Ферма

В туалете очень тесно. Там пять кабинок и всего три раковины напротив них. Несколько женщин ждут своей очереди, скрестив руки на груди или уткнувшись в дисплей телефона, другие моют руки, а юная девушка смотрится в зеркало над раковинами и подправляет макияж. В туалете раздается звук спускаемой воды, и появляется женщина средних лет в шали с бахромой. Она улыбается, глядя на живот Рейган. Служительница делает знак Рейган, и та входит в освободившуюся кабинку. Слышен звук защелкнувшегося замка. Где-то рядом ребенок просит у матери дать ему еще туалетной бумаги.

Джейн делает несколько шагов вперед, координаторы следуют за ней.

Никаких шансов на побег.

– Вам нравится спектакль? – спрашивает темнокожая.

Джейн замечает у нее легкий акцент. Она заставляет себя отвечать, желая выиграть время: да, она в театре первый раз, и сначала было трудно следить за действием, сцена невероятно красивая, на ней так много цветов, и очень хочется знать, действительно ли они настоящие.

А потом следует звук рвоты, хриплый и резкий.

– Рейган, с вами все в порядке? – спрашивает та из координаторов, которая разговаривала с Джейн.

Рейган стонет, раздаются звуки движения и нового рвотного позыва. Координаторы подходят к кабинке.

– Рейган, открой, – командует рыжеволосая, и ее лицо становится мрачным.

– Там кровь.

Голос Рейган слабый и тихий, и, хотя Джейн знает, что она притворяется и ее слова такая же пустышка, как волшебный мир за красным занавесом, подступает страх.

– О боже…

Кто это сказал?

Координаторы начинают действовать, одна из них дергает за ручку кабинки Рейган, другая становится на колени, пытаясь заглянуть под дверь. Изнутри доносятся звуки панической суеты, бунтующей плоти.

Джейн вонзает ногти в ладони, потому что вот он, тот самый миг. Как раз такой, каким его представляли она и Рейган.

Она делает один шаг назад, затем другой, уходя все дальше от суматохи, пока несколько фигур не оказываются перед ней, точно живые щиты. Еще шаг назад, и Джейн растворяется среди устремившихся вперед женщин, среди безликой толпы любопытных и обеспокоенных.

Ребенок – должно быть, в одной из кабинок находится ребенок – начинает кричать. Детский крик и давка приводят к панике. Женский голос кричит:

– Она потеряла сознание! Звоните «девять-один-один»!

Вокруг Джейн раздается шепот:

– Беременная женщина… потеряла сознание… Боже мой… кажется, у нее пошла кровь…

Несколько женщин приникают к мобильным телефонам, вызывая «Скорую». Какой-то мужчина рвется вперед, крича, что он врач.

Джейн бежит по лестнице так быстро, как только может. У нее мало времени. Об этом Рейган говорила ей много раз. Как только она сбежит, она должна пошевеливаться. Если ее остановят внутри театра, пусть скажет, что идет за помощью. Если ее остановят снаружи, пусть скажет, что почувствовала слабость и ей потребовался свежий воздух. Но пусть пошевеливается, пошевеливается, пошевеливается.

У Джейн пересыхает в горле. Пробираясь через переполненный вестибюль, она достает из кармана бледно-желтый шарф с темным рисунком, накидывает его на голову и плечи.

Пошевеливайся, пошевеливайся, пошевеливайся.

Стеклянные двери легче, чем кажутся. Она борется с желанием оглянуться назад, чтобы проверить, не гонятся ли за ней. Она ждет, что кто-то схватит ее за плечо, дернет назад, но вот она уже на улице – воздух тяжелый, небо темнеет, – и двери за ней закрываются. Люди идут по тротуару, несколько человек курят у входа в театр. Где-то вдалеке завывает «Скорая помощь».

Джейн возится со своим браслетом и наконец расстегивает его. Она лихорадочно осматривает пешеходов на тротуаре, как советовала ей Рейган, пока не замечает приближающуюся женщину. Та выгуливает маленькую серую собачонку, и через плечо у нее перекинута холщовая сумка, из тех, какие используют для продуктов. Джейн видит буханку хлеба, торчащую из нее, и зеленую оборку салата.

Прежде чем Джейн успевает засомневаться, она просит женщину сказать, который час, как ее инструктировала Рейган. Та достает сотовый телефон и смотрит время на экране, Джейн бросает «Уэллбэнд» в ее сумку. Звука падения она не слышит.

Джейн благодарит женщину, и та желает ей удачи.

Джейн быстро идет в другую сторону, наклонясь вперед, как будто преодолевает напор встречного ветра. Но вечер безветренный и безоблачный. На небе уже виднеются звезды. Они кажутся острыми, как битое стекло.

«Иди от театра налево, – наставляла ее Рейган, – а затем поверни снова налево». «Налево и снова налево», – бормочет себе под нос Джейн, чувствуя на себе взгляды тысячи глаз.

Она поворачивает за угол, и вот он: черный хэтчбек с радужной наклейкой на пассажирском окне. Все, как описывала Рейган.

Она судорожно глотает воздух, борясь с желанием броситься к машине, но отказывается поддаваться переполняющему ее чувству облегчения, пока не открывает дверцу и не проскальзывает внутрь салона. Шарф сполз ей на глаза, но она его не поправляет. На мгновение она позволяет себе, обмякнув и опустив веки на влажные глаза, просто сидеть в кресле, чувствуя, как удары сердца становятся реже, а мышцы расслабляются.

– Маганданг габи[93], – раздается знакомый мужской голос.

Машина отъезжает от тротуара.

Джейн выпрямляет спину, сдвигает шарф на затылок и поворачивается к водителю, потому что ожидала увидеть Лайзу.

– Привет, милая Джейн, – улыбается ей Трой. – Куда мы направляемся?






Мэй




Какое-то мгновение Мэй просто не может вдохнуть и вынуждена заставить себя сделать это, абстрагировавшись от царящей вокруг суматохи, игнорируя какофонию в своей голове. Она вдыхает всем своим существом, а затем выдыхает, изгоняя смятение и панику, стресс и ярость.

– Вы собираетесь поехать с Рейган в машине «Скорой помощи»? – неуверенно спрашивает координатор.

Мэй резко открывает глаза. Рыжие волосы координатора сбились набок. Она взволнована, как и должно быть.

Мэй стоит в центре вестибюля, вокруг нее суетится разношерстный персонал из «Золотых дубов» – машины оттуда прибыли быстро. Двери в театр закрыты. Второй акт, задержанный из-за случившегося, уже начался – спектакль, в конце концов, должен продолжаться, – и это усложняет поиски. Джейн могла укрыться внутри театра в каком-нибудь темном месте или за кулисами, спрятавшись позади вешалок для костюмов.

Мэй качает головой, отгоняя тревожные мысли. Все они бесполезны.

– Я почти уверена: с восемьдесят второй все в порядке. Я считаю, настоящая проблема в том, что вы потеряли восемьдесят четвертую, – холодно говорит Мэй.

Она достает планшет из сумочки, включает его и только тут замечает, как координатор переминается с ноги на ногу, не зная, остаться ей или уйти. Это одна из самых главных координаторов в «Золотых дубах», именно потому Мэй и доверила ей хосту мадам Дэн. Очевидно, когда все уляжется, многое потребуется переосмыслить.

Координатор прочищает горло:

– Нужно ли мне… нужно ли мне с ней поехать?

Мэй позволяет своему взгляду задержаться на координаторе на несколько неприятных секунд. Именно во время кризиса истинная природа человека выходит на первый план. Вот и сейчас видно, что координатор вопиюще некомпетентна.

– Я думаю, да. Одна из вас все время должна находиться рядом с восемьдесят второй, а то вы потеряете сегодня вечером и вторую хосту.

Координатор краснеет и бросается прочь. Мэй, проглотив гнев, листает сообщения на планшете. Команда центра наблюдения утверждает, что посылала сигнал тревоги координаторам, когда локатор «Уэллбэнда» Джейн показал, что та переместилась на пятьдесят ярдов за периметр театра. Поступило также еще одно сообщение от службы безопасности, в нем была карта, показывающая путь, которым следовала Джейн. Он закончился в кухонной пристройке белого особняка в колониальном стиле в десяти минутах ходьбы от центра города, где браслет и нашли на дне сумки с продуктами. С ней экономка ходила в магазин.

Подходит Хэл, глава службы безопасности «Золотых дубов». Этот человек-гора производит сильное впечатление. Леон переманил его из некой спецслужбы, увеличив зарплату в четыре раза.

Он докладывает, что его команда закончила допрос экономки. Та подтверждает, что нынче вечером недалеко от театра действительно разговаривала с беременной женщиной азиатской внешности, по описанию похожей на восемьдесят четвертую, когда выполняла поручение своего хозяина, живущего на Манхэттене и приехавшего на уик-энд: тот обожает полакомиться за ужином свежеиспеченным хлебом. Экономка сказала, что восемьдесят четвертая, когда она в последний раз ее видела, шла по направлению к центру города, прямо на восток. Охрана сейчас рассредоточена по улицам в поисках других свидетелей. Другая команда незаметно делает обход всего театра на случай, если восемьдесят четвертая вернулась через боковую дверь и прячется где-то внутри здания, выжидая, когда сможет продолжить побег. Они все еще ждут, когда театр предоставит записи с камер.

Доклад Хэла прерывается звуковым сигналом. Мэй поднимает указательный палец, пробормотав себе под нос «минуточку», и включает телефон. Ив пишет, что несколько раз пыталась дозвониться до Эвелин Арройо со своего мобильного телефона, но безрезультатно. Никто не отвечает и на домашний телефон в квартире Джейн. Ив спрашивает, не хочет ли Мэй связаться с Леоном, который только что приземлился на Филиппинах, куда поехал заниматься серфингом.

По телу Мэй пробегает нервная дрожь. Леон будет вне себя от гнева. Чернила на сделке с мадам Дэн едва высохли. Что, если она от нее откажется?

Мэй набирает текст: «Пока нет».

Через несколько секунд Ив снова пишет: «А как насчет мадам Дэн?»

Мэй выключает телефон. Она не рискует ответить Ив, пока не поговорит с Фионой, единственным человеком, которому полностью доверяет. Мэй нужно понять, когда и в какой степени она по контракту обязана информировать мадам Дэн о случившемся, а также есть ли у «Золотых дубов» пространство для маневра.

Подходит вторая координатор и протягивает Мэй стакан «Пеллегрино».

– Меган повезла восемьдесят вторую в больницу. У меня наготове вертолет. На тот случай, если понадобится перевезти ее в Нью-Йорк.

Мэй отхлебывает воды, наслаждаясь проясняющим мозг шипением пузырьков в горле. Она делает еще один глоток, медленно, заставляя координатора ждать, давая ей время попереживать из-за допущенной оплошности. Потом Мэй протягивает ей пустой стакан.

– Я попросила охрану ее сопровождать, – говорит координатор. – Учитывая нашу сегодняшнюю неспособность предотвратить побег, я подумала, что надо принять дополнительные меры предосторожности.

Мэй смотрит на координатора с неохотным одобрением. По крайней мере, эта женщина умеет признавать собственные ошибки. Мэй решает дать ей шанс искупить вину.

– Центру наблюдения изучить все исходящие сообщения от восемьдесят четвертой и восемьдесят второй за последний месяц. Пора уже начать контролировать ситуацию. И напомните всем руководителям команд: делиться информацией с подчиненными только в случае необходимости. Слишком многое поставлено на карту.

Координатор закусывает губу и спешит прочь. Мэй делает знак Хэлу подойти.

– Мэм, – начинает Хэл, оглядев комнату и убедившись, что их не подслушивают, – я должен поднять вопрос о том, не является ли нынешняя ситуация похищением ребенка.

Мэй позволяет ему изложить свою теорию, хотя и знает, что он ошибается. Он просто не знает Джейн. Дело в том, что это вовсе не в ее характере. Джейн никогда не обидит ребенка и не поставит его под угрозу. Во-первых, она католичка, пронизанная чувством греховности, боящаяся Страшного суда. Более того, она соблюдает правила и не станет мутить воду. Для этого у нее не хватит ни темперамента, ни воображения. Вот почему Мэй знает: кто-то подговорил ее. Рейган скорее всего. Журналы показывают, что в последнее время они провели много времени вместе, хотя это не вызвало никаких опасений. Теперь Мэй вспоминает, что именно Рейган подала идею пригласить Джейн в театр.

Но почему? С какой целью? Рейган – потерянная душа, ищущая смысл жизни. Она бы никогда сознательно не увела Джейн на дурную дорожку.

– Так что мы должны найти ее дочь. В подобных ситуациях лишь такие шаги помогают обрести рычаги воздействия, – заключает Хэл. – Я могу отправить команду на Манхэттен вертушкой. Уже через час ребенок будет изолирован.

Мэй смотрит на Хэла, но думает об Амалии. Дочь Джейн. Не из-за нее ли все происходит? Надежды Джейн увидеть дочь рушились снова и снова, приезд раз за разом отменялся. Да еще гормональный фон разбалансировался из-за беременности. Не могла ли Джейн рискнуть всем, чтобы просто взглянуть на свою дочь?

Это смешно. Совершенно иррационально. Возможно, преступно. Однако может оказаться правдой.

Мэй безрадостно смеется, и жалость к Джейн пронизывает ее с такой внезапностью, что у нее слезятся глаза.

Ох, Джейн. Неразумная, глупая, сентиментальная девочка. Что ты наделала?

– Госпожа Ю? – напоминает Хэл о своем присутствии.