондинка, завитая, она была неопределенного среднего возраста именно из-за завитости и из-за одежды еще, конечно. Она мило улыбалась и пыталась со мной говорить, и мне пришлось сделать вид, что я заснула, и лишь открывая глаза на подкидывающих стыках дороги, я понимала, что на самом деле сплю.

Я увлеклась и начистила столько картошки, что мне и за три дня не съесть, я улыбаюсь, когда замечаю, что перестаралась. Я встаю и думаю, как лучше ее нарезать: дольками или кружочками, я могу и так, и так. Я выбираю дольками, дольками вкуснее. Картошка выскальзывает из моих разучившихся пальцев, но не долго, пальцы легко учатся.

О чем я думала тогда в самолете? Ни о чем. Я принимала таблетки каждые два часа, а может быть, и чаще, я не смотрела на часы и ни о чем не думала. Я знала, что хочу к Реке, что он единственный, кто у меня остался, кто любит меня и кого, возможно, уже тоже нет, если я права и если этот рок действительно преследует меня. Боже, единственное, что я хочу, это увидеть его живым, пожалуйста, я прошу, я так редко о чем-то прошу, я умоляю, пожалуйста.

Я позвонила домой из аэропорта, но никто не подошел, ответил автоответчик моим, еще здоровым голосом. Почему мне всегда был неприятен собственный голос, когда я слышала его со стороны, такой деланный, я всегда удивлялась, как другие его терпят? Мне и сейчас было противно, но не так, скорее, все равно, так удачно растворялись во мне таблетки. Я что-то наговорила тяжелым языком, Рене, конечно, мог находиться где угодно, если он вообще еще где-нибудь мог находиться. Я взяла такси и поехала домой.

Если бы я была в состоянии, я бы вспомнила, что прошло всего несколько дней, как я поспешно, бросив все, убежала отсюда. А ведь я думала тогда, что уже никогда не вернусь, я проклинала и это место, и человека, с ним связанного. Но вот, всего несколько дней, и я снова здесь, и ничего не изменилось, как будто я не побывала ни в Италии, ни в Америке, как будто не потеряла двух самых близких мне людей, как будто это был ненужный сон, как раз из-за этих таблеток мне и приснившийся. И я снова сижу и жду Рене, и если представить, что это на самом деле был всего лишь сон, то сейчас откроется дверь, и он зайдет и поцелует меня, и значит, все будет по-старому, а значит, хорошо.

Но тогда я была не в состоянии так рассуждать, я тогда так думать не могла, потому что вообще не могла думать.

Я устала ждать и позвонила Андре, он сам подошел к телефону и сначала не узнал меня, я как раз глотала таблетку, а когда узнал, голос его изменился, и он спросил, где я, они уже с ног сбились, меня разыскивая, они думали, со мной что-то стряслось.

– Да ничего, – сказала я, прикрыв глаза, так было лучше, в погашенном ресницами полумраке. – Я по делам ездила. – И добавила, помолчав:

– Все в порядке, Андре. Все нормально.

Он что-то пытался сказать, но я не слушала, мне было хорошо в полумраке, и я спросила:

– Слушай, а где Рене? Я его жду.

– Ты что, ничего не знаешь? – спросил он.

Я открыла глаза, но слабо, с трудом и положила в рот еще с дну таблетку, хитрость заключалась в том, чтобы набрать как можно больше слюны, а потом проглотить ее разом, вместе с таблеткой.

– С ним что-то случилось? – спросила я без удивления, меня больше занимало, откуда в комнате взялось новое пространство. Я не могла понять, как это могло произойти, в комнате открылось новое измерение, старое, привычное, расступилось и в нем появилось новое. Я пыталась разглядеть, что же в нем находится, я даже сощурилась, так плохо было видно.

– Я сейчас приеду, – сказал он, и в трубке раздались гудки. Я посмотрела на трубку, мне показалось, что из нее торчит Что-то тонкое, извивающееся. Это гудки, поняла я, и с отвращением отбросила ее. Надо было сварить кофе, но не осталось сил, мне сложно было подняться, и я заснула. Когда я открыла глаза, Андре сидел рядом и теребил меня за плечо.

– А, это ты, – сказала я и полезла в карман за таблетками. Потом я долго глотала. – Тебе кто открыл?

– У меня ключ. – Я знала, что надо спросить «откуда», но мне было безразлично.

– Ну, тогда, конечно, – сказала я. Я тяжело выдохнула, что-то давило на легкие, немного не хватало воздуха, но совсем немного. – Так что с Рене?

Он колебался. Я имею в виду, что он немного колебался перед глазами, плавно так, я даже подумала, как у него получается так плавно? А потом поняла: он хочет попасть в него, в это вновь образовавшееся пространство, но у него не получается. Я стала следить внимательнее, попадет или не попадет.

– Давай я тебе расскажу все с самого начала, – сказал он.

– Давай, – согласилась я.

Он опять промахнулся, это становилось забавным.

– Рене позвонил мне и сказал, что он в Италии. Я спросил, что он там делает, и он ответил, что у него дела. Было уже поздно, начало первого ночи, и он сказал, что пытается дозвониться до тебя уже второй день, но никто не подходит, хотя ты должна находиться дома, и попросил меня подъехать посмотреть, все ли в порядке. У меня не было ключа, но он сказал, где хранит запасной. Я уже лег и мне пришлось встать. Да, он мне оставил номер своего телефона в Италии, куда ему позвонить, и я поехал.

Он шел на новый заход, проплыл влево и теперь качнулся вправо, я была очень внимательна.

– Ты слушаешь меня? – спросил он и ускорился. Там располагалась маленькая прорезь, куда он и старался попасть, для этого ему требовалось стать плоским, и он им становился, приближаясь к прорези.

– Давай, давай, – сказала я, но прорезь шевельнулась, и он промазал опять.

– Когда я зашел, здесь все было вверх дном, полный разгром. Стол опрокинут, стулья на полу по всей комнате, осколки, щепки, разбитое стекло, окно нараспашку, везде следы крови. Понятно, что кто-то боролся, а потом что-то искали, потому что вещи из всех шкафов валялись на полу, ящики наружу, даже в ванной все было выворочено. Что здесь происходило?

– Это он, какяпоняла, спрашивал меня.

Я махнула рукой.