Где-то есть ты

– Н-е-е-т! Но ты будешь зевать и засыпать на работе. А я буду чувствовать себя виноватым. Давай-ка будем вешать трубки и засыпать.

– Тогда ты клади первый.

– Спокойной ночи!

– И тебе!

Мы, как дети, игрались ещё пять минут в «Положи трубку первым».

– Ну всё, уже светает. Сладких снов, моя принцесса!

– Тебе тоже споки ноки!

– Сладких снов, сексуалочка! Я завтра вечером позвоню, можно?

– Конечно, звони! А когда?

– Ну, в котором часу ты придёшь домой?

– Часов в девять-десять позвонишь?

– Как нет-то! Позвоню. Тогда до завтра. Пока!

– Пока. Целую… – Но он уже не услышал, в трубке раздавались короткие гудки. Я расстроилась, но ненадолго, ведь сердце уже шептало мне о новом неизведанном чувстве, а разум… К чёрту разум!

Прошло пять минут, и я уснула в ожидании нового дня с улыбкой на губах. Я была счастлива, как никогда прежде в жизни!





3 июня 2010 года




Сколько? Сколько уже прошло времени? Сутки? Неделя? Больше? Столько вопросов, и ни одного ответа. Я проваливаюсь в сон, как в обморок, а когда прихожу в себя, ничего, кроме темноты, вокруг не вижу. Боль в черепе то накатывает, то отступает, то перемещается от глаз к затылку.

Когда я пришла в себя последний раз, то обнаружила рядом с железным ведром пластмассовую ёмкость с жидкостью. На ощупь это был литровый кувшин для подмывания, а внутри плескалось что-то затхлое с запахом плесени и ржавчины. Собрав все силы, я подтянула к животу больные затёкшие перебитые ноги и села. Держа правой рукой кувшин и зачерпывая ладошкой левой руки это подобие воды, я жадно напилась. Даже если эти нечистоты были родом из канализации, мне было всё равно, Оставшимися каплями я умыла лицо или, точнее сказать, размазала по нему грязь.

Невыносимая духота давила на мозг, джинсы прилипли к ногам – то ли от жары, то ли оттого, что я купалась в собственной моче.

Я пыталась прогнать страх и дурные мысли, чтобы не утонуть в них. «Думай о дыхании. Страха нет. Вдох-выдох». Какое-то время считала секунды, складывая их в минуты. Надоело. Сейчас июнь. На улице не так жарко. Почему же здесь такая жара? Да ещё этот отвратительный привкус во рту после воды.

Я закрыла глаза, в голове возникла картина: тёплые солнечные лучики, Бабочки, птички. Вдалеке – море. Рядом – Мартин, трётся своим мокрым носом об мои ноги. Я глажу его, треплю за ухом, прижимаю к себе, он благодарно виляет хвостом и тянется, чтобы лизнуть меня в лицо. Я весело смеюсь, целую и прижимаю его к себе ещё сильнее. Лёгкий ветерок играет моими волосами, нежно прикасается к коже. Мы встаём и по горячему песку бежим к воде.

Открыла глаза. Темнота. Горячие слёзы покатились по щекам. Плакать нельзя. Позвать на помощь? А кого? Некого звать. Он меня не убил, значит, я нужна ему живой. С какой целью? Должна быть какая-то причина. Я совершенно не помнила, как он меня схватил и приволок сюда. Кто-то другой, оказавшийся на моём месте, давно бы погиб от обезвоживания, боли, паники и удушья. Но я сильнее. Со мной вера. Я жива и дышу.

Нужно двигаться. Вытянула ноги, потянула носки на себя. Футболка задралась, стена оцарапала голую спину. Согнула ноги в коленях. Боль. Растёрла ноги. Что-то защекотало шею. Почесала. Я уже не вспоминаю про насекомых, не боюсь их. Пусть заползают куда хотят. В этом, признаюсь, сдалась. Но умирать не собираюсь, страшно. Страх в большинстве случаев помогает человеку избежать смерти.

Голова не перестаёт болеть. Наверное, был сильный ушиб. Отсюда и потеря памяти. Интересно, меня уже ищут? Митя уже заявил в милицию о моей пропаже. Или Мила. Или мама с папой. Организованы поиски, территорию прочёсывают: люди, собаки, вертолёты. Какую фотографию близкие выбрали для объявления о пропаже? Наверняка, одну из тех, где я улыбаюсь, где я молода и счастлива. Может, эта же фотография будет, перетянутая чёрной ленточкой, стоять на поминках. И на памятнике на краю кладбища. Стоп. Стоп. Я поёжилась. Нужно постоянно думать о чём-то хорошем, чтобы отвлекаться от мрачных мыслей.

Может, этот урод, который меня похитил, требует выкупа? Но у меня ничего нет. Мои родители не богачи, кроме квартиры и старой ржавой машины, у них нет ничего. Марку я фактически – никто, но думаю, что он мог бы помочь собрать нужную сумму. Никаких тайных сведений я не знаю, ведь работаю в ресторане, а не в секретном научном институте. Может, он будет надо мной издеваться и отрезать мне уши и пальцы? Проводить медицинские опыты? Насиловать? А может быть, я его знаю? Но голос его мне не знаком. Да он бы тогда надел маску. Ничего не ясно.

Мне нужно выжить, вдруг помощь уже близко? Я представила, что дверь выломают, забегут люди, посветят на меня фонариком. Вот, уже сейчас я их услышу. Нужно только дождаться… Но будет ли Митя искать меня?

Неожиданно память начала ко мне возвращаться: яркими вспышками приходили воспоминания того злосчастного последнего дня… Бедный Митя! Я наплевала ему в душу, наговорила много ужасных слов, накричала, потом хлопнула дверью, сбежала по лесенкам, села в машину. Что же дальше? Вспоминай!



Дождь. Сильный дождь. Льёт как из ведра. Стучит по крыше машины. На улице уже темно. Куда я так быстро еду? Видимо, куда глаза глядят.

Остановилась на заправке, купила бутылку спиртного. Столкнулась в дверях с каким-то колхозником, уронила ключи, подняла. Выругалась, села, поехала. Всё. Провал. Думай, Ева, думай!

Еду. Видимость плохая, почти нулевая. Дворники работают на предельной скорости, но от этого не легче. Я вся мокрая из-за дождя, по лицу градом катятся слёзы, всхлипываю отчаянно громко. Куда я еду? В каком направлении? Ну же! Полночь, даже дороги не видно. Фары не помогают. Где я? Какая-то сельская местность, поля, луга, леса. О боже… Я отхлёбываю из бутылки, прямо из горла… Включаю музыку на всю громкость… Пою! Пою и реву. Это истерика.

Я довольно далеко отъехала от города. Что это? Хм. Какой-то козёл пристроился сзади на своей помойке, едет и светит фарами. Я возмущаюсь, мигаю аварийкой и сигналю. Открываю окно и ору ему, чтобы перестал светить мне в задницу.

Он даже днём ничего бы не услышал. Господи, да мне же просто хотелось умереть. Я напрягла память: шок и жуткий стыд за своё поведение мешали думать. Давай. Давай вспоминай! Ещё раз: кто-то едет сзади. Судя по всему, на легковом автомобиле. Я кричу, ругаюсь. Жму педаль газа, отрываюсь. Как я только могла? Летела на бешеной скорости в никуда!

Нет! Нет! Я сама себе не верила: машину закидало по дороге. Помню свой крик. Визг шин. Я мокрыми пальцами хватаюсь за руль, пытаюсь вырулить, ударяюсь головой. Меня сносит в кювет, машина во что-то врезается. Открывается подушка безопасности! Всё произошло за считанные секунды. У меня шок. Я открываю дверь и выползаю наружу. Темнота. Дождь. Я, запинаясь, плетусь по мокрой траве, подхожу к дороге.

Вдалеке показались огни. Оборачиваюсь: мою машину хорошо видно, горят габаритные огни. Встаю на край дороги. Машина приближается. Наверное, та, что ехала вслед за мной. Радостно машу дрожащими руками. Кричу: «Эй, сюда! Сюда!» Автомобиль снижает скорость и освещает меня фарами, видно, что это отечественная «восьмёрка» или «девятка». Откидываю мокрые волосы с лица и отхожу в сторону.


Нет… За что?! Нет! Я слышу, как он давит на газ. Понимаю, что он едет на меня, кричу, пытаюсь отскочить, падаю в грязь. Слышу, как он разворачивается. Подо мной холодные мокрые мелкие камни, они хрустят и больно царапают руки. Из последних сил встаю, чтобы попытаться убежать. Свет. Яркий свет. И последнее ощущение: меня обнимает за талию сильным ударом железный капот. Бах! Я, как тряпичная кукла, делаю оборот в воздухе и безвольно приземляюсь на уже знакомые мне камни. Никакой боли, только падение в бесконечную чёрную бездну моего сознания.

От этого страшного открытия меня затрясло, левой рукой я обняла свои коленки. Слёз больше не осталось. Значит, меня хотели убить? Специально ехали за мной. Это явно не был случайный наезд, ведь автомобиль отъехал назад, чтобы осуществить свою вторую попытку.

О чём я только думала, когда отъехала так далеко от города? Какое было число? Тридцатое мая. Воскресенье. За полночь. Стало быть, уже как минимум тридцать первое. Это понедельник, и я должна была выйти на работу. Тогда девочки-администраторы в то же утро наверняка хватились меня и позвонили всем моим близким. Бедная мамочка! Она с ума сойдёт! Все будут переживать. А вот Мила точно перевернёт весь город вдоль и поперёк в поисках меня. Интересно, что почувствует Саша? Испугается? А Митя? Все будут пить успокоительные.

Тем же утром, тридцать первого, по-любому нашли и мою машину в кювете. Вернее, папину… Блин! Там же осталась бутылка, и все решили, что я была пьяна за рулём. Чёрт! Хотя, так и было. Как стыдно… Из-за этого же, а не из-за дождя я улетела с трассы. Сама во всём виновата. Они, наверное, исследуют следы от шин на асфальте, может, найдут капли моей крови и поймут, что случилось что-то страшное. Или подумают, что я, пьяная, вышла из машины и пошла прогуляться в лес? Тогда все будут ждать моего возвращения домой… Сколько же времени пропадёт даром! Нельзя терять веру, даже когда надежды совсем уже нет.

Казалось, что во рту всё загнило. Я провела языком по зубам. Покрытые вязким налётом, они удачно дополняли свалявшиеся жирные пряди волос, прилипшие к моим щекам. Всё моё тело стало липким и влажным, кожа неприятно зудела. Я никогда не любила ходить с друзьями в туристические походы именно из-за отсутствия минимальной гигиены и комфорта. В первый же день я начинала чесаться и мечтать о душе с горячей водой и мягким полотенцем. А теперь сижу в этом помещении, пахнущем тленом, и сама выгляжу и воняю не лучше. И выхода нет.

Время здесь остановилось. Может, оно идёт, но для кого-то другого. Кто – то живёт, влюбляется, женится, ссорится, мирится, дышит свободой. А моё время уже, может быть, совсем на исходе.

Кушать не хочется. Остаётся дышать и думать. Строить планы. Нужно попытаться найти выход отсюда прежде, чем он убьёт меня. Прежде, чем сойду с ума, как заключённый в одиночной камере. Из моих глаз беззвучно катились слёзы, пока я, путаясь, повторяла про себя таблицу умножения.



– Ты хотел убить меня, – проговорила я хриплым полушёпотом, – зачем?

Он стоял в проёме, облокотившись на дверной косяк и закрыв собой тонкую полоску света, проникавшую из соседнего помещения. Я знала, что рискую жизнью, затевая такие разговоры, но решила ему не грубить, чтобы не нарваться на жестокость.

– Я тебя поймал. – Он заржал, как конь, сотрясаясь всем телом. Судя по запаху, доходившему до меня, он был изрядно пьян. В руке у него болталась бутылка водки.

– Я всё вспомнила. Ты ехал за мной. А потом сбил.

– Да. – Опять этот дикий смех.

– Хотел убить?

– Да. – Он сделал шаг в мою сторону. Его штормило. – Приятнее быть твоим хозяином.

– Нравится держать взаперти?

– И наблюдать. – Его тон давал понять, что он безмерно доволен.

– Я хочу пить. Пожалуйста!

– Ты воняешь! – Он снова смеялся.

Шатаясь, он сделал ещё один шаг в мою сторону. Я инстинктивно вскочила, превозмогая боль. Сердце застучало так, что заложило уши. Я вся превратилась в страх.

– Всё. Пора.

– Что? – Я запаниковала и уже была готова вопить во всё горло. – Что пора?!

– Идти.

– Куда? – От страха мой голос превратился в хрип.

– На похороны.

– Нет-нет! Пожалуйста, не надо! – Я упала на колени, готовая на всё, лишь бы не умирать. – Я сделаю всё, только не убивай!

– Ха-ха! Дура! – Он вынул ключ, схватил меня за левую руку и надел на неё наручник, который отстегнул от батареи.

Меня чуть не вывернуло от внезапной близости с этим жестоким человеком. В нескольких сантиметрах от меня он казался уже не таким высоким, как тогда, нависая надо мной во тьме с ведром. От него по-прежнему несло перегаром, потом и дешёвым одеколоном. Грубо схватив за руки, он потащил меня за собой к выходу.

– Хотела пить? Сейчас выпьешь. За упокой.

– Прошу, не надо! – Я ревела и упиралась ногами, но была явно слабее него.

– За упокой моей матушки. Она лежит тут уже неделю и воняет. Сейчас выкопаем яму, зароем её, а потом и выпьем. – Он потряс бутылкой водки у меня над головой. – Иди!

При выходе из комнаты свет упал на его лицо. Я застыла: это был тот бомжеватого вида колхозник, который столкнулся со мной в дверях на заправке. Из-за которого я уронила ключи. Которого обматерила, стоя под дождём.

От следующего его толчка я споткнулась обо что-то мягкое и упала, чуть не вывернув руки, которые были сцеплены наручниками сзади. Боль пронзила спину. Я опустила голову вниз и обомлела: прямо подо мной лежал синий труп старухи с перекошенным лицом. На ней был надет клетчатый фартук. Он опять громко заржал, глядя, как я барахтаюсь, пытаясь встать с её тела, и кричу не своим от ужаса голосом.





13 апреля 2009 года