Глиняный мост
Часть 27 из 32 Информация о книге
Пенни шлепнула ладонями о прилавок, оставив в пыли отпечатки пятерней, пальцы и ладони стали липкими. Ее лицо оказалось на одном уровне с лицом старика; лопатки едва не вывихнулись. – Прошу вас. Сегодня мне нужно поиграть. Я отдам остаток с первых же денег – но сегодня мне обязательно нужно его попробовать, прошу. Впервые хозяин не таранил ее своей улыбкой: его губы раздвинулись лишь для слов. – Ладно, ладно. Он указал рукой, одновременно двинувшись с места. – Идем. Конечно, он подвел ее к самому дешевому пианино; это был неплохой инструмент орехового цвета. Она опустилась на табурет; подняла крышку. Посмотрела на дорожку клавиш. Некоторые были щербатыми, но сквозь бреши в своем отчаянии Пенни уже влюбилась, хотя пианино еще не издало ни звука. – Ну? Она завороженно обернулась, а душа ее теряла равновесие: она вновь стала Деньрожденницей. – Ну что ж, давай. И она кивнула. Глядя на пианино, она вспомнила свою прежнюю страну. Отца и его руки у себя на спине. Она взлетала в небо, высоко в небо – и статуя позади качелей; Пенелопа играла и плакала. Несмотря на столь долгую инструментальную засуху, играла она прекрасно (ноктюрн Шопена) и чувствовала на губах вкус слез. Она втягивала их носом, засасывала и сыграла все верно, нота в ноту. Девочка-сбивашка не сбилась ни разу. А рядом пахло апельсинами. – Ясно, – сказал старик. – Ясно. Он стоял рядом, справа от нее. – Кажется, я тебя понимаю. Он продал ей пианино за девятьсот долларов и сам организовал доставку. Да только вот беда: у продавца пианино была не только катастрофическая глухота и беспорядок в магазине, почерк его тоже приводил в ужас. Будь он хоть на йоту более разборчивым, ни меня, ни моих братьев никогда бы не существовало: вместо Пеппер-стрит, 3/7 он прочел в собственной записке 37, куда и отправил грузчиков. Это их, как вы можете себе представить, разозлило. Была суббота. Через три дня после покупки. Пока один из них стучал в дверь, двое стали выгружать пианино. Они сняли его с грузовика и поставили на тротуар. Старший поговорил на крыльце с хозяином, а потом заорал: – Эй, вы что там творите? – Что? – Это не тот дом! Он зашел в дом, чтобы позвонить, а спускаясь с крыльца, что-то бубнил себе под нос. – Ну идиот, – сказал он. – Мудак апельсиновый. – Что такое? – Это квартира. Номер три. Дальше по улице, дом семь. – Но, погоди. Там нет стоянки. – Значит, станем посреди дороги. – Жильцы не одобрят. – Тебя не одобрят. – Ты это к чему? Старший пожевал губами, изобразив несколько фигур неодобрения. – Ладно, я туда схожу. А вы достаньте тележку. Если пианино катить по дороге, колеса убьем, а тогда и нас убьют. Я пойду постучусь. А то чего доброго докатим, а дома никого. – Хорошая мысль. – Да, хорошая. А вы пока не притрагивайтесь к этому пианино, ясно? – Ладно. – Пока не скажу. – Ладно! Пока их старшего не было, двое грузчиков разглядывали человека на крыльце: того, что не захотел принять пианино. – Как дела? – окликнул он их. – Замаялись. – Не хотите хлопнуть? – Не-е. Боссу вряд ли понравится. Мужчина на крыльце был среднего роста, с волнистыми волосами, синими глазами и исколоченным сердцем – а когда вернулся начальник грузчиков, вместе с ним в середине Пеппер-стрит объявилась тихая женщина с бледным лицом и загорелыми руками. – Вот так, – сказал мужчина: он спустился с крыльца, пока пианино грузили на тележку. – Я придержу вот здесь, если вы не против. Вот так в субботу днем четверо мужчин и одна женщина катили пианино орехового дерева довольно далеко по Пеппер-стрит. Противоположные углы катившегося пианино поддерживали Пенелопа Лещчушко и Майкл Данбар – и Пенелопа не могла и догадываться. Она отметила про себя, как его забавляют грузчики и как он переживает за сохранность пианино, но все же ей неоткуда было знать, что этот прилив понесет ее до конца жизни, к последней фамилии и прозвищу. Как она сказала однажды Клэю, рассказывая об этом: – Странно подумать, но за этого мужчину я однажды выйду замуж. Последний салют Как вы можете себе представить, в доме мальчиков и молодых мужчин то, что один из нас уезжает, особо не обсуждалось. Уезжает, и все. Томми знал. И мул знал. Клэй опять остался ночевать на Окружности, а воскресным утром проснулся, так и сжимая в руках коробку с подарком. Он сел и перечел письмо. Взял зажигалку и Матадора в пятой. Он принес коробку домой, вложил в нее склеенный скотчем адрес Убийцы, сунул поглубже под кровать, затем на ковре не спеша взялся качать пресс. Где-то на половине отсчета появился Томми: Клэй видел его боковым зрением с каждым подъемом торса. Голубь Ти сидел у него на плече, а ветерок трепал плакаты Генри. Это были в основном музыканты: старые. И несколько юных и женственных актрис. – Клэй? Каждый раз Томми треугольником влетал в поле зрения. – Можешь потом помочь с копытами?