Государыня for real

– Вот и хорошо, будет другим ослушникам наука, – удовлетворенно пробурчал Бланк. – Да и зачем оно вообще, это электричество? Если у человека есть слуги, никакое электричество ему и даром не нужно… Эй, Тишка, чтоб тебя! Где мой «Крюг» двадцать восьмого, в конце-то концов? Да куда паршивец запропастился? – В дверь торопливо вбежал лакей с ведерком, из которого торчало золотистое горлышко бутылки. – Ну наконец-то, сподобился… Так, батенька, что-то я не понял. А лед где? Что значит – не заморозить на жаре? И что же я, по-твоему, должен пить мой «Крюг» двадцать восьмого года теплым? – Барон был не на шутку раздражен. – С тем же успехом, паршивец ты эдакий, я могу и березовый сок тут хлебать из чашки. Нет, бестолковая твоя голова, не надо мне нести березового сока. Лед лучше притащи. А мне откуда знать, откуда тебе его взять! Все, пошел вон.

Морщась от неправильной температуры шампанского стоимостью в одну тысячу восемьсот сорок рублей, или в восемь пенсий императора в отставке, барон сделал пометку в кожаной записной книжке: «Декабрь – начать заготовку ледяных блоков на Байкале». Потом лениво пробежался глазами по «подвалу» газетки: «Императрица голодает вместе с остальными петербуржцами… Отказалась от льготных пайков… Заметно похудела и осунулась… Разделяет с народом все тяготы кризиса…»

Бланк неодобрительно покачал головой. Ход мыслей корреспондента «Факела» ему категорически не нравился. Нет, сама новость была очень даже хороша – Екатерина по-прежнему тихо сидела в Петербурге, явно не собиралась сбегать в Сибирь и мешать новому премьер-министру руководить ее государством. Но подача, батеньки мои, что за подача новости! Что за неуместное сочувствие к ее (пока еще) величеству! И это в его-то ручном «Факеле»!

Барон черкнул в тисненом блокноте: «Уволить автора заметки про Е. Р.» и залпом допил горячее шампанское, обругав лакея Тишку последними словами за отсутствие льда в тридцатиградусную жару. Затем он взглянул на циферблат карманных золотых часов на цепочке, с кряхтеньем поднял себя из кресла и принялся готовиться к вечернему балу. Через несколько минут начнут подъезжать гости. А Бланк пригласил решительно весь «сибирский Петербург», а также новоприбывших министров с депутатами, на прием в своем роскошном фамильном особняке.

Тишка подал барину белый шейный платок из тонкого накрахмаленного муслина. Бланк, стоя перед зеркалом в белой же щегольской рубахе и сливочных полосатых панталонах, перекидывал концы платка то так, то эдак, пока под его обвисшим двойным подбородком не образовалось наконец нечто вроде пачки Жизели из одноименного репертуарного балета Мариинского театра.

Потом Тишка чуть не уронил расшитый заморскими павлинами жилет – единственную яркую деталь в монохромном бальном гардеробе хозяина – за что тут же получил увесистый подзатыльник и страдальческий выкрик: «До инфаркта, паршивец… До инсульта ведь доведешь, батенька!» Исключительно в медицинских целях барону пришлось выпить залпом еще один бокал кипяченого «Крюга» двадцать восьмого года. После лечебной процедуры жилет был благополучно застегнут на выдающемся вперед животике барона, Тишка торжественно, как царскую мантию, подал Бланку черный фрак – короткий спереди, с длинными хвостами сзади. И завершающий штрих – белые хрустящие перчатки, без которых кавалер мог даже не рассчитывать на танец с великосветскими леди.

Барон, похожий на самую толстую ласточку за последние 780 тысяч лет, отправился к парадной лестнице дышать на прибывающих гостей шампанским.

Особняк Бланка располагался в центре Иркутска, но несколько в отдалении от шумных проспектов, посреди уютного тенистого парка. Усадьба была обнесена кованым забором, который по своей затейливости мог поспорить и с оградой столичного Летнего сада. Семья Бланков ни в чем не нуждалась с тех самых пор, как в 1840-м году военный врач Александр Дмитриевич Бланк дослужился до потомственного баронства. Сын его Илья закрепил фамильное благосостояние, сделавшись успешным сибирским финансистом. Внук Дмитрий и правнуки тоже не подкачали, продолжили династию банкиров, и вот результат: у семьи Бланков был самый изысканный дворец от Байкала до Ладоги, акции двух крупнейших банков империи в кармане и Историческое общество для души.

Окружающие всегда считали Бланков не только самыми богатыми, но и самыми скучными людьми от Байкала до Ладоги. В начале двадцатого века никто и не подозревал, что занудный, достопочтенный банкир Дмитрий Ильич Бланк, подслеповато рассматривающий просителей в треснутое пенсне, хранил под замком не только их деньги, но и собственную шокирующую фамильную тайну, касающуюся его сына Егора.

На самом деле, тихий и замкнутый Егор, примечательный разве что своими мышиными усиками, был не сыном, а племянником Дмитрия Ильича Бланка. А настоящим отцом Егора был брата Дмитрия Ильича – Владимир Ильич Бланк, известный всему миру как Владимир Ленин, идейный вдохновитель швейцарской революции 1905-го года.

Только в узком семейном кругу знали: перед тем, как погрузиться в революционную деятельность, молодой Владимир Ильич с головой окунулся в сумасшедший роман с певичкой кабаре по имени Мари – эффектной, дерзкой, жизнерадостной. Полная противоположность его законной жене, Надежде Николаевне Крупской. Словом, совершенно неподходящая спутница жизни для такого важного государственного деятеля, каким намеревался стать Ленин. А потому запретный роман закончился печально: Владимир Ильич бросил беременную Мари в России и забыл о ее существовании. Во избежание скандала – Мари умела закатывать сцены на всю Сибирь – брат Владимира Дмитрий Бланк принял на воспитание новорожденного племянника, позволив певичке и дальше раскатывать по гастролям и вести бурную личную жизнь. Бездетная супруга Дмитрия была рада появлению в доме младенца, Егора официально усыновили и биографы Ленина так никогда и не узнали, что у вождя революции были прямые потомки. По правде говоря, к моменту рождения Бориса Ильича Бланка в 1956-м году уже и члены семьи с трудом верили в эту легенду. История была не слишком красивая, да и к Ленину в России относились с большим предубеждением, а потому ее предпочли забыть. Однако недавний тест ДНК, доказавший родство Бориса Ильича с тем самым Ильичом, всколыхнул в его душе нечто глубинное и мощное, как Лох-несское чудовище.

Он и сейчас, стоя на верхней площадке белой мраморной лестницы, декорированной бордовым персидским ковром, думал о том, как бы ему превзойти великого прадеда, исполнить то, что не удалось Ленину. Обстоятельства складывались великолепно. На фоне грандиозных катастроф толковый человек всегда может сделать себе имя.

Главное – завоевать расположение сливок общества. Мнение народа можно не учитывать. Восемьдесят восемь процентов населения – обыкновенные серые мышки. Они пойдут за элитными двенадцатью процентами туда, куда им скажет идти газета «Факел».

Потому барон не пожалел личных средств на сегодняшний бал. Несмотря на тот коллапс, в котором находились все финансы в стране, несмотря на то, что люди позабыли, как управляться с неэлектронными деньгами, несмотря на трудности с доставкой абсолютно всех компонентов бала, – Борис Ильич все-таки сумел его организовать. Большую часть продуктов для праздничного стола повара добыли при помощи натурального обмена; где-то барону пришлось применить административный ресурс – но сейчас его особняк сиял, вкусно пах и приятно звучал.

– Добро пожаловать… очень рад… приветствую, господин министр… благодарю, батенька, старались, да-с… позвольте приложиться к ручке, милая госпожа министр… очень рад, очень рад… прошу, проходите… – твердил Бланк, раскланиваясь налево и направо, как заведенный. – Вы великолепны, как всегда, мадам… добро пожаловать… благодарю, что пришли, господин Сухомлинов… о, вы очень милы, мерси, батенька… ах, пустяки, моя дорогая, свечи достать было нетрудно, гораздо труднее не обжечься о вашу красоту… да-да, абсолютно традиционный бал, с мазуркой и котильоном, всенепременно… нам все эти новоделки ни к чему, мы за проверенную классику…

В холле уже было не протолкнуться, а к парадному подъезду прибывали все новые и новые экипажи. Кареты принадлежали завзятым сибирским франтам, которые не представляли свою жизнь без традиционных старосветских балов у Бланков. Среди фыркающих лошадей и орущих кучеров робко пробирались петербургские министры и депутаты. Скромные чиновники и парламентарии, чье жалованье было меньше зарплаты клерка в банке Бланка, привыкли к передвижениям пешком, в крайнем случае – на велосипеде. Им странно было вдруг очутиться на страницах романа Толстого. Гости были одеты в стиле кэжуал, популярном в административной среде Петербурга, и на фоне сибирских пышных платьев их наряды смотрелись по-гоголевски жалко. Иркутский бомонд в безупречных фраках окидывал столичный десант презрительным взглядом. Одна пожилая дама, вся в кружевах и бриллиантах на сморщенной коже, перепутала министра просвещения Ширинского, одетого в несвежую футболку поло, с барменом. Приперев вспотевшего чиновника к стене вестибюля, дама долго и настойчиво растолковывала ему, как именно он должен приготовить коктейль «Грезы Шепси» (три капли морской воды, две ложки варенья из инжира, мандариновый сок, одесский ликер «Закат Европы», безалкогольная водка «Купец Сумасбродов и супруга», всё хорошенько взбить и подать в широком бокале).

«Ну и зачем я, спрашивается, старался, заставлял Тишку писать на всех приглашениях: «На балу категорически не рекомендуются джинсы и любая одежда массового пошива»? – сердито думал барон, оглядывая непрезентабельные фигуры петербургских администраторов. – А тут сплошная «Лама» вокруг. Воробьи мокрые. Совсем Катька их распустила. Сама вечно в толстовке, и эти туда же».

Ладно хоть великосветский Иркутск принарядился. Бланк с удовлетворением разглядывал очаровательные бутоньерки на лацканах гостей и радовался, что его бутоньерка лучше всех – красный цветок миддлемист, произраставший только в его личной оранжерее, ну и еще в одной частной теплице в Новой Зеландии. Миддлемист и сам по себе был шикарен, он напоминал упругий пион, а Бланк еще добавил к нему булавку с синими королевскими сапфирами – по совету флориста, оформлявшего цветочные скульптуры и настольные композиции для сегодняшнего бала.

Из Золотой галереи зазвучали первые аккорды торжественного полонеза. Прославленный симфонический оркестр Иркутска согласился играть весь вечер всего лишь за горячую еду – музыканты, не приспособленные к быту, с трудом справлялись с новыми суровыми условиями жизни.

В танце-шествии, открывающем бал, должны были принять участие все приглашенные, даже если они намеревались просиживать штаны за зелеными карточными столами.

– Вы позволите, мадам?

Бланк пригласил на первый полонез одну упрямую депутатшу, известную своими феминистскими взглядами. Та, несколько замявшись, все же согласилась пройти с ним под ручку по всей Галерее, заполненной осуждающими взглядами и завистливым шепотом, шелестящими платьями и оголенными плечами. Депутатша – без помады, в потертых брюках, отвисших на коленках, – явно чувствовала себя неловко в этой затейливой обстановке девятнадцатого века, да еще и рядом с таким холеным кавалером, и Бланк готов был поставить свою бутоньерку на то, что в следующий раз она явится на бал в пышной юбке. Женщины перестают быть феминистками, как только им попадается по-настоящему достойный мужчина.

После шествия начались танцы. По залу, освещенному тысячами свечей, мчались разгоряченные пары: мужчины щелкали каблуками, падали на одно колено, дамы неистово кружились, музыканты играли всё громче… Кадриль, мазурка, вальс… Четыре часа промелькнули, как вакуумный трамвай над Невой.

Настало время садиться за стол. Торжественный ужин для гостей готовили два, а то и три десятка высококлассных поваров – Бланк и сам толком не знал, сколько прислуги у него скопилось сегодня на кухне. Барон уже открыл было рот, чтобы объявить: «Прошу всех к столу!» – как к нему, звеня шпорами и придерживая на боку длинную шпагу, подошел таинственный брюнет в полумаске, закрывающей верхнюю часть лица.

Судя по четко очерченному подбородку и гордо расправленным плечам, незнакомцу было не более тридцати. Однако, в отличие от современной молодежи, он явно с уважением относился к традициям: юноша был облачен в синий бархатный камзол, а за такие белые обтягивающие брючки Бланк не пожалел бы и пару акций своего банка. В бальный комплект немного не вписывался современный, хоть и выключенный, Перстень-Разумник. Но барон тут же простил юноше эту маленькую слабость, как только взглянул на его пышные белые манжеты и еще более пышный воротник.

С некоторой опаской поглядывая на шпагу незнакомца, барон учтиво осведомился:

– Что вам угодно, сударь?

– Прежде всего, прошу прощения за маску, – отозвался юноша, слегка поклонившись. У него был довольно сильный акцент, но барон пока не понял, какой именно. – Я знаю, что бал не маскарад. Но у меня не было выхода, клянусь богом!

– Ну что вы, – барон кивнул. Он был весьма заинтригован и в то же время польщен. Мало кто из нынешних молодых людей осознавал, что такое бальный этикет и почему его нельзя нарушать. Юрка вот никогда не понимал. – Я к вашим услугам.

– Для начала позвольте представить себя, сеньор барон, – юноша понизил голос. – Мануэль Хавьер Франциско Гарсиа Мартинес де Родригес лос Сантос.

– Сын короля!.. – воскликнул барон и тут же испуганно оглянулся. К счастью, музыка заглушила его выкрик. Окружающие были увлечены энергичным танцем галопом. – Сын короля Луиса Второго, – повторил Бланк шепотом. – Какая честь для меня.

– Счастлив быть здесь, – принц снова поклонился, прижав руку к груди. – Я прибыл по поручению отца. Он прочитал вашу записку, переданную с доном Карраско. Отец весьма рад вашему предложению о сотрудничестве.

– Может быть, пройдем в кабинет, батенька? – засуетился барон. – Я прикажу шампанского… «Вино Большой кометы»…

– Это вызовет подозрение, – отказался Мануэль. – Лучше здесь. Как светский разговор. Барон, Великая Испания предлагает вам альянс. Мелисса ушла, с Катриной мы точно не договоримся, – даже под маской было видно, как лицо принца перекосилось от плохо сдерживаемой ярости. – О небо, что за глупая, ветреная женщина! Променять меня, наследника величайшей державы тысячелетия, на рыжего неудачника… Клянусь всеми святыми, она еще раскается, она еще пожалеет!..

– Ээ, принц?.. – Бланк вежливо покашлял, чувствуя, что еще немного, и страстный испанец перекричит весь симфонический оркестр.

– Ах да, пердон. Итак, сеньор барон, наши интересы совпали. Мы предлагаем альянс лично вам. Нам нужен преданный союзник во главе России. Мы понимаем, что совсем скоро империя очнется и вступит в войну за Венесуэлу. Мы знаем, что вы уже строите магниты, чтобы вернуть электричество. Нам не нужно электричество. Нам нужен хаос, чтобы доминировать в мире. Отец предлагает вам сделку: Испания поддержит вас, сеньор барон, всей мощью своего флота. Диабло, вся Непобедимая Армада за вашей спиной, если вы пожелаете убрать лишних людей с русского престола! Вы же в обмен гарантируете отсутствие электричества как минимум на три года. А лучше – навсегда. Никаких магнитов, никакого современного оружия у наших противников. Вы согласны, сеньор?

Бланк только что в пляс не пустился от радости. Даже сделал пухлыми ножками несколько па, которые весьма удачно сошли за польку, ее как раз сейчас наяривал оркестр.

– Я готов на всё, батенька, – счастливым голосом заявил барон.


Юноша сдернул с мизинца Перстень-Разумник:

– В таком случае – это вам. Вы догадаетесь, как им воспользоваться.

Бланк с некоторым недоумением покрутил бесполезный гаджет в руках и сунул в карман жилета. Потом отколол от лацкана фрака цветок миддлемиста:

– Передайте отцу в знак закрепления союза.

Принц кивнул и растворился в толпе.

Барон Бланк, словно во сне, вышел в центр Золотой галереи, сделал знак рукой музыкантам и в наступившей тишине провозгласил:

– Дамы и господа, прошу всех к столу! Нас ждет осётр по-царски, выловленный в нашем родном Байкале сегодня рано утром, маседуан из земляники, собранной в соседнем лесу; а также салат из лепестков роз, выращенных прямо здесь, в моем саду, на нашей сибирской земле. Добро пожаловать на патриотический ужин, батеньки мои!





Глава 4. Становится жарко




4 июля

Российская империя. Сибирь. Долина вулканов

Николай



Николай Константинович совсем не думал о Мелиссе.

Он не думал о Мелиссе, когда советовал Алексею, как строить баррикаду из вагонов бывшей столичной вакуумки.

Он не думал о Мелиссе, когда запускал с Мустафой экспериментальный квантовый двигатель, единственный в своем роде, и тот, вопреки ожиданиям, о чудо, заработал, раскрутил подводный бур.

Он не думал о Мелиссе, когда угощался сладкой княженикой, которую Софи насобирала в лесу, хотя вот именно Мелиссе эта чудо-ягода с ананасно-персиковым ароматом и вкусом малины наверняка бы пришлась по душе.

Он совсем не думал о своей несчастной любви, когда по ночам лежал без сна на спине в кузове фуры и сквозь вентиляционный люк смотрел в темное небо с необычайно большой и чертовски романтичной луной.

Слушая фырканье полутысячи лошадей, разбредшихся по окрестным холмам, бывшим когда-то кипящими вулканами, Николай Константинович совсем не сравнивал свое окаменевшее сердце с застывшей лавой.

Ну уж нет, история с его четвертьвековой тоской по Василисе не повторится вновь.

Он не позволит еще одной женщине, пусть даже и самой сногсшибательной на всей Земле, взять верх над его чувствами и разумом.

У него только сейчас одна-единственная цель – запустить Сибирский Магнит, и он в достаточной степени владеет собой, чтобы на сто процентов отдаться величайшему делу своей жизни.

А в любовные бирюльки пусть молодежь играется. «Я слишком стар для всех этих ромашек, – часто повторял про себя экс-император, тут же прибавляя: – Если не речь не идет о ромашке Русско-Балта, конечно».

– Николай Константиныч, айда со мной! – заорал Алексей, разбежался и гигантской бомбочкой плюхнулся в ледяную воду, качнув массивную буровую платформу. Софи, восторженно наблюдавшая за женихом, пискнула и зааплодировала, позабыв про своей кофе из корня рогоза. Руководители экспедиции, в том числе экс-император, его младшая дочь, глава Академии наук и еще шесть человек обедали посреди горного озера, наслаждаясь коротким перерывом в тяжелой работе.

– Как пельмень, который увидел, что вода в кастрюльке закипела, – прокомментировал пируэты Алексея один из сидящих за столом, усатый инженер Савельев, считавший своим долгом брюзжать как минимум четырнадцать часов в сутки, а иногда и все двадцать четыре, в зависимости от того, сколько длилась очередная смена.

Алексей плескался в ледяном озере, фыркая и отдуваясь, как большой лохматый пес. Несмотря на укоризненные взгляды и поджатые губки Софи, кудрявую русую бороду он так и не сбрил.

Кроме богатыря Поповича, желающих лезть в прозрачную горную воду не наблюдалось. В Долине вулканов не было и намека на ту удушающую жару, которая охватила всю империю в начале июля. К полудню воздух здесь нагревался градусов до двадцати, а по ночам и вовсе заморозки могли прихватить. Раньше по долине гулял еще и злой ветер, но в этом году Сарминское ущелье перегородила ветровой дамбой Мелисса, о которой Николай Константинович совсем уже не думал, и ураганы прекратились. Тем не менее, местная погодка по-прежнему не только не располагала к погружению в воду, но и всячески этому препятствовала.

– Замерзнешь, Лелечка! – заботливо крикнула Софи, однако Алексей расхохотался и, провозгласив: «Меня твоя любовь греет!» – перевернулся на спину.

– Эти двое умудрились оказаться в саду благодати еще при жизни, обнаружив под сенью ажурной листвы самый сладкий источник – неисчерпаемый гейзер юной страсти, – заметил Мустафа, налегая на княженику. Неистовый сладкоежка, он с трудом переносил отсутствие в экспедиции приторных медовых пирожных, заменяя их скромными лесными дарами. При этом каждую минуту, словно наивный ребенок, хвастался, что он прекрасно справляется со своей медовой зависимостью и вовсе не мечтает об истекающей сиропом выпечке каждую миллисекунду. – А мы с тобой, Николай, найдем наивысшую сладость в научных экспериментах, которые гарантируют мне еще одну Нобелевку. У меня, знаете ли, стол дома совсем расшатался, двух медалей уже не хватает, нужно третью, ножку подпереть… Кстати о хлипких конструкциях – я тут подумал о нашем Магнит-Колоссаль…

Блюментрост махнул фиолетовым рукавом в сторону берега, где громоздились привезенные из Петербурга трамвайные вагоны. Пока что из великанских «кирпичиков» удалось построить только небольшую часть стены. Конечной же целью инженеров было грандиозное кольцо вокруг озера. Высота кольца – три вагона, то есть семь с половиной метров, периметр – шестьдесят пять вагонов, или чуть меньше двух километров. Вроде и небольшим было горное озерцо, заполнившее жерло заснувшего вулкана Перетолчина, но обнести его оградой оказалось делом непростым. Особенно если учесть, что использовать приходилось такие сомнительные стройматериалы, как тридцатиметровые магнитно-левитационные трамваи.

Мустафа широким жестом забросил в рот еще несколько ягод.

– Николай, предлагаю срочно изменить концепцию вертикального крепления вагонов. Аллах послал мне чудесную мысль: изоляцию с проводов следует снять! Мы-то использовали провода как банальные веревки, как обыкновенные тросы, забытые нами в Петербурге… Какими же глупцами мы были до сегодняшнего дня! Провода – это наша конфетка, а мы облизываем фантик, не тронув восхитительный шоколадный батончик. – Блюментрост мечтательно вздохнул. – Словом, мы должны выбросить фантик и взяться за шоколад. Прочь изоляцию! Раз мы применяем провода – нужно использовать и их магнитный потенциал.

– Они же медные, Мустафа, – нахмурился Николай Константинович. Он пил чай из листьев земляники, которые Софи каждое утро приносила ему из леса. – Сам же говорил, что медь не магнитится. Какой же у них может быть магнитный потенциал?

– А вот именно, что никакой, очень сильно никакой, а точнее – очень сильный отрицательный потенциал! – торжествующе воскликнул Мустафа и в ажитации вскочил с пенька, заменявшего ему стул. Темные глаза академика восхищенно глядели на будущую магнитную крепость на берегу озера.

Странное это было сооружение. Что-то подобное Николай Константинович видел в фильмах про апокалипсис – сошедшие с рельсов, нагроможденные друг на друга вагоны, потерявшие свой единственный путь и вместе с тем смысл своей стремительной жизни. В одной такой техногенной антиутопии сыграла его бывшая жена Василиса. Она весьма убедительно изобразила шикарную инопланетянку со сверхспособностями. Первая ее сверхспособность заключалась в умении сжигать сердце противника огненным взглядом, а вторая – укладывать русую косу в модном стиле а-ля грек.