Горлов тупик

– Помню, помню, извини, это профессиональное, я ж генерал невидимого фронта, без тумана никак.

– Ну, понятно, стаж, – кивнул Галанов и добавил с простодушной улыбкой: – Федь, наверное, ты знаешь его получше, чем я.

Уралец заметно помрачнел, сжал губы. Своим солидным чекистским стажем он, в общем, гордился, но только в общем. О частностях – ни звука. Государственная тайна.

Галанов догадался, что невольно нарушил табу, коснулся темы первых лет Фединой службы. Судя по тому, с каким треском турнули Любого из органов после смерти Сталина, можно представить, чем он там занимался. Если Федор в те годы служил вместе с Любым, значит, занимался тем же, ну, или почти тем же. Вот уж тайна тайн, не только государственная, но и его, Федора, личная.

Дверь опять открылась. Клавдия вкатила сервировочный столик. На нем тарелки с нарезанной сырокопченой колбасой, сыром, фарфоровая корзиночка с тонкими финскими галетами.

– На крови и страданиях африканцев веками паразитировал капитализм, – пробубнил голос из телевизора.

– Может, чайку-кофейку? – предложила Клавдия.

– А давай, пожалуй, кофейку. – Галанов потер озябшие руки.

– Изменились лишь методы. Вместо кандалов и плеток кабальных времен в ход идут кабальные кредиты и хитроумные ножницы цен, – успел сообщить голос, прежде чем дверь закрылась.

Уралец положил ломтик колбасы на галету, спросил:

– Кстати, он сказал тебе, где работает на самом деле?

Галанов кивнул.

Федор похрустел своим бутербродом, прожевал, заговорил, вроде бы спокойно, но голос слегка подрагивал:

– Образование, языки, история, философия… Он всегда остро чувствовал Линию. Да, романтик, фантазер, слегка не от мира сего, зато свой в доску, надежный, умный. Я простой служака, даром предвидения не обладаю, в речи его мудреные не вникал. Но в последнее время он совсем уж пургу понес. Слушаю – и ни хера не понимаю. Ты, инженер человеческих душ, людей насквозь видишь, вот и помоги разобраться, с ним правда не то что-то, или мне только кажется?

– Ну, как тебе сказать? – Галанов пожал плечами. – Он действительно умен, неплохо образован. Да, со странностями. А у кого их нет?

– Со странностями, – раздраженно передразнил Федор. – Кончай темнить! Для меня это важно. Он мой протеже, я за него отвечаю перед руководством. Учитывая, где он работает… В общем, давай, Славка, не выбирай выражения, выкладывай начистоту, что о нем думаешь?

– Ладно, – Галанов тяжело вздохнул, – если хочешь начистоту… Ну, во-первых, он без разрешения влез в мой кабинет. Я его случайно там застукал. Он говорил по телефону, по-арабски.

– Откуда знаешь, что по-арабски?

– В соседней комнате сидел Глеб Уфимцев, у него бабка арабист и отец…

– Погоди, – перебил Федор, – а Глеб как там оказался?

– Соседняя комната Викина, она дала Глебу какую-то модную группу послушать. Он сидел на полу, в наушниках. Я сначала туда заглянул, Глеб наушники снял, мы с ним вместе услышали голос за стенкой, то есть из моего кабинета. Дверь оказалась заперта изнутри. Конечно, он сразу открыл, принялся извиняться, сказал, срочно нужно было позвонить, а внизу шумно, и будто бы Оксана Васильевна разрешила.

– Она разрешила?

– Оксана ко мне в кабинет никого бы не пустила, тем более чужого человека. Ну, я же не побегу у нее выяснять, – Галанов усмехнулся, – он сразу заболтал меня, заморочил, книги мои нахваливал, автограф попросил. Даже неловко стало: вот какой прекрасный человек, а я о нем черт-те что подумал.

– Это когда было? В котором часу? – хмуро спросил Уралец.

– Ну, точно не помню, – Галанов пожал плечами, – между девятью и десятью примерно. А что?

– Да так, ничего. – Федор махнул рукой.

Клавдия принесла кофе, шоколадные конфеты и Зоины пирожки с курагой. Из столовой донеслось бархатное сопрано известной певицы, романс «Утро туманное». «Панорама» закончилась, или Зоя с Оксаной переключили на другую программу.

Дверь закрылась, повисла тишина. Вячеслав Олегович развернул конфету, сунул в рот, скатал шарик из фольги, продолжил:

– Он меня буквально утопил в лести, а потом принялся агитировать, обращать в свою веру.

Уралец отхлебнул кофе, прищурился, спросил с иронической ухмылкой:

– В чем же его вера? Нечто романтическое? Всякие там руны, древние боги, атланты-гипербореи?

– Нет, – Галанов помотал головой, – никакой романтики. Он нацист, самый настоящий, зоологический. Призывает уничтожать евреев, всех без разбора, как крыс и тараканов. Озабочен процентами еврейской крови у жен и детей членов Политбюро. Я евреев не очень люблю, ты знаешь, но нацизм ненавижу, считаю общественно опасным психическим заболеванием. Для многонационального государства нацизм – прямой путь к развалу. Надеюсь, ты со мной согласен?

– На все сто! – Уралец энергично закивал.

– Наверное, когда-то он чувствовал Линию, – продолжал Галанов, – но сейчас чутье свое явно утратил. Такой Линии у нас нет и не будет.

Уралец поставил кофейную чашку, налил себе виски, выпил залпом, зашагал по веранде, из угла в угол, глухо топая валенками и чуть слышно матерясь. Наконец остановился прямо перед Галановым:

– Слав, ну скажи, на фига ему это надо, а? У него же все есть! Квартира, машина, должность престижная, получает хорошо. Живи и радуйся! Чего ему, блядь, не хватает?

Вячеслав Олегович вздохнул и тихо произнес:

– Федь, я думаю, он сумасшедший. Параноик с кругом бредовых идей. Родился таким или постепенно свихнулся – не знаю, не мне судить. Параноики бывают очень хитрые, энергичные и убедительные. Например, Гитлер. Я-то человек тертый, с Гитлером воевал, на меня агитация не действует, а вот молодежь заразиться может. Для тебя это важно, для меня тоже. Я не хочу, чтобы моя дочь с ним общалась.


– Ну, слушай, преувеличивать-то не надо, вряд ли он на семинаре в Инязе прям в открытую агитирует, – забормотал Уралец, – да, псих, тут я с тобой согласен, пожалуй, отчасти, но не до такой же степени псих, иначе давно бы… – Он запнулся на полуслове, насупился, долго молчал, наконец вскинул глаза: – Слав, а ты в каком году из Горлова переехал?

– В сорок восьмом, а что?

– Ты же потом там бывал, видел его, так сказать, в домашней обстановке. Я просто подумал, вдруг знаешь о нем что-то еще, чего я не знаю? Ну, из прошлого.

Вячеслав Олегович молча помотал головой. Он и так сказал слишком много.

Дверь опять открылась, выглянула Зоя:

– Феденька, тебя к телефону, срочно!





Глава двадцать девятая




После лыжной прогулки мышцы ныли, мозги кипели. Разговор с Федькой окончательно убедил Влада в существовании заговора на самом верху, да, собственно, он в этом и не сомневался. Враги, поименно перечисленные в утвержденном списке, – пешки. Профессора-академики, а все равно пешки, которыми прикрыли ферзей. Если есть среди арестованных ферзь, то это номер пятьдесят три. Как же они допустили ее арест? Очень просто! Дядя выложил Самому идею спецоперации «Свидетель», когда конкретное имя еще не определилось. Сам идею одобрил. Разве они могли предвидеть, что майор Любый безошибочно вычислит реального ферзя? Потом уж было поздно, Гоглидзе пришлось подписать ордер на секретное снятие Ласкиной Надежды Семеновны. Но Ласкина-старшего они взять ни за что не позволят, это ясно.

«Может, стоило подыграл Балбесу? – размышлял Влад, стоя под душем. – Посетовать, мол, Сам выглядит плохо, постарел, на себя не похож? Пусть они верят, будто все идет по их плану, пусть расслабятся… Нет, я ответил правильно. Одно дело – выразить озабоченность, как Федька, и совсем другое – брякнуть что-то негативное о здоровье Самого. Нормальный бюрократ ни за что не брякнет. Пусть Федька думает, будто я свой, надежный, предсказуемый. А расслабятся они и без моей помощи, Сам об этом уже позаботился, умело притворился старым-больным. Берия наверняка бывает на Ближней, и лысая хрюшка Хрущев… Вот уж кто совсем не похож на жида, но точно жид. Ловко, незаметно втерся в доверие к Самому, то есть думает, что втерся. Сам знает цену каждому из них, развязка близка…»

Он выключил воду и услышал телефонный звонок. Сердце подпрыгнуло: неужели вызов на Ближнюю? Наконец-то! Он знал, чувствовал, Сам обязательно найдет время побеседовать наедине с майором Любым, обсудить все детали операции «Свидетель».

– Ты куда ж это пропал, так твою перетак? – прозвучал из трубки высокий хрипловатый тенорок дяди Валентина.

Влад выдохнул, тяжело опустился в кресло у телефонного столика: «Ладно, не сейчас – позже обязательно вызовет», – и ответил усталым сонным голосом:

– Никуда я не пропал, дядь Валь, работаю много, дома бываю редко.

– Вторую неделю твой номер набираю! Мать с ума сходит, февраль уж на дворе, ты про день рождения-то свой забыл, что ли?

Влад спохватился: да, правда! Двадцать первого января ему стукнуло двадцать восемь. Сидел на торжественном заседании в честь годовщины смерти Ленина, слушал речи, и совершенно вылетело из головы, что это его собственный день рождения.

На следующий вечер он приехал в Горлов, привез продукты. Мать встретила его с поджатыми губами, стала пенять:

– Сынок, че ж ты бросил меня совсем? Даже в день рождения не зашел, не поздравил! Праздничек-то и мой тоже, рожала тебя, мучилась, растила, ночей не спала.

Посидели втроем, вместе с дядей Валентином, поели, выпили, потом мать отвела его в сторонку, спросила:

– Сынок, ты че, правда, че ли, сожительствуешь с этой, с Голубевой Шуркой?

Влад напрягся. Он велел Шуре молчать, да и не могла она проболтаться. Во-первых, некому, во-вторых вообще не болтлива. И старуха Голубева наверняка молчала, с соседями не делилась.

– Валерка, Никитича внук, видел вас вместе в кино. – Мать обиженно шмыгнула носом и вытерла уголком платка сухой любопытный глаз.

Влад выругался и процедил сквозь зубы:

– Обознался твой Валерка. Мне по киношкам шляться некогда и сожительствовать некогда, на работе запарка, поспать-поесть не успеваю.

– Че, нету бабы у тебя, че ли? – мать прищурилась. – Ты молодой, здоровый, как же без бабы-то?

– Постоянной нет, так, от случая к случаю, разные.

– Точно не Шурка?

– Точно, мам, точно, не волнуйся, тебе врать не стану.

– Уф-ф, прям от сердца отлегло, слаф-те-хос-спади! – Она размашисто перекрестилась. – Валерке-то я сразу сказала, мол, быть не может, обознался ты. А сама переживаю, прям не могу: вдруг правда? Ну, думаю, тогда беда, и до моего сыночка добрались эти изверги рода человеческого.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то самое! – Мать понизила голос: – Старуха-то Голубева из них, из жидов, а Шурка ведьма! Вот третьего дня…

– Погоди, – перебил Влад, – давай-ка по порядку. Откуда информация про национальность Голубевой?

– От верблюда! Если говорю, стал-быть, знаю!

– Мам, я серьезно спрашиваю – откуда?

– Сердцем чую! Ты на рожу ее посмотри внимательней, типичная жидовка! А Шурка точно ведьма! На вид прям куколка, конфетка, такие вот они и есть самые опасные! Приворожит, заморочит, и сам не заметишь, как всю силу твою мужскую из тебя вытянет.