Горький водопад

– Ты кто? – спрашиваю я его. Он останавливается. Я киплю от ярости и ужаса, но внешне я абсолютно спокойна. Абсолютно уравновешенна.

Он медленно поднимает руки.

– Я – патер Том. Я сдаюсь.

«Патер Том». В лунном свете у него почти ангельский вид. Но я знаю, что он совсем не ангел, напротив.

– Где мой сын? – спрашиваю я. Мой голос звучит негромко и почти бесстрастно.

– Джина Ройял… Я знал, что ты придешь. Что ж, если есть какой-нибудь Господь на небесах, то твой сын в аду, – говорит патер Том, и я слышу в его голосе нотки ужасной, самодовольной радости. Эти слова разрывают меня, как взрыв разорвал ночь, и на один невыносимый миг мне представляется, как я опустошаю весь магазин своего пистолета прямо ему в лицо, пока не сотру эту довольную улыбку, пока не останутся только кровавые ошметки, а потом я вставлю новый магазин и продолжу стрелять.

Прихожу в себя и понимаю, что мне осталось утопить спуск на долю миллиметра, чтобы претворить это видение в реальность. Но я не могу, потому что он не сказал, что мой сын мертв. Он сказал: «Если есть какой-нибудь Господь на небесах». Он не стал бы вилять, если б мог прямо заявить мне, что Коннор мертв. Я должна верить в это. Должна, иначе я окончательно сойду с ума.

Патер Том медленно опускается на колени, слегка вздрагивает и улыбается.

– Старые кости. Я уже не таков, каким был когда-то. – Если он пытается убедить меня в том, что он человек, то ему это не удается. Он играет со мной. – Ты принесла зло в наш Сад, как всегда делают женщины. Ты – Лилит, Ева и змея в одном лице. Ты – матерь всех грехов.

Я подхожу к нему, наклоняюсь и сую дуло пистолета ему под челюсть.

– Включая убийство, – говорю я. – Ты убил моего сына?

– Он был в Саду, – отвечает патер Том, и я вижу, как его дьявольская улыбка становится шире. – Сад и наш дом собраний ныне обратились в пылающие угли. Иди, просей их и найди то, что сможешь.

Я ненавижу этого человека, ненавижу его сильнее, чем ненавидела кого-либо за всю свою жизнь. Даже сильнее, чем Мэлвина. Я хочу разорвать его на куски и могу сделать это, просто шевельнув пальцем. Без малейших усилий.

– Это не ответ, – говорю я ему. – Ты убил моего сына?

Теперь он бледнеет. Несмотря на эту улыбку, несмотря на все свое притворство, он чего-то боится. Не пистолета. Не того, что я его убью.

Он боится, что я этого не сделаю.

– Да, – говорит патер Том. – Я это сделал. Он со святыми.

Он смотрит в сторону озера. И я знаю, что он лжет.

– У тебя есть лазейка наружу, – догадываюсь я и понимаю, что права, потому что в первый раз вижу, как в его глазах загорается удивление. – Секрет, известный только тебе одному. Где – возле озера? За водопадом?.. Неважно. Ты не доберешься туда. – Я выпрямляюсь, делаю шаг назад и навожу на него пистолет. – Где мой сын? Отвечай, ублюдок!

Я слышу шаги на тропе, вижу лучи фонариков.

– Гвен! – Это голос Майка Люстига. ФБР прибыло. Я не расслабляюсь, но чувствую теплый прилив облегчения. Теперь я могу найти Коннора. Я могу вытащить его отсюда. Мы сумели.

– Я убил твоего сына перед тем, как уйти, – говорит патер Том. – Своими собственными руками. И он умер, крича и плача.

Единственное, что спасает его от смерти, – то, что одновременно с его словами Люстиг кричит:

– Мы нашли Коннора, он в безопасности!

И я убираю палец со спускового крючка, потому что все еще могу выстрелить. Едва появляются агенты ФБР, я наклоняюсь, кладу пистолет на землю, закрываю лицо руками и кричу, кричу, выплескивая из себя ярость и разочарование от того, что не могу убить этого мерзавца Тома. Кричу от оглушительного облегчения.

Чувствую на плече тяжелую руку Люстига.

– Где Сэм? – спрашивает он. Я делаю глубокий вдох и поднимаю на него взгляд.

– Спасен. Он во внедорожнике с южной стороны лагеря, где вы разместили нас. Мы добрались до него прежде, чем эти ублюдки утопили его. Он в безопасности.

На последней фразе мой голос прерывается, и я ощущаю первые искры подлинной надежды.

– Идем, – говорит мне Майк и похлопывает меня по спине. – Я отведу тебя к твоему сыну.

Мы проходим мимо патера Тома, который лежит на земле лицом в грязь и кричит, когда на него надевают наручники.

Я рада, что не пристрелила его. Я хочу, чтобы он страдал.

29

ГВЕН

Я заключаю сына в объятия и держу, желая не отпускать его до самого конца жизни. Я прижимаю его к себе так сильно и так долго, что в конце концов он начинает выворачиваться из моих рук, и я отпускаю его.

– Папа… – говорит Коннор. В глазах его слезы. И на лице тоже. Я нежно стираю их, хотя знаю – он видит, что я тоже плачу.

– Его уже везут в больницу, – говорю я. – С ним все будет хорошо. Он замерз и ранен, нужно доставить его к врачам. Но с ним все будет в порядке.


Я не знаю этого наверняка, но должна в это верить. Джи Би привозит Ланни, Кец и Хавьера, и я обнимаю их всех. Хавьера я удерживаю чуть дольше и тихо говорю ему:

– Если б не ты, я потеряла бы его.

– Обязательно скажи это ему, – отвечает он. – А то он так плевался на предложение обучить его дайвингу… Как только ему станет лучше, он просто обязан пройти полный курс. И ты тоже. Ты бултыхаешься в воде, словно щенок.

Я смеюсь и снова обнимаю его.

– Обещаю, – говорю. – Сразу же, как разберусь с некоторыми другими вещами.

Хави кивает и ведет Кец обратно к внедорожнику. Они говорят, что Коннора тоже надо показать врачам. В салоне машины «Скорой помощи» тесно – санитар, мы двое, две женщины из лагеря и агент ФБР. Коннор сообщает мне, что светловолосая женщина примерно моих лет – сестра Гармония, а женщина с пулевым ранением – сестра Роза. Вид у них усталый и ошеломленный, но Гармония смотрит на моего сына и говорит:

– Мы справились.

Коннор кивает.

– А куда вы направитесь теперь?

Гармония моргает.

– Я… я не знаю. – Она улыбается, и мне кажется, что я никогда прежде не видела подобной улыбки. Изумление, страх и надежда одновременно. – Куда-нибудь еще. Разве это не потрясающе?

Когда мы приезжаем, Сэма уже везут в операционную, но он в сознании – в достаточной степени, чтобы взять Коннора за руку и улыбнуться нам бледной, слабой улыбкой. Мы идем следом за носилками до самых дверей хирургического отделения. Потом долгих несколько часов ждем в приемном покое. К нам присоединяются Кец, Хавьер и Джи Би. Я с изумлением вижу, что вместе с ними приехала Ви Крокетт.

– Я искал тебя, – говорит Коннор и обнимает ее. – Куда ты делась?

– Смылась, – отвечает она и искоса смотрит на меня. – Извини. Мне пришлось испариться, пока меня снова не отправили в сиротский приют. Фэбээровцы, наверное, очень злы.

– Наверное? – Коннор фыркает и качает головой. – Они все равно явятся, чтобы снять с тебя показания. Они хотят поговорить со всеми, кто там был. Включая тебя.

– Включая тебя, – повторяю я, глядя на Ви. – Как ты вообще туда попала?

– Она угнала «автодом», – вместо нее отвечает Коннор. – Она умеет заводить машины без ключа. Она сделала так в том фургоне, и…

Я поднимаю ладонь, все еще глядя на Ви Крокетт.

– Я ничего не хочу об этом знать. С тобой все хорошо?

Она дергает плечом.

– Конечно.

На самом деле с ней вовсе не все хорошо. Ни с кем из нас. Но мы притворяемся изо всех сил.

Ви удивляется, когда я крепко обнимаю ее, потом расслабляется и обнимает меня в ответ, и я чувствую, как она дрожит от облегчения.

– Со мной все хорошо, – шепчет Ви. И я думаю, что на этот раз она искренна.





* * *


Операция у Сэма проходит без осложнений.

Два дня спустя мы уже готовы забрать его домой, но Кец говорит, что нам, вероятно, не следует сейчас ехать в наш дом. Она показывает нам фотографии. Целая армия репортеров встала лагерем у озера. На двери нашего гаража и на стене дома красуются надписи. Кто-то выбил окно и закинул внутрь банку краски. Мы знамениты. Снова.

И я сдаюсь. Полностью и окончательно. Я отпускаю от себя все это. Нортон. Всех людей, которые хотят, чтобы мы уехали. Свою инстинктивную потребность в контроле, в сопротивлении.

Мне больше не нужен дом в поселке Стиллхауз-Лейк. Всё, что мне нужно, у меня есть. Здесь, рядом со мной.





* * *


Джи Би устраивает встречу Реми Лэндри с его родителями в больнице, и мне кажется, что я никогда не видела, чтобы люди вот так, на глазах, возвращались к жизни – все трое. Реми сейчас напоминает тень того парня, которого я видела на фотографиях, сплошные кожа да кости – да еще сила воли. Он пережил невозможное, как и его родители. Я вижу, как радость озаряет их глаза, их души, и мне начинает казаться, будто все случившееся почти – почти – стоило того.

Из пруда в первом лагере Собрания Святых извлекли семь трупов и еще десять – из озера в Биттер-Фоллз, включая тело Вернона Карра, вождя Вулфхантерской секты, который бежал к патеру Тому в поисках защиты. Однако его ждал далеко не тот теплый прием, на который он рассчитывал.

Через офис Джи Би Холл мне приходит анонимная открытка. На ней неровным, почти детским почерком написано: «Спасиба за мою жисть». Вместо подписи стоит большое, размашистое «Д». Д – Дария. Я не смотрю на штемпель. Я разрываю открытку на мелкие кусочки. Пусть никто не знает, где эта девушка теперь.