Гнилые холмы

Дверь избы отворилась с еле слышным скрипом.

– Здесь тоже пусто, – Аарон окинул взглядом брошенное жилище и поежился. Было что-то ненормальное во всем этом. Утром парень выскочил из петли, к обеду они обнаружили опустевшую деревню.

– Господин секутор, – обратился он к Горсту, думая, что тот не услышал его, – здесь тоже…

Нет, у Горста был превосходный слух.

– Еще что-то?

– Нет, господин секутор.

Горст любил, когда его звали именно так. Старший выжлятник любил формальности, за нарушение которых регулярно перепадало Рейну.

– Куда ж вы, сука, делись? – прошептал Горст себе под нос. Его манера разговаривать уничтожала всяческое желание говорить с ним, и дело было далеко не в том, что из-за сломанной и плохо сросшейся челюсти он говорил тихо, полностью не раскрывая рта, а в том, что каждая фраза, слетавшая с его тонких губ, не сулила, как правило, ничего хорошего. Старший преследователь всем видом, всегда и при любой возможности говорил с людьми так, словно видит перед собой груду конского каштана и ничего более. – Позови Рейна.

Взгляд Горста походил на взгляд пса, однажды попробовавшего человечину и не собиравшегося останавливаться до самого конца. Вне зависимости от того, каким будет этот конец.

Аарона прошиб пот. Он оперся о стену и потер переносицу. Голова загудела как у ветерана трехнедельного запоя, по трагической случайности оторванного от бражной скамьи. Звуки сплелись воедино. Ветер шевелил развешанные вдоль домов рыбацкие сети, в небольшом отдалении от деревни скрипели сосны и река, чтоб её за нежное, Хельга тоже шумела. На нервы Аарона давил и раздражающий голос старшего секутора. Изобилие звуков вокруг деревни и в ней. Звуков, создаваемых кем угодно и чем угодно, но не деревенскими, не голытьбой, которая и должна была создавать шум. Бабы должны были чистить рыбу, дети помогать бабам, мужики тянуть из реки сети. Работа – в первую очередь шум, а теперь Аарон чувствовал, что попал во что-то неправильное, сломанное и потерявшее смысл. Подлесок вымер и оставил свои торчащие кости, свое разложение, свою убогую простоту на осмеяние ветров, реки, деревьев. Все то, что столетиями существовало в отрыве от человека, теперь демонстрировало свою незаинтересованность в данном союзе. Аарон заскрипел зубами. Череда внезапно нахлынувших образов и давящее осознание собственной ничтожности. В ноздри ударил запах кислятины. Вонь, напомнившая верзиле давно забытый сон. Страшный сон. Сон, в котором ему задали вопрос, от ответа на который зависела его жизнь.

– Ты оглох?! – гаркнул Горст. – Первым кораблём в Нортмар отправлю к дружкам твоим.

Аарона словно окатили кадкой ледяной воды. Если бы он видел себя со стороны… Если бы мог наблюдать отстраненно, увидел бы головореза с широко открытыми, но незрячими глазами. Детину, по лицу которого крупными каплями стекает пот. Он пришел в себя быстро, вспомнил о том, что ему поручено позвать Рейна и тут же, приложив ладонь ко рту, закричал:

– Рейн, падла, где ты там?! Горст тебя видеть хочет, – наваждение отступило, но кислый смрад, проникший в его нутро, и не думал сдавать позиций.

 «Молоко прокисло? – подумал он. – Или застарелый пот? Воняет казармой». Аарон закрыл дверь избы, предпочтя не разбираться в природе смрада.

Рейн появился на дороге и помахал рукой своим товарищам. Этот парень умел раздражать их обоих. Горста тем, что как бы он не пытался стереть вечную ухмылку с лица его подчиненного, сделать из него настоящего выжлятника, он всякий раз терпел поражение. Аарона Рейн раздражал исключительно тем, что не принимал происходящее всерьез и, подобно выросшему, но не поумневшему подростку, поддерживал непрекращающиеся контры со старшим.

– Господин Горст, – закричал младший из преследователей, не переставая размахивать рукой и улыбаться, – голытьбы в деревне нет!

– Я это и без тебя понял, – Горст видел оттопырившиеся карманы парня. – Ты опять на чужое добро глаз положил?

– Вы что-то сказали? Я просто не слышу.

Кривая ухмылка появилась на лице Горста:

– Сучонок. Аарон, с тобой было проще. Все свои фортели ты выкинул на родине, да?

– Аарон! – не унимался Рейн и нарочно замедлил шаг так, чтобы между ним и его старшими было расстояние в две избы. – А ну, переведи, что там Горст бубнит, не слышно ж ничего.

Вместо Аарона заговорил сам старший секутор :

– Он говорит, чтоб ты помалкивал и тащил свое гузно на разговор, – Горст сказал это громко и таким тоном, что Рейн тут же опустил руку и побежал к товарищам, поднимая вокруг себя клубы пыли.

Лето умирало. Его смерть можно было предугадать по ряду признаков. Во-первых, ветер становился заметно холоднее, во-вторых, трава, выгоревшая под лучами солнца, намекала на скорое наступление осени.

Младший из отряда остановился на половине пути. Рейн глядел поверх напарников, поверх худых соломенных крыш выше заросшего камышами берега Хельги. Его взгляд застыл между тяжелым саваном неба и уходящими вдаль полями.

– Чего ты встал, собака? – прохрипел Аарон.

Горст цыкнул языком и с силой ткнул подчиненного локтем в бок. Плотная куртка смягчила удар, но Аарон намек понял. Не многим посчастливилось видеть Рейна в деле, но эти двое видели, как умело парень обращается с луком. «Зрение, что твоя игла, – говорил Горст про младшего выжлятника, – шьет стрелами, падла, аж душу греет».

– Разглядел чего?

– Матушку твою, Аарон, – буркнул Рейн, – её и ейных кобелей.



2



Горст осклабился своей волчьей улыбкой.

– Что мы имеем? – он скрестил на груди руки и поглядел сначала на Аарона, затем на Рейна.

– Десять, а то и двенадцать человек вдобавок к одному беглому. В избах дух смрадный, – здоровяк задумался и по своему обыкновению почесал бороду.

Рейн шутил, дескать Аарону, ковыряя ногтями щеки, думается проще. Может быть, парень и был прав.

– Думаю, они ушли дня два-три тому назад.


– Брехня, – возразил Рейн.

Горст заинтересованно приподнял бровь.

– Говори.

– По всему похоже, что ушли в спешке. Уходили малыми группами и по очереди. За крайними домами я кострище нашел и косточки рыбьи. Думаю, это был чей-то утренний завтрак. И еще… Там в поле вороны вроде как.

– Вроде как, а? К холодной ходил?

– Господин Горст, да хер того поймешь. Правда, далеко очень, – парень указал туда, где за холодными водами Хельги, за поросшим камышом берегом, над уходящими за горизонт полями виднелись крохотные точки. – Это вороны. Потому, как движутся они. Пес его знает, господин Горст, – он прищурился и виновато поглядел на предводителя, – далеко очень, не разобрать. К холодной не успел ещё.

– Ладно, – Горст махнул рукой и медленно пошел в сторону берега. – Смотрите под ноги, парни. Здесь интересно.

Сперва Аарон не мог понять, что именно привлекло внимание Горста, но, приглядевшись, увидел отпечатки босых ног, вихляющие от дома к дому.

– Ночью был ливень, – размышлял вслух старший выжлятник, – худо-бедно он замызгал все, но вот этот, сука, человек, – носком сапога он указал на отпечаток ноги, – этот дружок был тут прежде нас и сразу после ливня. Поглядите-ка. Вот он от этой хибары шел. Потом к этой избе, – Горст сорвал с куста ветку и вел ей по воздуху, указывая на петляющие следы, – затем он обошел вот этот дом.

– Дом старосты, – произнес Аарон, и Рейн с Горстом вопросительно поглядели на него. Пришлось пояснять, – он больше прочих. Там люди собираются. Да и срублен он лучше прочих. Наличники богаче.

– Аарон, – прошептал Рейн, – заткнись, это и так всем ясно. Господин секутор, продолжайте.

Верзила едва заметно подвинулся к младшему товарищу и прошептал:

– Парень, я же тебе ребра помну.

– А я твоей мамке титьки.

– Не нужно так со мной разговаривать.

Звук рассекающего воздух прута. Рейн едва слышно охнул и отшатнулся, прижав к щеке ладонь.

– Вы можете хоть всю ночь друг другу наяривать, попутно втирая за матерей, – Горст ударил Рейна еще раз, но уже по закрывшей лицо ладони, бросил полный презрения взгляд на верзилу. – Аарон, зачем ты меня расстраиваешь? – в этом жесте не было злости, равно как и иных эмоций. Подобные удары отвешивает псарь своим псам и знающие толк люди называют подобное дрессурой или давлением.

Горст выбросил надломившийся прут и продолжил так, словно ничего и не случилось:

– Смотрите дальше, сучьи петли, тот, кто опередил нас...

По щеке Рейна текла кровь, а Аарон же считал, что лучше было бы Горсту ударить и его. Так сказать, за компанию. Рейн-то свое получил и, едва рубец заживет, возьмется за старое, как ни в чем не бывало. Младший из выжлятников наклонился, сорвал подорожник и, растерев его как следует, приложил к кровоточащей щеке.

– Господин Горст, – обратился он к своему нанимателю, наставнику, атаману и разом ко всем его ипостасям, – по всему похоже, что этот пройдоха не заходил в дома, а заглядывал в окна.

– Похоже.

– А зачем?

– Проверял он, Рейн, – равнодушно сказал Аарон. Обычно он радовался всем своим удачным умозаключениям, но теперь его нутро выжигало чувство стыда, и потому он понуро констатировал, – проверял, все ли ушли, или еще кто остался.

Горст пожал плечами.

– Пойдем, глянем, что он на дворе у старосты делал.

Не проронив ни единого слова, они прошли мимо коновязи, мимо крыльца с настежь распахнутой дверью. По всему было видно: староста Подлеска был человеком аккуратным, не утратившим гордости. Подлесок – бедная деревня, но не нищая. Знающие люди видят разницу. В домах царил порядок, не успевшая толком вырасти травка говорила о том, что оную регулярно скашивают. Горст видел множество деревень, и одного взгляда порой хватало, чтобы понять, с кем имеешь дело, но тут все опрятно и, если можно так выразиться, чинно. Не хватало лишь людей, но этот недостаток Горст планировал в скором времени устранить. Идя по узкой тропинке, Горст понял, чего еще не хватает в Подлеске:

– Домашней скотины в деревне нет, – буркнул он своим подчиненным и, свернув наконец за дом, остановился, и самым грязным образом выругался.

Выжлятники были жестокими людьми, занимались суровым ремеслом, и сердца свои все трое добровольно превратили в камень. Преследуя беглых крестьян, забивая пойманных конокрадов, отрубая руки ворам, покусившимся на их скромный скарб, они считали, что видели если не все, то уж точно многое. Эта клятая деревня решила, что может их удивить, и у нее, надо сказать, получалось.

Во дворе подлесского старосты стоял пустой котел, и то, что было разбросано вокруг него, заставило желудок Рейна непроизвольно сжаться. Кострище с давно остывшими углями, а вокруг по спирали были разложены тушки домашней птицы. Отдельного внимания заслуживали следы вокруг кострища. Человеческие следы, которые привели секуторов во двор, перемежались со следами копыт. Аарон толкнул в плечо побледневшего Рейна:

– Ты чего, парень?

– Вонь, – коротко ответил тот, и из его желудка полезла съеденная утром похлебка. Он более не мог говорить, и Горсту с Аароном оставалось лишь ждать.

– Не топчем тут, – равнодушно распорядился Горст. – Рейн, как закончишь марать стену, погляди на следы.

– Так вот куда вся животина из деревни пропала, – заметил Аарон. – Что за люди…

– Даже курей не ощипали, – холодно процедил Горст, – ну кто же птицу с перьями варит… Перевели, сука, продукт. Ты скоро там, а? – он обернулся назад, увидел Рейна, вытирающего рукавом куртки губы, и улыбнулся. – А теперь расскажи мне про следы.

– Я вам собака что ли?

– Хуже.