Государь

– Нет, матушка, не устала. Только… Знаешь: я ведь ребеночка ношу.

Сладислава молча обняла невестку. С минутку они посидели рядышком: внучка булгарского хакана и дочь деревенской колдуньи из-под Турова…

Такие разные. И такие близкие.

Потом Лучинка осторожно отстранилась и сказала:

– Давай дальше, матушка. Что там у вас с купцом бременским Йоганном?

– А вот смотри, – вновь сосредоточилась Сладислава. – Это долговое обязательство, по которому он…





Глава тринадцатая, в которой Киев встречает нежданного гостя




Если Богуслава в Киеве ждали, то этого гостя не ждал никто. Тем не менее он появился. Сильный, красивый, веселый… С пятью сотнями хирдманов, с ног до головы увешанных золотом, и такого зловещего вида, что киевская стража закрыла перед ними Подольские ворота и держала снаружи, пока из княжьего терема на появился сам воевода Претич и не велел впустить.

Впрочем, наверх, на Гору, поднялись только трое нурманов: Торстейн Бычий Хвост, Халльфред Трудный Скальд и конечно их вождь: прославленный ныне конунг, а в прошлом – дружинник великого князя Владимира – Олав Трюггвисон, которого многие по старой памяти всё еще звали Кракабен, что значит – Воронья Кость. За его необычайное умение предугадывать судьбу и ловкость в гадании.

Впрочем, Олав Трюггвисон уже давно не пользовался своими колдовскими умениями. Зачем это человеку, который уже сделал самый правильный выбор?

Да еще с ними был пес. Огромный лохматый волкодав, преданно державшийся в шаге от Олава и полностью игнорирующий всполошенный брех киевских кобелей.



О том, что сын конунга Трюггви появился на землях киевского князя, Сергей Иванович узнал пусть и загодя, но с опозданием. Это потому, что нурманы двигались стремительно даже без своих драккаров. Встал на лыжи и побежал. Для самых северных северян это привычнее, чем степняку на коне скакать. Как на крыльях летели. Само собой, не с одними лыжами. Сотни две саней, запряженных добрыми лошадками, бодренько катились по зимнику, доверху загруженные всяким товаром и имуществом, обгоняя неторопливых купцов.

Плохо, что ни один из подвластных Владимиру князей и наместников не потрудился прислать гонца. Видать, не сочли, что пять сотен нурманов представляют опасность. Тем более – под предводительством Олава, некогда – княжьего любимца. Зная Трюггвисона, Духарев не сомневался, что тот останавливался в каждом крупном городе: попировать-повеселиться, заодно и припасы обновить.

Весть пришла от сына Артёма. Они с воеводой Сигурдом были соседями: после вокняжения в Киеве Владимир одарил верного ярла куском древлянских земель из бывшей Олеговой вотчины. Не удивительно, что Олав сначала посетил дядьку, а уж потом двинул в стольный град.



Прошедшие годы основательно изменили Трюггвисона. Из длинного костлявого подростка вырос могучий муж почти Духаревского роста. Но по-прежнему – красавец. Синие сияющие глаза, светлые густые волосы, прихваченные золотой с каменьями диадемой, яркие губы, небольшая ухоженная бородка… Ни одного шрама на лице, зубы – как отполированные. Великий князь киевский, тоже далеко не урод, на фоне Олава смотрелся весьма скромно.

Однако ж сын Трюггви поклонился Владимиру первым и не как равный равному, а низко, почти в пояс, удивив и всех присутствующих, и даже самого князя.

– Добро пожаловать, Олав-ярл! – пророкотал явно польщенный Владимир. – Будь гостем моим!

– Благодарю, княже! Никогда не забуду твою доброту и ласку!

Великолепный Олав либо забыл, почему покинул Киев, либо сделал вид, что забыл.

– Только я теперь не ярл, а конунг, – сообщил он с широченной улыбкой.

Позади Олава заухмылялись его ближники: тоже молодцы – просто загляденье. И не у всякого ярла найдутся этакие доспехи и такие толстые золотые гривны да браслеты.

Еще удивил Духарева пес. Здоровенная лохматая зверюга размером с мишку-подростка. Но – воспитанная. Вошла со всеми, улеглась и принялась сканировать пространство. Можно не сомневаться: если что не так – прянет аки пардус.

Сергею сразу захотелось такую же.

Владимир еще раз оглядел Олава с головы до ног, решил: проявленного почтения довольно, чтобы забыть о прошлых мелких обидах.

– Будь моим гостем, Олав, сын Трюггви! – провозгласил он по-нурмански. – И ты, и люди твои… Много ль их?

– Четыреста восемнадцать, – ответил Трюггвисон. – Считая тех, что сейчас со мной, и не считая собаки! – и ласково почесал волкодава повыше глаза. – Пока – немного, но будет – больше.

Владимир на мгновение задумался, потом объявил:

– Твоим людям накроют столы в нижнем городе. А мы с тобой попируем вместе! Как в старые времена!

– Вот это праздник! – воскликнул Олав и громко захохотал.

Владимир глядел на него очень внимательно.

«Прикидывает, как вписать Олава с хирдом в будущий поход», – легко догадался Сергей.

Но тут князь тоже засмеялся… И понеслась.




Заманить Олава в будущую ромейскую кампанию не удалось. У сына конунга Трюггви оказались другие дела. Личные и неотложные. Но начал он – издалека.



– Знаешь ли ты, конунг, что я теперь – христианин? – спросил он.

Вот это новость! Стольники Владимира, в подавляющем большинстве – язычники, изумленно переглядывались. Вот уж от кого они никак не ожидали, что примет ромейскую веру. То, что они знали о христианстве, ну просто никак не сочеталось с кровожадной профессией «викинг».

– И что же подвигло тебя, сын конунга Трюггви, на такой шаг? – спросил Владимир. – Мне было бы очень любопытно это узнать.

– Тогда я, конунг, расскажу тебе свою историю, – сказал Олав. – А уж ты сам думай, сгодится ли она тебе. Скажи, слыхал ли ты о том, что Гейра, дочь Бурицлава, вендского конунга, – была моей женой?

– Говорили мне, – кивнул Владимир. – Было время, я думал: уж не сойдемся ли мы с тобой в битве? Но знающие люди сказали: ты не поднимешь против меня меч. И я поверил.

– Верь мне и в будущем, – сказал конунг Олав, глядя прямо в глаза великому князю. – Я в долгу перед тобой, и так будет всегда. Но позволь мне продолжить.

И он продолжил. С обычным для нурманов хвастовством.

– Многое я свершил, пока жил у вендов. Ходил вместе с Бурицлавом-конунгом[21] и Отта-кейсаром[22] на Датский Вал[23] воевать с Хаконом-ярлом, захватившим земли моего отца-конунга. Но Хакон, удачливый в битвах, сумел удержать Вал. Тогда Отта-кейсар посадил свое войско на корабли и переплыл через фьорд в Йотланд. Харальд, конунг данов, поспешил ему навстречу. Была славная битва – и Харальд-конунг бежал.

Но, – продолжал Олав, – к печали моей, Хакона-ярла не было с ним. Сбежал от нас на остров Марсей. Отта-кейсар начал переговоры с конунгом данов, убеждая того принять свою веру и обещая за то стать ему добрым другом. Харальд-конунг сначала противился, но когда святой епископ Поппо взял в руки раскаленное железо и пронес его, а потом показал руки конунгу данов, и тот увидел, что ладонь епископа не обожжена.

Тут Олав умолк, потому что в зале поднялся ропот.

– Ты видел это сам или слышал от других? – спросил весьма заинтересованный Владимир.

– Нет, – ответил Трюггвисон. – Я не видел рук епископа. И вопросы веры тогда меня мало интересовали. Я хотел лишь одного: смерти своего врага Хакона-ярла.

Владимир кивнул.

– Рассказывай, конунг, – разрешил он.

Гул в зале тут же умолк. Тишина нарушалась лишь журчанием напитков, подливаемых в чаши, да собачьей грызней на посыпанном соломой полу.



Огромный пес Олава в собачьих сварах не участвовал. Лежал близ хозяина, величественный и равнодушный. Князь среди собак.

«Нет, я непременно должен добыть подобного зверя. Или хотя бы щенков от него», – подумал Духарев.



– Увидав, какие чудеса творятся Именем Христа, – продолжал Олав, – Харальд уверовал и тоже крестился. А когда наконец прибыл мой соперник, Хакон-ярл, вынудил креститься и его, и его людей[24]. И я понял тогда, – вздохнул сын Трюггви, – понял, что Отто-кейсар не убьет Хакона, и я не стану конунгом Норвегии. Так это меня огорчило, что даже явленное епископом чудо не заставило меня уверовать в Христа. Так что ни я, ни мои люди не приняли Крест. Нас никто не принуждал, ведь мы были союзниками. Но, думаю, зря я тогда не крестился. Многие тогда, да и сейчас называют меня провидцем, но на самом деле я был слеп. Может, прими я Крест, как это сделал конунг данов, и Бог пощадил бы мою Гейру.

Тут Олав вздохнул еще печальнее. И все увидели, что глаза его увлажнились. Даже сейчас, спустя много лет, конунг всё еще скорбел об умершей.

– Болезнь отняла у меня жену, – произнес он, совладав с чувствами. – Видно, не благоволили этому браку боги Севера, а Истинного Бога я тогда не ведал. Так что и детей у нас не было, хотя прожили мы вместе три года.

После смерти Гейры не смог я оставаться на земле вендов и ушел сначала к фризам, где воевал славно и хорошую взял добычу, потом бил саксов, скоттов и еще многих, о чем скальд мой Халльфред написал немало добрых стихов, и ты, конунг, и все вы, славные и почтенные люди, если пожелаете, сможете услышать их позже. Я же скажу просто: четыре года провел я в битвах, радуя Одина и Тора. А потом боги моих предков отвернулись от меня. Два лучших корабля потерял я во время шторма, третий, приставший к берегу, был захвачен франками, а люди мои перебиты. Я отомстил за них, однако понял, что удача меня покидает, а люди мои ропщут. Вот тогда судьба привела меня на острова Сюллинги, что лежат на закат солнца от Англии. И там я встретил человека, открывшего мне Истину…





История Олава, сына Трюггви, будущего конунга и крестителя Норвегии


– Не говори мне о Христе, – сердито бросил Олав. – Бог, который отнял у меня Гейру – не мой бог!

– Но ты видел чудеса, творимые Его Именем! – воскликнул Эмон, ирландец, принятый в хирд еще в те времена, когда Гейра была жива, а Олав Трюггвисон дрался в войске Отто-кейсара. – А чудо, сотворенное епископом Поппо[25]?

– Да, я знаю о чудесах, творимых именем Христа, – согласился Трюггвисон. – Но я видел и чудеса, творимые богами моих предков. Уж не знаю, чем твой отшельник лучше финской вельвы. По мне так заговоренная воронья кость (Олав потрогал свой любимый оберег) куда надежней, чем ваш крест.

– Конунг! – перебил Олава ирландец. – Не веришь, так проверь! Не зря же ветра принесли нас именно сюда! Ты же сам рассказывал, как много лет назад человек из Гардарики, обычный воин, но тоже из христиан, предсказал тебе великую славу! Так послушай, что скажет тебе одаренный Богом!

Олав был не против поговорить с отшельником. Но не знал, как к этому отнесутся его хирдманы.

В последнее время многие из них вслух говорили, будто конунг больше не люб Одину и Тору. А конунг, лишенный удачи, перестает быть конунгом… Из двух сотен хирдманов Трюггвисон мог быть уверен только в половине, не больше. Многие воины даже не знали, кто он на самом деле, ведь, покинув землю вендов, конунг оставил там и свое родовое имя, повелев отныне называть себя не Олавом, сыном Трюггви, а Оле-конунгом из Гардарики.

– Хочешь, я сам схожу к отшельнику? – предложил Эмон. – Скажу, что я – это ты. И пусть…

Олав расхохотался.