Год и один день

– Можно, – ответила она, сопротивляясь искушению упасть в его объятия. – Но мы в красивейшем городе, милый. И я очень хочу увидеть рождественскую ярмарку. Меган, девушка, с которой я познакомилась внизу, сказала мне, что она известна на весь мир.

– Что ж, если это знаменитая ярмарка… – улыбнулся Чарли, поднимаясь на ноги. Хоуп наблюдала с удовольствием, как он прошел в ванную и закрыл дверь.

Их путешествие в Прагу было настолько неожиданным, что у Хоуп даже не было времени почитать о городе. Однако пролистывая путеводитель, который она взяла в аэропорту, она нашла место расположения их отеля, и поняла, что они находятся всего в нескольких улицах от знаменитой Староместской площади.

– На площади есть часы, которые были сделаны в 1410 году, – сообщила она Чарли, когда они остановились на выходе из отеля, чтобы застегнуть пальто от холода. – Так что они почти мои ровесники.

– Не будь глупышкой, – он наклонился и страстно поцеловал ее. – Ты в самом расцвете лет, как и я.

Она позволила ему взять ее за руку, и они отправились по заледенелому асфальту, разглядывая здания вокруг. Все, что она могла сейчас делать, – это стараться держать челюсть на месте. Из путеводителя Хоуп узнала, что архитектура Праги охватывает тысячелетие, и здесь представлены все эпохи – от Готики до Ренессанса, Барокко и ар-нуво. Каждый поворот рассказывал свою историю, и ее сразу же захватили высокие величественные здания с изогнутыми узорчатыми балконами. В воздухе разливалась музыка, трудноразличимая, но не вызывающая сомнений, и Хоуп пыталась разобрать отдельные ноты.

Когда они завернули за угол и оказались на Староместской площади, они были атакованы массой ярких цветов – не только оживленного рождественского рынка, развернувшегося в центре, но и дальних зданий, которые были окрашены в красный, розовый и голубой цвета. Иней лежал не таким толстым слоем, чтобы закрыть яркий темно-оранжевый цвет на крышах, и Хоуп почувствовала, как расширяются ее глаза, чтобы впитать всю эту красоту.

– Господи, Чарли, – зачарованно произнесла она, опираясь на него. – Это так красиво.

– Правда? – Он выглядел гордым собой. – И это только начало. Здесь еще масса потрясающих мест. Тебе правда нравится?

В его голосе было искреннее беспокойство, и Хоуп обвила его пояс руками:

– Я в восторге.

– Так, – сказал он, поправляя свою вязаную шапку. – Не знаю, как ты, а я чувствую запах глинтвейна. Хочешь?

Она кивнула:

– Да, спасибо.

Однако когда они зашли на рынок, Хоуп заметила, как ее эйфория улетучивается. Аннетт бы так здесь понравилось, и она вдруг почувствовала укол вины, что видит все это без дочери. Раньше они все делали вместе – ходили по магазинам, ездили на скачки, вместе выходили по вечерам. А теперь Аннетт не могла даже смотреть на мать.

Они остановились около киоска, торгующего рождественскими украшениями, и Хоуп выбрала ангела. Он был вырезан из дерева и одет в красивую бело-золотую тунику, лицо и улыбка тщательно прорисованы. Беря в руки еще одного и разглядывая их по очереди, Хоуп заметила, что их лица отличаются, каждый ангел уникален, и от этого ей захотелось плакать.

– Все в порядке? – спросил Чарли, забеспокоившись. Он переводил взгляд с ее лица на игрушки в ее руках. – Мы можем их купить, если хочешь.

– Да не в них дело, – она положила их на место. – Я просто думала, как бы понравилось здесь Аннетт… – она оборвала себя на полуслове. Конечно, он знал, она знала об этом, но что он мог с этим поделать?

– Я не хочу, чтобы ты считал меня неблагодарной, – быстро проговорила она. – Это просто материнские штучки. Это так глупо.

– Нет в этом ничего глупого, – он положил руку на ее плечи, пытаясь успокоить. – Почему бы нам сейчас не пойти и не выпить чего-нибудь, а потом, когда тебе будет лучше, вернемся и купим одного из этих ангелов в подарок Аннетт. Ей понравится.

Хоуп про себя подумала, что жалко дарить этих ангелов ручной работы, зная, что Аннетт, скорее всего, бросит их в ближайшую стену, но молча кивнула. Чарли старался делать все, чтобы она была счастлива, поэтому ей нужно взять себя в руки.

Они пошли дальше по рынку, где нашли киоск с огромными колбасками и пробирались по обледенелым булыжникам между деревянными тележками, продающими всевозможные угощения и сладости. Хоуп обнаружила, что ее глаза постоянно возвращаются к рождественской елке, установленной посреди площади. Она была украшена голубыми и белыми огнями, а ветви сгибались под весом сотен стеклянных шаров.

– Нужно прийти сюда, когда стемнеет, – сказала она Чарли, когда они шли на запах глинтвейна. – Я уверена, здесь великолепно, когда все огни зажигают.

– Все что хочешь, – ответил он, схватив ее за руку и повернув в неловком пируэте.

– Что ты делаешь! – Ахнула она, чудом увернувшись от группы японских туристов.

– Потанцуем? – предложил он, вытягивая руку.

Она скрестила руки на груди.

Энергия Чарли, его радость жизни – то, что она любила в нем больше всего. Именно его легкость так сильно отличала его от Дэйва. Хоуп не могла припомнить, чтобы ее бывший муж танцевал после их свадьбы, и то это было обязанностью. Она любила его взрослость, как он предпочитал полежать с ней на диване, вместо того чтобы встретиться с приятелями в пабе, но со временем это стало давить на нее. Когда Аннетт исполнилось восемнадцать и она стала более самостоятельной, Хоуп стала мечтать о том, чтобы почаще куда-нибудь выходить, ходить в гости к друзьям или звать их на ужин, но Дейву это было неинтересно.

Она первой подошла к киоску с вином и заказала две чашки, улыбаясь розовощекому мужчине за прилавком, протягивая ему чешские кроны. Здесь все были такими дружелюбными, настолько были готовы выполнить любую просьбу, как будто могли сделать действительно все. Это очень сильно отличалось от того, к чему они привыкли.

– Все в порядке?

Чарли внимательно посмотрел на нее, озабоченность отразилась на его лице. Ей теперь было стыдно за то, что она отказалась потанцевать с ним.

– Мы обязательно потанцуем позже, – сказала она.

Он сделал большой глоток своего напитка и улыбнулся.

Хоуп вдруг осознала, что до знакомства с Чарли она была как будто во сне. Не буквально, конечно, это было бы абсурдом – учитывая, что он учил ее вождению, но в широком смысле слова. У нее не было желаний, она крайне редко испытывала радость, и любая борьба для нее уже закончилась. Годами она пыталась найти правильное огниво, чтобы снова добавить искры в свой брак, пока в один прекрасный день у нее не возник вопрос – а была ли она вообще? Между ними была привычка, обоюдный комфорт и рутина. Хоуп казалось, что Дейву вполне достаточно было просто знать, что она на месте. Иногда ночью он касался ее, прижимаясь выпирающим животом к ее пояснице и обвивая рукой талию. Как ужасно быть такой женщиной. Женщиной, которой ее собственный муж осмеливается касаться, только когда она находится без сознания. Она не знала, кого винить, только понимала, что назад пути нет.

Когда все развалилось и ей пришлось сказать Дейву, что она уходит, он даже не выглядел удивленным. Возможно, даже испытал облегчение от ее ухода. Неизвестно наверняка, учитывая, что они это не обсуждали. Дейв всегда был закрыт как раковина, накрепко прикрепленная к камню. Никакие ее крики и скандалы не действовали на него. Сейчас ее волновал не он, а Аннетт.

Чарли читал путеводитель, пока она стояла, уставившись в пустоту, и теперь выглядывал за ее голову, как будто пытаясь что-то найти.

– Что ты ищешь? – спросила она, голос звучал хрипло от нахлынувших эмоций.

– Эти часы, о которых ты раньше говорила, – ответил он, щурясь, глядя вдаль. – Здесь написано, что лучшее время взглянуть на них – в начале каждого часа, а это как раз скоро. Может…?


– Да! – воскликнула она с гораздо большим энтузиазмом, чем требовалось. Все что угодно, лишь бы избавиться от мыслей о ее неудавшемся браке.

Она бросила пустую чашку в ближайшую урну и взяла Чарли за руку.

– Ну что ж, прекрасный мужчина, давай потанцуем здесь.





7




– Там огромные младенцы взбираются по башне.

– Что? – Олли взглянул в видоискатель фотоаппарата Меган и рассмеялся.

– И правда. Жутковато.

Они были на самой вершине Староместской ратуши, которая находилась в углу площади. Меган оказалась наверху первой, потому что отказалась взбираться по крутому наклонному подъему с Олли, который сейчас тяжело дышал и обливался потом рядом с ней. Будучи благоразумной и, что уж таить, ленивой, вместо этого Меган выбрала лифт.

Странная конструкция, которую они сейчас рассматривали, издалека выглядела как космическая станция. Три круглые башни устремлялись вверх, усеянные не только довольно зловещими младенцами, но и спорадическими, похожими на стручки, этажами. Это выглядело футуристично и одновременно неуместно среди многовековых церквей и монастырей, которые боролись за место в небе.

– Она называется телевизионная башня «Зизков», – сказала Меган, давая камере отдохнуть на ремне на своей груди, пока она пролистывала пальцами страницы путеводителя.

– Почему младенцы? – спросил Олли.

– Нам нужно поблагодарить за это Давида Черного, – откликнулась она. – Это довольно знаменитый чешский скульптор. Я помню его с тех пор, как проходила курс по искусствоведению.

Их временно разместили там в 2000 году, как здесь написано, а потом вернули по многочисленным просьбам спустя год.

– Нужно туда сходить! – Олли был полон решимости. – Я хочу поближе рассмотреть этого малыша. И всех остальных тоже.

– Наверное, там получатся отличные снимки, – согласилась Меган, но не так охотно. Башня не совсем вписывалась в идею предстоящей выставки. Все работы Меган были призваны найти связь между снимком и чувствами, а в холодных, чистых линиях башни не было ничего, что затягивало бы ее. Однако она уже успела сделать около сотни снимков, и все это только по дороге от отеля до площади. Ее абсолютно поразили буйные цвета рождественского рынка, а Олли так измучился, ожидая, пока она закончит снимать огни ярмарки на фоне серого послеобеденного неба, что съел две огромные колбаски.

– Не надо было есть вторую колбаску, – сказал он с выражением страдания на лице. – Съесть такое количество еды, а потом подниматься сюда на такой скорости – не самая лучшая мысль в моей жизни.

– Я предлагала тебе поехать на лифте, – отозвалась она, шлепнув его по полному животу.

– Осторожно, женщина!

Она скорчила гримасу.

– Куда дальше?

– Ну… Олли указал на юг. – В ту сторону площадь Венцеслава и Национальный музей. Или мы можем отправиться на Карлов мост… – он протянул руку на восток, – и посмотреть крепость или парки?

Меган пошевелила замерзшими пальцами в ботинках и посмотрела вниз. Красные крыши рождественского рынка разлеглись под ними как горящие угольки, и теплу, идущему от них, невозможно было сопротивляться.

– Может быть, просто купим глинтвейна и побродим по улицам? – предложила она. Меган давно поняла, что самый верный способ узнать город – исследовать его. А лучший способ исследования – пройтись по улочкам, на которые никто больше не обращает внимания. Ее очаровал исторический центр Праги, но она также хотела посетить секретные места города, те районы, которые местные жители сохранили для себя.

– Как скажешь, – улыбнулся Олли, глядя на нее сверху вниз. – Ты босс.

Она была рада, что они договорились по этому вопросу.

Вернувшись вниз на улицу с теплым вкусным пряным вином в руке, они медленно шли по краю рынка, останавливаясь около каждого киоска, чтобы подробно рассмотреть товар. Меган остановила Олли, чтобы посмотреть на разнообразные брелки, украшенные изображением астрономических часов. Она читала о них в самолете и с нетерпением ждала, чтобы посмотреть на них в действии.

– Напомни мне, что мы делаем дальше, – спросил Олли десять минут спустя. Они вернулись к Староместской ратуше, которая устремлялась высоко в небо. Их теснила толпа туристов. Астрономические часы были прямо над ними, их золотые, голубые и ярко-оранжевые звезды сверкали в свете заката.

– Перед началом каждого часа маленький скелет вон там, – она указала справа от главного циферблата, – тянет за веревку и переворачивает свои песочные часы. Потом там, – она снова показала на узкую дверцу над часами, – одиннадцать апостолов и святой Павел выходят небольшой процессией.

Олли прищурился, глядя наверх.

– Потом кричит петух, и часы играют свою мелодию, – добавила она, сверяясь с путеводителем, чтобы проверить, что все правильно запомнила.

– А что происходит с теми часами, внизу? – спросил Олли.

– Они показывают движение солнца по знакам зодиака, – сообщила она, доставая камеру из сумки и направив ее вверх. – Нижние часы когда-то были золотыми, на них были два круга с двенадцатью изображениями, движущимися снаружи к центру. Каждый из них был вписан в круглую рамку, внешние картинки изображали месяцы года, а внутренние – знаки зодиака.

– Вон твой знак, – сказала она Олли, показывая фотографию, которую только что сделала, – золотой значок в форме буквы «М» с еле заметным хвостиком.

– Что-то не похоже на скорпиона, – произнес Олли.