Глиняный мост
Часть 25 из 32 Информация о книге
Будь она персонажем гомеровского эпоса, звалась бы Зоркая Кэри Новак либо Кэри Новак Драгоценноокая. В этот раз она дала ему понять, как жестоко будет скучать, но и то, что она ожидает – или, вернее сказать, требует, – чтобы он исполнил должное. Не уезжай, Клэй, не бросай меня… но поезжай. В тот день, уходя, она вдруг спохватилась. На середине Арчер-стрит девочка обернулась: – Эй, а как тебя зовут? Мальчик, стоя у крыльца: – Клэй. Молчание. – Ну и? А как меня зовут, не хочешь спросить? Но она говорила так, будто давно его знала, и Клэй опомнился и спросил, и девочка вновь подошла к нему. – Кэри, – сказала она и уже пошла прочь, когда Клэй выкликнул вслед запоздалый вопрос: – Эй, а как пишется? Она торопливо подошла, взяла тарелку. Пальцем тщательно вывела среди крошек свое имя, а затем смеялась, пока надпись не стала едва читаемой, – но они оба знали, что буквы никуда не делись. Она еще раз улыбнулась ему, быстро, но ласково, и перешла через дорогу к себе. Еще двадцать минут они лежали на матрасе, лежали молча, и Окружность вокруг них тоже молчала. И вот что было едва ли не самым горьким. Кэри Новак отодвинулась. Села на краю матраса, но, когда поднялась, чтобы идти, вновь наклонилась к нему. Опустилась на колено возле ложа, там, где помедлила, придя, и теперь у нее в руках оказался пакет, что-то обернутое в газету; неторопливо она опустила его, положила Клэю под бок. Ничего не добавляя. Никакого «Вот, это тебе». Никакого «Возьми». Никакого «Спасибо» от Клэя. И лишь когда она скрылась, он сел, развернул пакет и заглянул внутрь. Смерть на склоне дня У Пенелопы все шло неплохо. Годы текли и утекали. Она давно покинула лагерь и жила в квартире на первом этаже на улице с названием Пеппер-стрит. Это название было ей по душе. Работала она теперь не одна: со Стеллой, Мэрион и Линн. Они работали то по двое, то так, по-разному составляя пары, убирали в разных районах города. Разумеется, она откладывала на подержанное пианино, терпеливо выжидая момента, когда сможет его купить. В своей квартирке на Пеппер-стрит она держала под кроватью коробку от обуви, куда складывала свернутые в трубочку банкноты. Она совершенствовала свой английский, чувствуя, что растет с каждым днем. Ее надежда прочесть от корки до корки и «Илиаду», и «Одиссею» казалась все более осуществимой. Нередко она засиживалась далеко за полночь, со словарем под боком. Не раз и засыпала за этим занятием на кухне, смяв перекошенное лицо на теплых страницах: таков был ее каждодневный иммигрантский Эверест. Как типично, вообще-то, и истинно. В конце концов, она же Пенелопа. Перед ней замаячил успех, но тут между ними встал мир. Похоже было на две эти книги, и верно. Когда война вот-вот должна окончиться победой, вмешивается какой-нибудь бог. В нашем случае облитерация. Принесли письмо. Там сообщалось: он умер на улице. Его тело нашли рядом со старой скамьей в парке. Пол-лица вроде бы было засыпано снегом, а рука, сжатая в кулак, застыла на сердце. Это не было патриотическим жестом. Ей написали уже после похорон. Негромкое событие. Умер. Ее кухню в тот день заливало солнце, и выпавшее из рук письмо порхнуло, словно бумажный маятник. Скользнуло под холодильник, и Пенелопа, добывая его, минуту за минутой ползала на четвереньках, просовывая руку под и за. Боже мой, Пенни. Вот оно как. Ты ползала там, коленям твердо и больно, позади тебя – захламленный стол. С туманом в глазах и горестной грудью, лицом прижавшись к полу – щекой и ухом, – твой тощий зад торчит кверху. Слава богу, ты сделала то, что сделала после этого. Нам нравилось то, что ты сделала после этого. Мост Клэя В тот вечер, когда Кэри ушла с Окружности и Клэй развернул пакет, было так. Он осторожно оторвал липкую ленту. Сложил конноспортивную страницу «Геральд» и сунул под ногу. И лишь тогда посмотрел на подарок – старинную деревянную шкатулку – и подержал в руках, рыжевато-коричневую и потертую. Шкатулка была размером с книгу, с ржавыми петлями и сломанным замочком. Окружность была просторна и прозрачна. Ни ветерка. Невесомость. Клэй поднял деревянную крышку, та скрипнула, как половица, и упала. Внутри лежал еще один подарок. Дар в даре. И записка. В другой ситуации Клэй сначала прочел бы записку, но, чтобы до нее добраться, пришлось вынуть зажигалку: оловянная «зиппо», размером со спичечную коробку. Еще не успев подумать о ней, Клэй уже держал ее в руке. И вертел. Подкидывал в ладони. Подивился ее тяжести, а когда перевернул, увидел их; он повел пальцем по словам, выгравированным на металлическом корпусе: «Матадор в пятой скачке». Девочка, каких поискать.