Город небесного огня
Часть 2 из 18 Информация о книге
Джулс шагнул к Эмме, подал руку и помог встать. Ей захотелось сказать, мол, не стоит беспокоиться, я и сама могу, но помощь все же приняла. Сейчас она особенно остро понимала, как это важно: делать что-то продуктивное, лишь бы чем-то подсобить. Снизу донесся очередной крик, где-то звонко лопнуло и осыпалось стекло. Эмма кинулась к двойняшкам; те не шевелились, словно превратились в крошечные статуи. Ливви была пепельно-бледной; Тай цеплялся за ее футболку до побелевших костяшек. – Ничего, все обойдется, – сказал Джулиан, кладя руку на худенькое плечо младшего брата. – Что бы ни случилось, все будет хорошо… – Да ведь ты не понимаешь, что происходит, – возразил Тай сдавленным голосом. – Как же ты можешь заявлять, будто все обойдется? Ты же не знаешь, в чем тут дело. Вновь раздался какой-то вопль. Даже не крик, а нечто худшее. Скорее вой, дикий и зловещий. «Неужто оборотни?» – растерянно предположила Эмма. Да нет, боевой клич оборотней она уже слыхала, тут что-то гораздо более темное. И жестокое. Ливви прижалась к брату-близнецу. Тай вскинул глаза на старших, внимательно присмотрелся к Эмме, перевел взгляд на Джулиана. – Если мы решим здесь прятаться, – сказал он, – и они нас найдут, то за все, что случится с нашей сестрой, отвечать будешь ты. Ливви терлась лицом о его плечо; мальчик говорил негромко и спокойно, но Эмма ни капли не сомневалась в предельной серьезности его слов. Каким бы пугающе глубоким ни был его интеллект, какими бы странностями в отношении чужих людей он ни отличался, Тай был неразлучен со своей сестрой. Когда Ливви болела, он спал в изножье ее кровати, стоило ей оцарапать руку, как он впадал в панику, и то же самое можно было наблюдать с ее стороны. На лице Джулиана всеми красками играли противоречивые эмоции. Он встретился взглядом с Эммой, и она едва заметно кивнула. Оставаться здесь, в тренировочном зале, и покорно ждать, пока за ними придут «крикуны» с нижних этажей… От самой этой мысли не то что мурашки бежали – кожа съеживалась, будто хотела слезть с костей. Джулиан прошелся по залу и вернулся с арбалетом и парой кинжалов. – Тай, тебе придется на время отпустить Ливви, – сказал он. Поколебавшись секунду-другую, близнецы перестали напоминать сиамскую пару. Джулс передал Ливви один из ножей, второй протянул Тиберию, но тот уставился на клинок с видом человека, наткнувшегося на инопланетный артефакт. – Ответь-ка, – сказал Джулс, опуская руку, – все-таки зачем ты притащил пчел в свою комнату? Чем они тебе так глянулись? Мальчик молчал. – Тем, что они отлично сработались, да? – продолжил Джулиан. – А теперь прикинь такую вещь: сейчас мы тоже должны действовать сообща. Надо добраться до Командного пункта и выйти на связь с Конклавом. Подать сигнал SOS. Усекаешь, да? Чтобы они выслали подкрепление и нас выручили. Сухо кивнув, Тай протянул ладонь за клинком: – То же самое и я собирался предложить. Если б только Кейт с Марком умели слушать… – Вот именно, – подала наконец голос и Ливви. Свой кинжал она взяла намного уверенней, чем брат, словно уже знала, что и как делают с холодным оружием. – Тай всегда смотрит в корень. – Ладно, – сказал Джулиан. – С этого момента ведем себя как можно тише. Вы двое пробираетесь со мной до Командного пункта. – Он вскинул взгляд на Эмму: – А Эмма идет за Тавви и Дрю и потом встречается с нами. Договорились? У девочки дернулось и ушло в пятки сердце, упало камнем, как морская чайка. Октавию всего-то пара годиков от роду. А восьмилетняя Дрю еще и к физподготовке приступить не успела, не говоря уже про боевой курс. Но ведь кому-то же надо за ними отправиться? Да и в глазах Джулиана читается мольба. – Ясное дело, – кивнула она. – Я как раз собиралась этим заняться. Кортана надежно закреплена на спине, в руке – метательный нож. По венам будто пульсирует жидкий металл в такт биению сердца. Эмма скользит по коридорам Института, прижимаясь к стенам. То тут, то там путь прерывается холлами, в чьи окна маняще заглядывают зеленые горы и синий океан с такими мирными, белоснежными облаками над ним – будто в издевку. На ум пришли родители: должно быть, нежатся сейчас где-нибудь на пляже, ни сном ни духом не ведая, что творится в Институте. Эх, вот бы их сюда на подмогу; а с другой стороны, хорошо, что беда их миновала… Эмма добралась до той части институтского корпуса, которая была ей особенно хорошо знакома: семейный сектор, общежитие. Девочка прошмыгнула мимо пустующей комнаты Хелен, где почти не осталось личных вещей, а плед на кровати успел запылиться. Вот и закуток Джулиана, где после миллиона вечерних посиделок ей тоже все знакомо. Комната Марка – заперто. Следующей по счету шла спальня мистера Блэкторна, и как раз с ней по соседству располагалась детская. Эмма сделала глубокий вдох и плечом толкнула дверную створку. От увиденного в крошечной голубой комнатушке у нее до предела распахнулись глаза. Тавви стоял в своей кроватке, вцепившись ручонками в прутья. Весь красный, даже багровый от долгого крика. Друзилла, загораживая брата, заняла оборонительную стойку; обеими руками она стискивала меч – одному Ангелу известно, где только она его раздобыла, – кончик которого был нацелен прямо на Эмму. Руки Дрю ходили ходуном, косички торчали, будто рога у козленка, но в ее типично блэкторновском взгляде ясно читалось: «Попробуй тронь моего брата». – Дрю, – как можно безмятежнее промолвила Эмма. – Дрю, это я. Джулс меня за вами прислал. Выпав из рук малышки, меч лязгнул о пол, а сама она зашлась плачем. Эмма скользнула к кроватке, свободной рукой выхватила оттуда карапуза и посадила себе на бедро. Тавви был мал для своего возраста, однако весил не меньше десяти кило… вдобавок он тут же вцепился ей в волосы. Девочка только охнула. – Мемма, – сообщил кроха. – Да-да, это я. Тс-с, сиди тихо. – Она поцеловала его в макушку, от которой пахло детской присыпкой и слезами. – Так, Дрю, хватайся за мой ремень, ясно? Идем на Командный пункт. Там мы в безопасности. Дрю сунула обе руки за оружейный пояс Эммы; она уже перестала плакать. Сумеречные охотники вообще не плаксивы, даже если им всего-то восемь лет. Эмма выглянула в коридор. Шум внизу был еще жутче. По-прежнему раздавались чьи-то вопли и низкий вой, звенело стекло, трещали доски. Эмма двинулась вперед, крепко прижимая Тавви и бормоча что-то невнятное, но успокоительное, мол, все устроится и все будет хорошо. В этой части Института было особенно много окон, и солнечный свет бил сквозь проемы жестко и грубо, словно специально хотел ослепить. А ведь она и вправду едва видела перед собой: не только из-за солнца, но и из-за паники. И по этой причине свернула не туда. Не успев сообразить, что к чему, вместо знакомого коридора Эмма с детьми оказалась на верхней площадке широкой лестницы, которая вела прямиком в вестибюль с громадной двустворчатой дверью, за которой была улица. Весь нижний этаж был заполнен Сумеречными охотниками. Кое-кто в черной униформе, что выдавало, как знала Эмма, его принадлежность к нефилимам лос-анджелесского братства, другие – в красной. Статуи, ранее украшавшие вестибюль, были повалены, пол засыпан обломками и мраморной крошкой. Витражное окно, смотревшее на океан, разбито вдребезги, повсюду стекло и кровяные потеки. В животе у девочки сжался тугой, болезненный ком. Посреди всего этого разгрома высилась одинокая фигура в алом. Белесые, чуть ли не седые волосы, лицо с чеканным профилем, напоминающее лик Разиэля, только без капли милосердия, глаза черные, как антрацит, в одной руке меч со звездчатым узором, в другой – кубок из мерцающего адамаса. При виде чаши что-то шевельнулось в памяти Эммы. Взрослые не очень-то любили обсуждать политику в присутствии малолеток, но девочка знала, что сын Валентина Моргенштерна сменил имя и поклялся отомстить Конклаву. А еще она знала, что он создал свой кубок – абсолютную противоположность Чаши смерти, так как превращал Сумеречных охотников в демонические создания, воплощение зла. Ей доводилось слышать, как мистер Блэкторн именовал переродившихся охотников не Сумеречными, а Помраченными, вроде бы это определение дал Конклав, а еще он говорил, что скорее умрет, чем согласится стать одним из них. Так вот он каков, Джонатан Моргенштерн, которого все называли Себастьяном. Персонаж злой сказки, как выясняется, не был всего лишь страшилкой для детей, а оказался фигурой во плоти. Сын самого Валентина… Эмма ладонью прижала голову Тавви к своему плечу. Она не могла сойти с места, будто чугунные вериги нацепила. Кругом Себастьяна кишели Сумеречные охотники в красном и черном, да еще какие-то личности в темных плащах – они что, тоже Охотники? Трудно сказать: их лица прятались в глуби капюшонов… Стоп! А вот и Марк! Руки юноши завернуты за спину, в затылок дышит какой-то стражник в красном. Оба метательных ножа валяются на полу, тренировочная униформа перемазана кровью. Себастьян вскинул руку и крючком согнул фарфорово-белый палец. – Ко мне ее, – приказал он. По толпе пошла рябь, ряды Охотников раздвинулись, и вперед шагнул мистер Блэкторн, таща за собой Кейт. Наставница его детей отчаянно упиралась, силилась отбиться, но тот был слишком силен. Эмма глазам своим не поверила, когда мистер Блэкторн толкнул Кейт на пол, вынуждая встать на колени. – Ну а теперь, – прошелестел Себастьян голосом, каким мог бы разговаривать шелк, – испей из Чаши ада. С этими словами он наклонил кубок, вжимая ободок в стиснутые губы Кейт. Вот когда Эмма наконец узнала, откуда брался тот страшный вой. Кейт попыталась отвернуться, однако мистер Блэкторн без церемоний вдавил кубок сильнее, заставляя разжать рот, и Эмма увидела, как женщина сделала глоток. Кейт вновь отчаянно дернулась в сторону, но на этот раз Блэкторн дал ей свободу; он хохотал, вторя Себастьяну. Женщина упала на пол, тело забилось в конвульсиях, а из глотки вырвался тот самый вопль, который на самом деле был воем боли, словно саму ее душу разлучали с телом. По вестибюлю прокатился одобрительный смех; Себастьян усмехнулся, в его лице мелькнуло что-то предельно жуткое и одновременно притягательное: так смертоносная змея может блистать своей красотой, да и большая белая акула тоже. Эмма увидела кое-что еще: за Себастьяном неотступно следовали двое. Седеющая особа с боевым топором в руках и какая-то высоченная личность, закутанная в угольно-черный плащ. Ничего иного не было видно, разве что мыски темных сапог выглядывали из-под полы. Рост и ширина плеч выдавали в нем мужчину. – Это все, что осталось от местных Охотников? – спросил Себастьян. – Еще есть мальчишка, Марк Блэкторн, – ответила женщина, топором показывая на юношу. – По годам вроде подходит. Себастьян бросил взгляд на Кейт, которая уже не билась в конвульсиях, а лежала у его ног как мертвая; за спутанными волосами лица не было видно. – Встань, сестрица Кейт, – промолвил он. – Встань и приведи мне этого Марка Блэкторна. На глазах оцепеневшей Эммы Кейт медленно поднялась. Сколько девочка себя помнила, эта женщина всегда работала в Институте: она вела занятия, когда родился Тавви, когда умерла мама Джулса, да и когда сама Эмма приступила к курсу боевой подготовки. Кейт преподавала им иностранные языки, перевязывала порезы и прикладывала примочки к ушибленным местам, и именно из ее рук дети получили свое первое оружие. Все это время она была членом семьи, зато сейчас – с пустым взглядом, механически переступая через мусор на полу, – она тянула руки, чтобы схватить Марка. Дрю всхлипнула, тут же выбив Эмму из ступора. Девочка развернулась и сунула Тавви в руки сестры; та пошатнулась от неожиданности, но вмиг сориентировалась и прижала к себе малыша. – Беги, – шепнула Эмма. – Дуй что есть сил на Командный пункт. Скажешь Джулиану, мол, я здесь. В ее голосе читалось что-то такое, что не допускало возражений. Друзилла и не стала спорить, а просто кивнула и, покрепче обхватив брата, беззвучно, босиком, полетела по коридору. Проводив ее взглядом, Эмма вновь стала наблюдать жуткое зрелище, что разворачивалось этажом ниже. Кейт подталкивала Марка в спину – не рукой, а кончиком ножа между лопатками. Подростка пошатывало, он едва не упал под ноги Себастьяну. Сейчас было видно, что он побывал в настоящем бою: на руках и запястьях резаные раны, лицо испещрено свежими шрамами; он явно не имел времени для выписывания исцеляющих рун. Правая щека представляла собой один сплошной кровоподтек. Себастьян критически осмотрел пленника и раздраженно выпятил нижнюю губу. – Этот экземпляр вовсе не полноценный нефилим, – процедил он. – Смахивает на помесь. Кровь фейри, если не ошибаюсь. Почему не доложили? По толпе пронесся встревоженный шепоток. Женщина с топором опасливо поинтересовалась: – Лорд Себастьян! Означает ли это, что Чаша на нем не сработает?… – Я не к этому, – поморщился Себастьян. – А к тому, что он мне неинтересен. – Его можно отправить в Соляную долину, – предложила все та же воительница. – Или, скажем, на Эдомские вершины, и там принести в жертву, на радость Асмодею и Лилит… – Нет, – ответил Себастьян. – Нет, это было бы неразумно. Полагаю, вряд ли следует проделывать такие вещи с носителями крови Дивного народца. Марк плюнул ему в лицо. Себастьян так изумился, что пару секунд просто хлопал глазами. Затем он обернулся к отцу Джулиана. – Подойди и научи его уму-разуму, – сказал он. – Если хочешь, можешь поранить, я не против. У меня нет никакого желания терпеть выходки твоего отпрыска-полукровки. Блэкторн шагнул вперед, вздымая двуручный меч. Лезвие уже было окрашено чьей-то кровью. Глаза Марка распахнулись от ужаса. Меч пошел вверх… Метательный нож покинул ладонь Эммы и, пролетев по воздуху, вонзился в грудь Себастьяна Моргенштерна. Тот покачнулся, а меч Блэкторна упал вместе с безвольно повисшей рукой. Многие в толпе закричали, а Марк, пока Себастьян разглядывал рукоять, торчавшую из груди ровнехонько напротив сердца, уже принял боевую стойку, сжав кулаки. – Гм, – сказал Себастьян и со скучающим видом выдернул клинок. Лезвие было алым от крови, но Себастьяна это явно не беспокоило. Отшвырнув оружие в сторону, он вскинул голову, разглядывая лестничную площадку. Эмма физически ощутила взгляд темных, пустых глаз, которые словно ощупали ее ледяными пальцами. Девочке показалось, что ее взвешивают, оценивают степень исходящей угрозы, сопоставляют данные и, наконец, с презрительным безразличием принимают решение. – Жаль, что ты не переживешь этот день, – сообщил Себастьян, обращаясь к Эмме. – А то смогла бы уведомить Конклав, что Лилит даровала мне необоримую силу. Мою жизнь оборвет разве что меч, подобный Блистательному. Что ж, тем хуже для нефилимов, что они больше не могут взывать к заступничеству Небес, и те жалкие зубочистки, что они пытаются выковать в своей Адамантовой цитадели, уже не в состоянии мне навредить. – Он обернулся к своей армии и, брезгливо отряхивая одежду, приказал: – Убейте девчонку. Марк бросился к ступенькам, очевидно, желая опередить других и защитить ее, но темная личность в плаще перехватила юношу на бегу и дернула назад. Руки в черных перчатках крепко обвили торс. Марк отбивался как мог, но тут его заслонила толпа Помраченных, лавиной хлынувшая на лестницу. Девочка ринулась прочь. Бегать она выучилась на калифорнийских пляжах, где песок ежесекундно уходит из-под ног, так что на твердом покрытии она могла посоперничать с самим ветром. Она неслась по коридору, перепрыгивая через скамьи, затем одним махом преодолела коротенький пролет из ступенек, резко свернула вправо и ворвалась в Командный пункт, как ребята именовали офис институтской администрации. Помещение отличалось внушительными размерами, стены были уставлены стеллажами с разными справочниками. Этажом выше имелась Библиотека, но именно отсюда мистер Блэкторн командовал всем учреждением. Вот его стол красного дерева с двумя телефонами: один белый, другой черный. Сейчас трубка черного аппарата находилась в руке Джулиана, и мальчишка надрывался, крича в микрофон: – Говорю вам, вы обязаны держать Портал открытым! Мы еще в опасности! Повторяю… Дверь за спиной Эммы застонала – Помраченные навалились на захлопнутую створку. Джулиан встревоженно вскинул взгляд и при виде девочки выронил телефон. Эмма безмолвно смотрела то на друга, то на восточную стену за его плечом, вернее, на светящуюся пелену вместо бетона. Это и был Портал, эфемерный прямоугольник, в котором вертелись какие-то серебристые формы, метались разодранные облака и бушевал ветер. На подкашивающихся ногах Эмма приблизилась к Джулиану, и он схватил ее за плечи, словно хотел на ощупь убедиться, что перед ним не привидение.