Герой

Мятежник




Фортуна обращалась с куропалатом Львом Фокой, как штормовое море с боевой триерой. То возносила вверх, то роняла вниз, да так, что хрустели шпангоуты и казалось: еще немного — и конец.

Когда его брат Никифор стал василевсом, Лев Фока вместе с ним вознесся на самый гребень. Никифору казалось, что его положение незыблемо, но Лев знал — это всего лишь гребень волны. И потому старался обратить обретенную власть в нечто более долговечное. В деньги.

Говорили, что жадность куропалата способствовала падению Никифора. Но Лев был уверен, что это чушь. Брата предала эта шлюха Феофано. Брата убили бы, даже если бы Лев раздал все деньги жадному охлосу.

Даже оказавшись здесь, в Митимне, на острове Лесбос, вдалеке от Константинополя, в келье монастыря, куропалат Лев был убежден в том, что, копя и умножая состояние семьи, был абсолютно прав.

Деньги помогли ему поднять восстание. Деньги спасли глаза Льва. Когда Цимисхий приказал ослепить Льва Фоку, подкупленный палач лишь слегка опалил ресницы куропалата. Деньги позволили Льву прилично жить в убогой монастырской келье и вовремя получать все новости столицы. Но нынешней встрече Лев был обязан не деньгами. Патрикий Калокир приехал к нему по собственному почину.

— А говорили: ты сидишь в осаде вместе с этим варваром Сфендославом, — сказал Лев Фока.

— Как видишь — я здесь, — ответил патрикий.

— А Цимисхий?

— Узурпатор увяз под Дристрой.

— Насколько крепко?

— Думаю, не меньше чем до середины лета. Стены Дристры крепки, а россы умеют драться.

— Допустим, — согласился куропалат. И спросил напрямик: — Зачем ты приехал, патрикий?

— За тобой, — так же прямо ответил Калокир. — Стража подкуплена. У пристани — быстроходная галея. В столице тебя ждут. Решайся, куропалат Лев!

Брат убитого императора встал. Положил руку на плечо патрикия. Лев был высок ростом, даже выше своего старшего брата. И рука у него была тяжелая, как и положено руке воина.

— Я отблагодарю тебя, патрикий! — сказал он торжественно.



— Что ты решил? — деловито спросил Калокир. — Мы уходим?

— Здесь, в монастыре Пиламис, ты будешь в безопасности, — сказал куропалату Калокир. — Настоятель многим обязан твоему брату. Не выдаст. Завтра сюда приедут твой сын Никифор и те люди, которым ты доверяешь. Но ты должен написать им собственноручно. Боюсь, мне они не поверят.

— Я напишу, — кивнул Лев Фока. — Пусть мне принесут пергамент и чернила. Не будем терять времени. Не позднее чем через пять дней я должен быть во дворце.

— В чему такая спешка, мой господин?

— Это столица, патрикий. Слухи здесь распространяются очень быстро. И мы должны успеть раньше, чем эти слухи доберутся до ушей друнгария.

Спустя три дня всё было готово. Друзья куропалата заверили его, что смогут в нужное время поднять достаточно вооруженных людей. Стража дворца была подкуплена. Более того, подкупив одного из дворцовых ключарей, друзья Льва уговорили его изготовить и передать им восковые отпечатки ключей от дворца. А когда тот сделал и отдал заговорщикам восковые формы, они наняли ремесленника, который тотчас же выковал и сами ключи. Теперь Лев и его сообщники могли в любое время беспрепятственно проникнуть во дворец.

Глубокой ночью Лев Фока взошел на корабль, который пересек Боспор и пристал к городской стене. Куропалат проник в город через тайную калитку, находившуюся под храмом святого Фоки.

Теперь до порфиры, скипетра и Хрисотриклина[29] Льву Фоке — рукой подать. По крайней мере, так он думал.

Но фортуна опять сыграла с ним с ним жестокую шутку.



Лев Фока остановился в доме одного из своих друзей, расположенном в Сфоракии[30]. Он ждал, пока его сторонники соберут достаточное количество людей, чтобы уверенно доминировать на улицах Константинополя и противостоять друнгарию Льву, наместнику Цимисхия, который, несомненно, будет драться до последнего. Сотни заговорщиков растеклись по столице, вербуя сторонников. Один из них (история не сохранила его имя) направился к своему родственнику, начальнику царской ткацкой мастерской, поведал тому, что куропалат — в городе, и стал уговаривать поднять своих людей в поддержку брата прежнего императора. Родственник пообещал немедленно собрать людей, но выйдя из дому, направился прямиком к друнгарию Льву.

Наместник Цимисхия был поражен. Лев Фока — в городе? Заговор вот-вот перейдет в мятеж? Невозможно!

Но Цимисхий не зря оставил именно его, друнгария Льва, своим наместником. Возможно или невозможно — надо действовать. Друнгарий и был человеком действия. Через час дом, где расположился куропалат, был окружен сильным отрядом стражи.

Лев Фока сразу понял, что всё пропало. Но он тоже был человеком действия. Пока его сторонники готовились к безнадежной обороне дома, куропалат вместе с сыном ускользнул через боковую дверь и, понимая, что из столицы ему не вырваться, бросился в храм Святой Софии, припал к алтарю и умолял об убежище.

Тщетно.

Воины друнгария, презрев законы Господа, выволокли обоих из храма.

На следующий день триера с мятежными отбыла на остров Калоним[31].

Позже, по приказу Иоанна Цимисхия, Лев Фока был лишен своих владений и на этот раз ослеплен по-настоящему.


Вот так, из-за некоего ткача государственный переворот не состоялся. И Иоанн Цимисхий, вместо того чтобы поспешить в Константинополь — отбивать свою столицу, остался под стенами Доростола.





Глава двенадцатая





Вылазка




Шел второй месяц осады. Ромейские осадные орудия безостановочно бомбардировали город, били в стены. Особенный вред причинял огромный камнемет, расположенный напротив западных ворот.

— Его надо уничтожить, — сказал Святослав. — Сжечь. Вылазку сделаем после завтрака. — И уточнил: — После ромейского завтрака. Пусть они как следут набьют животы.

— Набить как следует живот я бы тоже не отказался, — заметил Лют. Мысленно все присутствующие с ним согласились. Вот уже три недели осажденные сидели на жестком пайке. Осада затягивалась. Припасы следовало экономить.

— Те, кто пойдет на вылазку, получат двойную порцию, — сказал Святослав. — Когда вернутся.

«Те, кто вернутся», — подумал Духарев. Будь его воля, он уже давным-давно начал бы переговоры. На что надеется Святослав, ему было непонятно. На вылазку отправились Духарев с Икмором. С ближними дружинниками. В этом деле главное — не численность, а скорость. Как только труба в ромейском лагере позвала к трапезе, пятьсот дружинников Сергея и семьсот гридней Икмора выстроились у западных ворот.

Спустя положенное время высоченные створы пришли в движение. Не дожидаясь, пока ворота откроются полностью, воины устремились в расширяющуюся щель. Первой — дружина Сергея.

Эх! Как приятно после городской тесноты вновь почувствовать бьющий в лицо ветер!

Наверное, все русы испытывали нечто похожее. О том, что обратно можно и не вернуться, никто не думал.

Свобода! Бросив поводья, Духарев потянулся за луком. Запела первая стрела. И тут же защелкали тетивы его гридней. Тысяча стрел ушла вперед, обгоняя всадников и заставляя обслугу и охрану ромейских машин прижиматься к земле, прятаться за мощными деревянными станинами.

Навстречу Духареву выскочил ромей с копьем, упер древко в землю. Решил, видно, с перепугу, что он — в строю. Духарев бросил коня вправо, хлестнул саблей — как по соломенному чучелу. Другой ромей бросил копье и пустился наутек. Смешной. Убежать от всадника! Духарев пронесся мимо, кольнув ромея в затылок мечом, и осадил коня. Преследовать бегущих не входит в их задачу.

Духарев засвистел по-особому, созывая своих, увлекшихся погоней, обернулся.

Гридни Икмора выплескивали на осадные машины кувшины с маслом, кидали куски смолы. Икмор активно руководил процессом. Всё шло, как надо.

— Батька, глянь! Ты глянь! — завопил непонятно как оказавшийся рядом Йонах. — Сам кесарь ромеев!

Духарев быстро развернулся. На них неслась ромейская конница. Сколько — оценить трудно. Но впереди всадников скакал ромей, чьи доспехи, казалось, состояли из чистого золота, а перья шлема были почти метровой длины. Насчет чистого золота — это, конечно, вздор. Ни один воин не пойдет в бой в доспехах из мягкого металла. Но бронь, и впрямь достойная кесаря. Может, прав Йонах? Вот это была бы удача!

В этот момент Духарев забыл о том, что Цимисхий — лучший воин Византии. Он думал: убить кесаря — и война закончится.

— Гридь, за мной! — туром взревел он и бросился навстречу ромеям.

Вражеская конница стремительно приближалась.

Духарев успел увидеть, как несколько стрел ударили в «золотого» всадника, но соскользнули, не причинив вреда. Знатная броня у кесаря ромеев!

Сшиблись! Лишь одно мгновение было у Сергея, чтобы нанести удар. В последний миг уклонившись от острия пики, Духарев махнул саблей. «Золотой» всадник пригнулся, и клинок лишь срезал пышные перья. И всё. Конь унес Духарева в гущу ромеев. Вернуться было невозможно. Мимо, ощетинившись пиками, неслись катафракты. Каждый норовил поддеть воеводу на острие. Но это была непростая задача. Еще мгновение — и Духарев сшибся с каким-то ромеем грудь в грудь. Завизжали, забили копытами злые боевые кони. Катафракт бросил копье, ухватился за булаву, попытался, паскуда, треснуть Калифа по голове. Что за манера у них такая паскудная — лошадей бить! Духарев попытался достать ромея саблей, но того уже оттеснили влево. И удар достался другому катафракту... Закрутилась конная сеча.

А потом вдруг ромейские всадники «закончились». Духарев и сотни две его дружинников вылетели на открытое место. То есть «открытого» места было метров двести.

Дальше бодрой рысцой поспешала к месту боя ромейская пехота. Еще дальше, из крепости на холме, выезжала латная конница. Но эти вряд ли поспеют раньше чем через четверть часа. Море времени.

— Вперед! — закричал Духарев, и они поскакали на врага.

Увидев всадников, пехотинцы остановились, сомкнулись и ощетинились пиками. Очень разумно. Только вот Духарев не собирался их атаковать. Только придержать немножко.

— Стрелами! Бей! — крикнул он.

А сам развернулся и поскакал обратно.

Теперь ему стало ясно, что катафрактов было от силы сотни три. Соединенные дружины Икмора порубили их всех!

«Золотого всадника» завалил его Велим. Отмахнул голову, поднял ее за огрызок плюмажа.

Русы дружно взревели. Похоже, все были уверены, что прикончили именно кесаря ромеев. А вот Духарев в этом сильно сомневался. Вряд ли кесарь ромеев разъезжает с тремя сотнями охраны. Ну да ладно. Дело сделано.

— Жги! — закричал Икмор. И осадные машины врага утонули в пламени.