Герой

Чтобы пройти «отрицательный» участок, потребовалось намного больше времени, чем на весь остальной путь. Но — прошли без потерь. Касог пару раз срывался, но оба раза «страховка» не понадобилась. Духарев перехватывал гридня рукой.

Последний «костыль» вбивали с крайней осторожностью, поскольку до основания крепостной стены оставалось всего метров двадцать. Дальше подбираться не имело смысла. Скала здесь была сравнительно пологой — угол градусов сорок пять. Кое-где даже кустики росли. Если бы в крепости услышали...

Не услышали. Духарев как можно тщательнее замаскировал последний костыль и веревку, и они с касогом неторопливо, проверяя каждый «костыль» (а где надо — вбивая еще), спустились в ущелье.

— И чего там? — с жадным интересом спросил Йонах. Самый молодой, он был самым нетерпеливым.

— К ночи столы накроют, — усмехнулся Духарев. — Завтракать будем наверху. А сейчас собираем вещички — и ко второй крепости.

Духарев решил: брать обе разом. А то мало ли... Вдруг у ромеев какая-нибудь связь налажена: зеркалами или дымом... Подадут сигнал тревоги — и все. Врасплох уже не взять.

Со второй крепостью тоже вышло чисто. Взобрались. Вывесили «дорогу», замаскировали. На всякий случай Духарев оставил в ущелье засады: у веревочных «дорог» и у ведущих к крепостям троп. Вдруг среди аборигенов окажется ромейский шпион, проведавший о планах русов. Как выяснилось позже, у ромеев действительно имелись осведомители среди горцев. Но нацелили их на совершенно другую задачу: предупредить о подходе войска Святослава. Так что в данном случае предосторожность оказалась лишней. Предупредить ромеев о «спецоперации» никто не пытался.

С наступлением сумерек два отряда духаревских дружинников — по большой сотне каждый — собрались внизу. Дождавшись темноты, полезли наверх.

Духарев «шел» с первым отрядом, но на этот раз — не во главе, а в арьергарде, и поднялся наверх одним из последних.

Ночь была ясная, лунная, но Сергея это не смущало. Наоборот, у дозорных будет лишний повод для беспечности. И луна висела хорошо, весь «тыл» крепости в тени и ведущий к ней склон — тоже.

Духаревские бойцы поползли к крепости. Заметить их было практически невозможно. Услышать — тоже вряд ли. Опоясанный гридень в мастерстве скрадывания даст фору любому охотнику. А вот учуять... Слабенький, но вполне ощутимый ветерок дул от русов к крепости. Если у ромеев есть собаки... Духарев заранее отдал команду: раздастся лай — бегом на штурм. Стены с этой стороны не слишком высоки — метра три с половиной. Может, и удастся взять с разбега...

Собачек у ромеев не оказалось. Зато оказался часовой. Он сидел на краю стены, свесив ноги наружу, и что-то кушал. Причем с таким аппетитом, что даже снизу было слышно чавканье.

Нет, не зря в Уставе сказано, что часовому на посту не положено набивать желудок, Духарев еще раз в этом убедился. С другой стороны, парень хоть покушал перед смертью. Щелчок тетивы, удар — и подстреленный караульщик рухнул со стены... на руки подхвативших его гридней.

Смерть ромея была быстрой: стрела вошла в переносицу.

Духарев поднял руку: приготовились!

По этой команде часть гридней поздоровее присела на корточки, другие взобрались им на плечи, встали на подставленные ладони, третьи приготовили «кошки» — растопыренные железные крючья, привязанные к веревкам...

Рука воеводы упала вниз.

Несколько десятков «кошек» взлетели и упали на стену.

Присевшие гридни одновременно распрямились, вскидывая вверх своих товарищей... Пара секунд — и половина штурмового отряда оказалась на стене...

А стена была пуста. Сбитый стрелой караульщик оказался единственным. Русам открылся внутренний двор вражеской крепости, беззащитный, как брюхо спящего тюленя.

Казармы, надвратные башенки с противоположной стороны, небольшой плац, посреди которого горел костер и сидели, закутавшись в плащи, беспечные ромеи. Только один из них обернулся на шум, глянул на стену... И, естественно, ничего не увидел, потому что, вместо того чтобы сторожить как положено, любовался языками пламени. Защелкали луки — и любители погреться у костра отбыли в бессрочный отпуск. Та же участь постигла часовых в башенках. Защищенные снаружи, со стороны двора башенки были открыты.

Правда, не все обитатели крепости оказалась беспечными. В небольшом загончике за казармой пробудились гуси.

Когда-то эти птички спасли Рим. Но потомкам древних римлян повезло меньше. Внять тревожному гоготу они не успели. Русы взяли их тепленькими, прямо в удобных койках. Впрочем, ромеям тоже повезло. У духаревских гридней не было привычки резать пленных.

Когда дело было закончено, Духарев выждал некоторое время, потом приказал подать сигнал.

Ответ не заставил ждать: вдали, там, где в теня горы пряталась вторая крепость, трижды мигнул огонь. Потом — еще раз. Вторая штурмовая группа боевую задачу выполнила. Путь на Византию был открыт.





Глава четвертая





Вторжение




Фракия пылала. Войско великого князя к его союзников растеклось по провинции, не встречая сопротивления, забирая всё, что можно забрать, и уничтожая то, что забрать невозможно. Всё живое бежало перед полчищами завоевателей, но разве обремененный семьей землепашец может убежать от летучих отрядов угорской и печенежской конницы?

Тележные оси гнулись под тяжестью награбленного, вереницы рабов брели к перевалам.

Князь Святослав выполнил свое обещание. Он сам пришел на землю ромеев. Прошел беспрепятственно мимо горных цитаделей, разбил и сжег приграничные крепости. Затем не спеша (но и не медля) двинулся к столице провинции Аркадиополю.

Сначала войско продвигалось вперед с осторожностью: союзники держались вместе, небольшие отряды разведчиков обшаривали всё вокруг и регулярно доносили князю, ханам и воеводам о том, что видели. Святослав знал о том, что император Иоанн прислал во Фракию двенадцать тысяч катафрактов под командованием стратилата[18] Варды Склира. Двенадцать тысяч отменных воинов, дравшихся и в Европе, и в Азии, — это серьезная сила. А ведь кроме этих двенадцати тысяч у ромейского стратега имелись еще местные войска и пять тысяч легкой конницы патрикия Иоанна Алакаса. Конечно, под знаменем Святослава собрались не меньшие силы. Восемнадцать тысяч русской тяжелой пехоты и конницы. Шесть тысяч угорских всадников Тотоша. Почти десять тысяч булгар. Три тысячи печенегов хапон хана Гюйче и четыре тысячи всадников племени воротолмат хана Кошту. И еще тысяч пять-шесть разноплеменного народа: торкя, гузы, хузары, ясы, моравы... Искатели чужого добра самого разного происхождения, наслышанные об удаче киевского князя и надеявшиеся откусить свой кусок от византийского золотого тельца.

Позже византийский историк напишет, что Святослав собрал под своим стягом... триста восемь тысяч воинов!


Стратилату Склиру, несомненно, была известна настоящая численность «гуннов и скифов». Но выйти навстречу врагу византийский стратег не рискнул. Заперся в стенах Аркадиополя, куда загодя были доставлены в избытке припасы и амуниция. Заперся и выжидал. А Фракия горела...

Седельные сумы воинов воротолмат туго набиты монетами и драгоценной утварью, добро подешевле навьючено на заводных коней и на хребты пленников.

Насытившиеся кровью, бабами и жратвой степняки возвращались в лагерь, разбитый неподалеку от стен Аркадиополя. Печенеги знали, что в городе сидит ромейский хан с немалым войском. Ну и пусть сидит. Придет время, хакан русов возьмет город, а пока для воротолмат есть добыча попроще. Усадьбы ромейских малых ханов набиты добром, рабами, женщинами. И все это можно получить без боя. Просто прийти и взять...

— Великий хан!

Большой хан Кошту отвлекся от приятных мыслей, поглядел на своего воина.

— Чего тебе?

— Всадники, великий хан! Там, впереди! Кошту прищурился...

Верно, всадники. Вопрос: чьи? Блеска доспехов не видать. Значит, не ромеи и не русы. Угры? Нет, похоже, шапки у них печенежские. Значит, люди хана Гюйче. Непорядок. У Кошту с ханом Гюйче — договор. К западу от города — территория Кошту. К востоку — территория Гюйче.

Кошту нахмурился. Чужие всадники приближались. Их было немало. Никак не меньше двух тысяч, а может и больше... Точно, печенеги...



Большой хан Кошту оказался прав лишь отчасти. Патрикий Иоанн Алакас был лишь наполовину печенегом — внуком хана, чья преданность была когда-то куплена кесарем Византии. Но Алакас не считал себя варваром. Варвары — это те, кто вторгается на землю империи, а не те, кто ее защищает.

«Ты должен сделать так, чтобы они пустились в погоню, — сказал Алакасу стратилат магистр Варда Склир. — Учти, они очень хитры. Мнимое бегство — их излюбленная тактика. Поэтому твое бегство не должно быть мнимым. Не торопись. Отступай, но огрызайся. Пусть думают, что ты вот-вот примешь бой. Но когда приведешь их к нам — убегай по-настоящему. Ты понял меня, патрикий?»

Алакас понял. И намеревался в точности выполнить приказ магистра.

Найти варваров оказалось нетрудно. Довольно большой отряд печенегов, разграбивший большое поместье, обремененный награбленным и пленниками, возвращался в свой стан. Видимо, печенеги приняли воинов Алакаса за своих, потому что не напали сразу, а выслали вперед небольшой отряд.

— Что вы тут делаете, хапон? — еще не доехав до византийцев, закричал один из посланцев. — Убирайтесь! Это наша земля!

Алакас неплохо знал печенежский. Он удивился и рассердился, услышав, что какой-то варвар называет землю старинной римской провинции своей.

— Убейте их, — по-гречески крикнул патрикий. Взлетели стрелы — и на свете стало на семь печенегов-воротолмат меньше.



Они их убили! Кошту не верил своим глазам. Просто так, без разговоров, взяли и утыкали стрелами. На виду у него, большого хана! На виду у тысяч храбрых воинов воротолмат!

Мозг большого хана, наполненный множеством разных мыслей, внезапно опустел. В нем осталось одно-единственное слово: месть!

Когда варвары, забыв о награбленном, разъяренной стаей устремились на воинов Алакаса, партикий снова скомандовал: «Бей!» — и дождь из тысяч стрел накрыл скачущих печенегов.

Те не остались в долгу.

Византийцы бросились бежать. Варвары — за ними.

Алакас заранее изучил маршрут отступления и определил места, где следовало останавливаться и огрызаться. Всё получалось, как задумано. Даже лучше, потому что кони византийцев были свежими и более проворными. Всадники Алакаса останавливались, делали вид, что намерены принять бой, осыпали врага стрелами и снова пускались наутек. Сам патрикий скакал впереди отряда. Не потому, что боялся, а чтобы ею воины не убегали чересчур резво. Печенеги должны всё время висеть на хвостах ромейских лошадей.

И только когда впереди показалось заветное место, патрикий гикнул и дал коню полную свободу.



Хан Кошту совершенно точно угадал момент, когда отступление врагов превратилось в беспорядочное бегство. Враги испугались. Значит — догнать и резать!

Кошту испустил пронзительный вопль и ударил коня пятками в бока.

Печенеги завизжали и полетели вперед, не жалея лошадей. Еще чуть-чуть...

Взметая облака пыли, оба отряда промчались мимо рощи, за которой дорога изогнулась, огибая овраг... И Кошту резко осадил коня. На расстоянии примерно трехсот шагов, сверкая металлом доспехов, стояла ромейская латная конница. Ряды ее разомкнулись, пропуская всадников Алакаса, и сомкнулись снова.

И тут Кошту допустил промах. Он промедлил. Потерял те несколько минут, когда мог спасти хоть часть своих воинов.

И не остановил своих людей, когда те стали закидывать стрелами тяжелую кавалерию. А ведь их колчаны и так были изрядно опустошены во время неудачной погони. Кошту, как и любой степняк, знал, что катафрактам никогда не догнать легкую конницу. И его всадники действовали так, как они действовали всегда. Метали стрелы в приближающегося врага, пока колчаны не опустели, потом развернулись и пустились наутек.

Ромейская пехота возникла будто из-под земли. На скакавших впереди обрушился рой пращных ядер. Потом пращники нырнули внутрь шеренги, просочились, как вода между каменных плит, щетина копий опустилась навстречу печенегам, и пехота мерной поступью двинулась вперед. Легкой коннице не пробить строй тяжелой пехоты. Ни пиками, ни саблями не достать. Только стрелами. Но стрелы кончились. Степняки сунулись к роще, но там тоже был враг. И тут в тыл печенегам ударили катафракты.

Удар был стремителен и страшен. У печенегов было не больше шансов выжить, чем у лисы, которую с разбегу поддел клыками вепрь. Накат тяжелой конницы бросил степняков на копья пехоты. Шеренга остановилась. Перед копейщиками мгновенно образовался барьер из раненых и мертвых людей и лошадей. А катафракты продолжали давить, перемалывая сбившуюся в кучу массу печенегов, сабли и пики которых скользили по латам ромеев и их коней. Зато мечи и копья катафрактов с легкостью пронзали и рассекали кожаные панцири, пропитанные солью бурки и обшитые железными полосками шапки печенегов.

У большого хана Кошту доспехи были получше. Но никакие доспехи не могут выдержать удар стального наконечника в локоть длиной, которое держит умелый всадник на скачущем галопом коне. Кошту погиб одним из первых и не видел, как лучшие воины народа воротолмат превращаются в визжащее, окровавленное, умирающее мясо.

Лишь нескольким десяткам удалось вырваться из «мешка». За ними тут же устремились конники Алакаса...

Через час всё было закончено. Девятая часть союзного войска перестала существовать. Потери византийцев составили двадцать пять человек. Еще один этап военной кампании магистра Барды Склира прошел успешно.