Герой

— Петр! — обратился Склир к стратопедарху. — Возьмешь пять тысяч лучших всадников, затемно обойдешь стан россов и затаишься в лесу. Как только я подам знак, поразишь их в спину.

— А не лучше ли ударить всем сразу? — предложил младший брат Варды, патрикий Константин, юноша с едва пробивающимися усиками, но при этом ростом на голову выше брата и много шире в плечах. Константин Склир уже успел прославиться замечательной силой и храбростью, но умом, увы, пока не блистал. — Мы же намного сильнее. Прихлопнем их разом!

— ... поразишь их в спину по моему знаку, — проигнорировав реплику юнца, продолжал Варда Склир. — А знаком моим будет сигнал труб «военный сбор» и частая дробь тимпанов. Я хочу уничтожить их всех, до последнего человека, ибо эти люди оскорбили нашего василевса и должны умереть.

Варда Склир знал, что главного «оскорбителя» в лагере нет. Но это не имело значения. Все должны знать, что речь идет о чести василевса. Значит, никто не посмеет проявить малодушие. Магистр не опасался, что его вдвое превосходящая армия не справится с защитниками лагеря... Но Варда Склир был настоящим стратегом и не упускал ничего необходимого для победы. Правда, он не знал, что за ночь численность противника увеличилась.



Когда войско ромеев показалось вдали, в лагере русов уже заканчивали приготовления к битве. Заняла позиции конница, вышла на боевые рубежи булгарская пехота.

Первыми в бой вступили угры. Нахлестывая лошадей, они лавой понеслись на подступающих ромеев. Однако шагов за триста от линии катафрактов угры рассыпались по полю. Часть принялась осыпать врагов стрелами, остальные попытались зайти с флангов и были встречены конниками Алакиса. Так что, не причинив ромеям сколько-нибудь значительного урона, угры отошли. Два войска сблизились и остановились.

— Их примерно столько же, сколько нас, — сообщил Тотош. — Шесть-семь тысяч катафрактов, тысячи три конницы и несколько тысяч пехоты. Мы побьем их!

— Надеюсь. — Рост позволял Духареву глядеть через головы ближних гридней. Тем более что сегодня под ним был не Калиф, а другой конь, пусть не столь благородных кровей, зато более крупный и рослый. — Почему они не атакуют?

— Потешиться хотят, — сказал Стемид. — Сейчас охотника выпустят.

И оказался прав. Из рядов конницы выехал всадник огромного роста на таком же здоровенном коне. Оба — и конь, и всадник, были сплошь в сверкающем железе.

Всадник поднял копье и заорал что-то оскорбительное. Духареву вспомнился тот, давний уже, поединок с печенежским богатырем. Тряхнуть, что ли, стариной?

— Что он кричит? — спросил Сергей.

— Да глупости всякие, — неохотно ответил Зван, лучше Духарева владевший языком ромеев. — Константин его зовут. Что сегодня он убьет пятьдесят россов, а с остальными расправится его брат Варда Склир.

— Значит он — брат Склира... — произнес Духарев. — А не огорчить ли мне нашего главного врага! Ну-ка! Дорогу! — Духарев подал коня вперед, раздвигая гридней.

— Батька, погоди! — попытался удержать его Стемид. — Нешто нет у нас богатырей, кроме тебя?

Но Духарев, не ответив, выехал из рядов. Ромей тут же, изготовив копье, понесся на Сергея.

Духарев, держа в правой руке сулицу, поскакал навстречу.

Обе армии затаили дыхание. С одной стороны — всадник и конь, полностью укрытые латами, длинное копье, крепкий щит, с другой — конь, прикрытый кожаным вальтрапом, всадник в круглом шлеме со стрелкой, в видавшем виды панцире поверх кольчуги, с коротким полутораметровым копьем-сулицей...



Константин приник к конской шее, собрался в ожидании удара, ловя противника острием копья, которым мог на скаку подхватить брошенный в траву платок или поймать подвешенное на перекладине бычье кольцо.

Константин увидел, что варвар придерживает коня. Сообразил, значит, что его жалкий дротик ничего не стоит против копья катафракта. Сейчас повернется и нобежит. Тем хуже для него. Получит железо не в грудь, а между лопаток.

Но тут скиф, видно и сам сообразил, что удрать не получится, закричал страшным голосом и погнал коня навстречу Константину. Патрикий тоже закричал. Последние мгновения перед ударом! Сейчас его копье со страшной силой поразит варвара в грудь...

Варвар уронил поводья, перебросил копье из правой руки в левую, приподнялся на стременах и метнул его в Константина. Константин принял его на щит, который на долю мгновения закрыл от него врага, — и тот не упустил своего шанса, увернулся-таки от тяжелого копья. Всадники пронеслись мимо на расстоянии каких-нибудь двух-трех локтей. Константин сдержал коня, разворачивая его...

И тут что-то со страшной силой рвануло его щит, едва не вывернув из сустава руку и не выдернув Константина из седла. Он удержался лишь потому, что, выпустив копье, изо всех сил вцепился в луку седла.

В следующий момент щит соскользнул с руки патрикия, и тот понял, что хитрый варвар, оказывается, поймал его арканом.

— Ах ты собачий сын! — закричал Константин, выхватывая меч. — Сейчас я тебя достану!

... Не получилось. Ромей бросил пику и щит, но все-таки ухитрился удержаться в седле.

«Ладно, поглядим, каков он в рубке», — решил Духарев, разворачивая коня навстречу врагу и попутно отмечая, что конь слушается туговато. Может, стоило все-таки взять Калифа?

Ромей, раскручивая меч, уже летел навстречу. Здоровый, черт. И умелый. Вертит большим мечом легко, как стрекоза — крылышком.

Сергей, намеревавшийся взять в левую руку саблю, переменил решение и подхватил щит.

Ромей, конечно, ударил первым. Знатно ударил. Как нурман — секирой. Край щита снес напрочь. И пролетел мимо. Атаковать его сзади Духарев не успел: конь повиновался с опозданием.

Ромей наскочил снова. Заорал и опять рубанул по щиту. На этот раз Сергей был готов: проскочить не дал, встретил грудь в грудь. И достал-таки. Несильно: так, плечо оцарапал. Но первую кровь взял. Разъехались. Сошлись снова. Ромей снова заорал и рубанул что есть мочи. Но не по щиту, а по лошадиной шее.

Удар был подлый, но Духарев успел его увидеть. Будь под ним не этот тяжеловес, а Калиф, — увел бы коня в сторону. Но сейчас — не успел. Ромей ударил с такой силой, что не только разрубил конскую шею, но и поверг коня наземь. Духарев рухнул вместе с ним. Меч он выронил. Щит — тоже. Правая нога его оказалась под тушей агонизирующего коня. Но сознания Сергей не потерял. Уперся свободной ногой, перевернулся на спину... И увидел занесенный над собой меч. Ромей решил, что нынче — самое время приколоть беспомощного противника. Хекнув, ромей двумя руками вогнал меч... в землю. Сергей успел изогнуться и уйти от удара. Однако ногу освободить не смог. Вытянуть саблю — тоже. Зато сумел достать упрятанный в рукаве кистенек и шарахнуть ромея по лодыжке. Удар получился — так себе: лёжа — не замахнуться. Но ромей вскрикнул и отскочил.

Впрочем, он сразу сообразил, что Сергей по-прежнему почти беспомощен, оскалился и снова занес меч над головой.

Духарев рванулся с силой, умноженной отчаянием. Ногу пронзило жуткой болью... Но Сергей освободился. А ромей во второй раз промахнулся. Сергей вскочил... И упал снова. Нога не держала. «Вот и всё, — подумал он, глядя снизу на замахивающегося ромея. — Прости, Господи, и прими...»... И тут увидел, как ромей бросает меч в ножны, бежит к коню, запрыгивает в седло, бьет его шпорами.

Чуть позже Сергей понял, что остался жив не из-за великодушия противника. Византийский богатырь дал деру, когда увидел, что от войска русов к поединщикам во весь опор несутся два всадника и уже поднимают луки...

Шеренга катафрактов тоже стронулась, но русы оказались проворнее. Русы (то были Зван и Уж), свесившись с седел, подхватили с земли своего воеводу и, держа его на весу между конями, понеслись к своим. Вслед им полетели стрелы, сорвались с флангов и помчались за ними легкие конники, но сразу вернулись, опасаясь угодить под накат катафрактов. Так что гридни благополучно донесли воеводу до своих.


— Посадите меня на коня! — потребовал Духарев.

Сам — не мог. Нога болела жутко. Не дай Бог — перелом. Надо же так неудачно! Но придется терпеть.

Набрав сокрушительный разбег, с грохотом катилась железная волна катафрактов. Земля гудела и дрожала...

Протяжно заревели рога русов.

Вскинулись луки. Гудящая туча ушла навстречу коннице и, встретив ее в двухстах шагах от русского войска, вынесла из седел с полсотни всадников. Волну не остановила.

Снова загудели рога.

Качнулась ровная шеренга гридней... И побежала. Разворачивая коней, русы отступали, уходили в стороны, открывая конному удару ощетинившуюся пиками линию булгарской пехоты.

Железный вал пронесся между отступающими русами (остановить его уже было невозможно) — и напоролся на ловушку: спрятанные в траве короткие заостренные колышки. С отчаянным ржанием падали кони, с грохотом ударялись оземь всадники... Но волна и сейчас не остановилась. Даже не ослабела. Первая линия пехоты исчезла, как не было. Вторая продержалась не больше минуты. Третья удержалась на флангах, но порвалась посередине. В прорыв хлынул железный поток — и наткнулся на четвертую линию — красные щиты спешившихся гридней Икмора.

Тем временем на потерявших разбег катафрактов с флангов насели конные дружины Мстиши и Духарева. Гридней Сергея в бой повел Стемид. Сам Духарев держался отдельно, под прикрытием малой дружины. Боец из него был сейчас никакой. Нога распухла так, что сапог пришлось разрезать. Лекарь наскоро обработал ногу, наложил лубок... Теперь Сергей мог держаться в седле более-менее уверенно. И то ладно.

Битва продолжалась без явного преимущества какой-либо из сторон. Пойманные в «мешок» катафракты перестроились, поднатужились и принялись перемалывать упершуюся пехоту и насевшую с флангов конницу. Русы, уступая катафрактам в качестве, когда речь шла о рукопашной, пытались взять числом. Но их в свою очередь теребила легкая конница, а с фланга давила ромейская пехота.

Словом, силы были примерно равны, и ни одна сторона не могла взять верх. Солнце ползло к зениту. Оно играло на стороне катафрактов. Мм, воевавшим на раскаленных равнинах Азии, зной македокского летнего полдня казался чуть ли не прохладой.

Внезапно забили барабаны ромеев, загрохотала медь, заревели трубы — и из леса неторопливо и грозно выехали всадники. Катафракты.

Дружина Сергея сражалась на правом фланге, а ромейская конница выступила слева, но Духарев лично в битве не участвовал, потому увидел их одним из первых. И сразу понял, что магистр Варда Склир переиграл русов. Сейчас катафракты ударят в спину дружинникам Мстиши, сомнут их, погонят на собственную пехоту, ряды русов и булгар смешаются...

И всё. Конец. Но у Духарева есть шанс спасти хотя бы собственную дружину. Пока ромеи будут громить левый фланг и центр, Сергей успеет отвести своих. Легкая конница ромеев — не помеха. Не остановят.

Отойти или драться?

Духарев колебался недолго.

Посланный Сергеем гонец пробился к Стемиду с приказом — выводить из боя всех, кого удастся. Собрать хотя бы тысячу, обойти место битвы и, в свою очередь, ударить во фланг катафрактам. Толку от этого будет — чуть. Но хоть что-то. Выиграть время, дать возможность Икмору перестроить своих.

Тем временем на левом фланге тоже увидели ромеев.

Мстиша попытался развернуть своих, двинуть навстречу... Пустая затея. Измотанные боем гридни Свенельдича противостоять свежим силам ромеев были не способны. Катафракты опрокинули их и погнали на собственную пехоту. Сам Мстиша погиб одним из первых. Убил его лично патрикий Петр, скопец, возглавлявший атаку засадных тысяч. Разрубил молодецким ударом от плеча до пояса.

Войско союзников дрогнуло. Дружина Духарева не успела провести обходной маневр. Путь гридням перекрыла собственная пехота. Ядро союзников, русы и булгары, теснимые с трех сторон, отступали к своему лагерю, в котором уже бесчинствовала легкая конница патрикия Алакаса. Духарев увидел, как отходят угры. Тотош уводил своих, понимая, что разгром неизбежен.

— За мной, дружина, за мной! — надсаживая горло закричал Духарев, разворачивая коня. — Отходим! За мной!

Пользуясь тем, что на правом фланге сохранился хоть какой-то порядок, Духарев решил попробовать увести уцелевших. Сейчас главное — прочь от лагеря. Отдать его ромеям — пусть грабят. Главное — сохранить воинов.

То ли Инвар понял его замысел, то ли — поддавлением катафрактов, но войско русов подалось вправо и, перестраиваясь на ходу, начало отступление. Ромеи наседали, но куда менее энергично, чем раньше.

Несмотря на все усилия магистра Склира и его лохаргов, большая часть ромейского войска устремилась к лагерю россов. Грабить. В общем, у Духарева и Ингмара был серьезный шанс уйти, сохранив свои дружины...

Но внезапно всё переменилось.



... Магистр Склир уже готов был отказаться от преследования отступающих русов, когда расклад сил на поле битвы радикально изменился. На горизонте появилось новое войско. И поскольку все силы ромеев в данный момент были уже задействованы, главнокомандующему Варде Склиру оказалось совсем не трудно догадаться, чьё это войско.

Как уже не единожды сказано выше, магистр Склир был отменным стратегом. Поэтому сразу сообразил, что будет дальше. Загудели трубы: общевойсковой сбор.

Через несколько минут наиболее дисциплинированная часть ромейских воинов собралась вокруг своего командующего. Это были те, кому было суждено спастить. Предоставив собственной участи тех, кто не мог передвигаться или слишком увлекся грабежом, Варда Склир покинул поле боя и скорым маршем двинулся к Аркадиополю.

Он проиграл бой, не приобрел добычи, но не проиграл военную кампанию, сохранив значительную часть войска.

Русы тоже понесли серьезные потери. Не менее серьезные, чем ромеи. Но сил у них оставалось достаточно, чтобы продолжать грабить ромейские земли.



Ни стратилат Склир, ни великий князь Святослав еще не знали, что исход военной кампании этого лета будет решен не здесь, на землях Фракии и Македонии, а в далекой Кесарии, где дука[19] Варда Фока, племянник убитого Цимисхием Никифора Фоки, поднял мятеж, сбросил черную обувь, надел красную и объявил себя императором ромеев.

Иоанн Цимисхий в ответ обвинил в предательстве отца и брата Варды Фоки: куропалата Льва и его сына Никифора[20] и приказал их ослепить. Но Варда Фоку это не остановило.

«Не Цимисхию, а мне принадлежит верховная власть! — объявил он. — Я могу гордиться тем, что дед мой был кесарем, а дядя — императором. А узурпатор Иоанн не побоялся всевидящего ока правосудия и заколол своего кесаря, как жертву, на разостланной среди пола постели, а отца моего и любимого брата подверг страшным мукам и по какому-то неясному и недоказанному обвинению лишил их сладчайшего света. Справедливость побуждает меня отомстить за все это: я всемерно воздам ему за кровь близких, за то, что он замыслил погубить славный, доблестный род».

Это заявление не было голословной похвальбой. Мятежник действительно собрал немалое войско, так что угроза была очень серьезной.

Цимисхию потребовались все свои силы, чтобы подавить мятеж. И возглавить эти силы должен был стратилат Склир. Поэтому в Аркадиоиоль пришел приказ, вызывающий стратилата Склира в Константинополь, а к Святославу прибыли послы императора Иоанна с многочисленными дарами и четким указанием василевса: заключить мир с катархонтом россов.