Государыня for real

– И не надо меня разубеждать! Я погибну вместе с ним, с моим дворцом. Я капитан этого корабля. Я останусь здесь и приму свою судьбу.

– Прости, Кать, – решительно сказал Иван.

– За что? – только и успела промолвить Екатерина.

Иван нагнулся, ухватил ее под колени, с усилием перекинул императрицу через плечо и побрел дальше, шатаясь от напряжения.

– Отпусти! Отпусти, кому говорят! Это госизмена! Я на тебя в суд подам! – бубнила Екатерина в нос – вся голубая кровь Романовых прилила сейчас к ее голове. – А ну поставь меня обратно! Негодяй! Мерзавец! И почему у тебя такое жесткое плечо?

Негодяй и мерзавец прохрипел:

– Харитон, видишь хвост кобры? Ну, ручку дверную в виде хвоста? Ага, вот эту. Кать, да замолчи ты! Харитон, дерни хвост два раза вниз, потом потяни вправо, потом сильно нажми от себя и досчитай до пяти… Отлично.

Дверь с ручкой в форме змеиного хвоста бесшумно открылась.

– Теперь достань у меня из заднего кармана спички – Катерина, не мешай ему, убери руки! Мадам, а вы нащупайте на стене, справа от двери, факел – примерно на уровне вашей головы, вставлен в жестяной конус – он должен быть там, я недавно проверял – да, прекрасно. Харитон, зажигай.

Факел в руках мадам Столыпиной заискрил, вспыхнул.

Екатерина висела вниз головой, кольчуга съехала на лицо, обзора не было никакого, а потому она так и не поняла, куда завел их Иван.

Архитектор спустил пленницу на землю только после того, как Харитон запер за ними змеиную дверь на хитрую систему металлических засовов в руку толщиной.

Екатерина поправила старинную кольчугу, снятую с какого-то экспоната в Рыцарском зале, и наконец-то смогла оглядеться.

Перед императрицей простирался широкий, выложенный светлым песчаником тоннель. Очевидно, очень старый – кое-где стены уже осыпались, приоткрыв толщу земли. На некоторых плитах были нарисованы темно-красные кобры с королевскими капюшонами. В неверном пламени факела змеи казались почти живыми.

Тоннель уходил куда-то вглубь.

– Где мы? – изумленно спросила государыня. Она всю жизнь прожила в Зимнем дворце, но никогда и слыхом не слыхивала ни про какие подземные коммуникации.

Иван, смертельно бледный от усталости, нашел в себе силы усмехнуться:

– Привет от твоей бабули, Екатерины Второй. Не напомнишь, как ее в народе называли? Великой, кажется?





Часть III




Глава 1. Повелители стихий




Все еще 18 августа

Российская империя. Санкт-Петербург. Подземный тоннель

Екатерина



Вода.

Где-то капала вода.

Кап. Кап. Кап.

Звук сильно действовал Екатерине на нервы.

Так же как и самодовольная болтовня Ивана.

– Я нашел чертежи в подвале буквально четыре дня назад, – хвастался Иван, помогая Екатерине перебраться через очередную разломанную плиту. Препятствий в тоннеле хватало, совсем как в компьютерной игре «Пирамида» – довольно безмозглой аркаде, целью которой являлось спасение от орды разъяренных египетских мумий, гнавшихся за героем по лабиринтам гробницы фараона. Екатерина непроизвольно прикоснулась к спящему Перстню. Она жутко скучала по своему славному маленькому Разумнику.

Беглецы торопились.

– Не найдут ли негодники нашу змеиную дверку? – причитала мадам Столыпина. Они с Харитоном брели по тоннелю позади молодежи. Екатерина уже оправилась и могла идти без посторонней помощи. – А если найдут, то быстро ли взломают? Как вы считаете, милый Харитоша? Увидит ли Сенюшка когда-нибудь свою родную мамочку? Как же он будет без меня жить, мой бедный малыш! Как думаете, Харитоша, испанцы нас догонят?


Харитон в ответ только тяжко вздыхал. Он был молчалив и не любил пустые разговоры. Болтунишкам нечего делать в личной охране ее величества.

Императрица всерьез рассердилась на Ивана за то, что тот не дал ей красиво умереть в стенах родного дворца. Злость придала ей сил. Екатерина быстро шагала рядом с архитектором, раздумывая, как ей жить дальше.

Трудно ответить на вопрос, как жить дальше, если пару минут назад ты приготовился к величественной гибели. Жить Екатерине было в общем-то незачем. Как государыня и лидер нации она полностью провалилась. Как дочь, которую отец попросил присмотреть за семейным имуществом в виде Зимнего дворца и Российской империи, тоже. Как оператор колл-центра Русско-Балтийского завода – безусловно. Как жена – тем более.

Потное лицо Ивана в изменчивом свете факела показалось ей вдруг совсем чужим.

– Представляешь, нашел целый альбом со старинными рукописными схемами! – разглагольствовал Иван. – Да не на рисовых промокашках, а на настоящей александрийской бумаге. «Тайный рапорт Князя Потемкина Императрице Екатерине II о строительстве подземных ходов в Санкт-Петербурге». Начинается со слов: «Всемилостивейшая государыня!» И подпись – «Вашего Императорского Величества всеподданнейший раб Князь Потемкин».

Иван перескочил затхлую лужу, подал руку Екатерине, та проигнорировала жест, резво прыгнула сама. По царской щеке скатилось что-то мокрое. Нет, плакать ей не хотелось, что толку теперь плакать. Это просто были капли воды из щели в каменном потолке.

– Забавный факт – эти двое обменивались подобными сухими документами в самый разгар своего сумасшедшего романа, – сказал Иван. – Там на полях такие пометки! Скоро покажу. Покраснеешь, честное слово! Я этот альбом спрятал в постаменте одного из коней Клодта. Собственно, именно туда мы и направляемся, друзья. Этот ход ведет к Аничкову дворцу, где жил Потемкин. На самом деле, история довольно неприличная. Судя по записям на полях, Екатерина Великая хотела видеть своего фаворита ежедневно, ежечасно. Страстная женщина! Вот и приказала вырыть под Невским проспектом тоннель от Зимнего дворца к особняку Потемкина. Чтобы не оглядываться на окружающих. И встречаться с князем в любое время дня и ночи. А бабушка-то твоя была той еще проказницей, а, Кать?

Раздухарившийся Иван приобнял Екатерину за талию. Фривольно так приобнял. Екатерина еще никогда не видела его таким самоуверенным.

– Ванечка, а мне вот интересно, почему тут кобры везде? – вмешалась в разговор мадам Столыпина. Мамочка догнала Ивана с Екатериной и решительно втиснулась между ними – так ловко, будто и не ее недавно пришлось заталкивать в малахитовую дверку всем миром. – Я уже с дюжину насчитала. Такие страшные змейки, что аж симпатичные! Я бы себе такую над плитой нарисовала, пожалуй. Тонизировала бы меня по утрам. А то у меня нервная система нежная. Ее нужно постоянно тонизировать.

– Дело в том, мадам, – вежливо отозвался Иван, обходя мамулю Столыпину с арьергарда и приближаясь к Екатерине с другой стороны, – дело в том, что князь Потемкин являлся одним из рыцарей Ордена Королевской кобры. Орден ненавидел Екатерину, а князь ее любил. Потемкин специально вступил в Орден, чтобы заранее узнавать все планы заговорщиков и докладывать императрице. Ну разве не романтично? Любовь на острие кинжала! Каждый день как последний! Безумие, страсть, опасность, от которой чаще бьется сердце… Что-то мне это все напоминает, – он подмигнул Екатерине.

Игривость Ивану совершенно не шла. Таким он императрице совсем не нравился.

И, откровенно говоря, истории про бабушку-резвушку ее тоже не вдохновляли. Она предпочла бы сейчас услышать что-нибудь героическое, нечто вроде «Старшей Эдды», только вместо Одина – Екатерина Великая. А Иван ей вместо героической саги какие-то сомнительные сплетни подсовывает. Ему бы в ток-шоу Ангела Головастикова выступать. Кстати, как-то там наш красавчик на Луне, жив ли еще?

– Что любопытно, Потемкин был в первую очередь другом своей венценосной возлюбленной, и остался таковым навсегда, даже после завершения их романа, – Иван взял императрицу под локоток. – Дурак этот князь! Как он вообще мог упустить такую женщину? Разве кто-нибудь мог сравниться с Екатериной Великой?

– Постойте, здесь что, пахнет едой? – Екатерина высвободила руку и принялась оглядываться. – Кто-нибудь еще чувствует запах каши, или у меня уже начались галлюцинации?

– Ты права, Катюша, – изумленно подтвердила Столыпина. – Это овсянка! Но откуда ей взяться под землей?

– Там станция, ваше величество, – прогудел Харитон откуда-то из темноты. – Там люди в убежище сидят.

Иван поднес факел поближе к казаку. Харитон стоял на плите песчаника, отвалившейся от стены, и указывал на дырку в толще земли. Отверстие величиной с баскетбольный мяч располагалось на уровне глаз и явно было сквозным, поскольку из него сильно дуло. Пахло метро, костром и вкусной кашей.

Все по очереди заглянули в дырку. Кажется, она выходила в систему вентиляции метрополитена, поскольку дальше виднелась характерная решетка, а уже за ней – сотни людей и небольшой уютный костер, разведенный прямо на мраморном полу перрона. Над пламенем была установлена палка, на которой весело болтался дымящийся котелок.

– Хочу к подданным, – заявила Екатерина. – Хочу овсянки. Это меня взбодрит.

– Исключено, – жестко заявил Иван. Он сегодня сам на себя был не похож. – Тебе нечего им сказать. Скорее всего, они тебя и растерзают. И уж совершенно точно, никакой овсянки не дадут.

– А что же ты предлагаешь, Ваня? – воскликнула Екатерина. – Ну выйдем мы к Аничкову дворцу, а дальше-то что? Прятаться там? Сидеть в другом подвале до конца жизни?

– Вообще-то я думаю, что тебе следует искать убежища в Англии, – неохотно сказал Иван. – У английской королевы, бабушки твоего Генри. Ты же теперь тоже ее родственница. Можешь попросить приюта. В России тебе оставаться никак нельзя. Я провожу тебя до Лондона. А там решим, как быть с нами – я имею в виду – ну, ты поняла.

– Вы тоже так считаете? – пораженно спросила Екатерину у мадам Столыпиной и Харитона. – Вы тоже уверены, что я должна покинуть родную империю?

Мадам Столыпина отвела глаза.

Харитон пробасил:

– В Англии – стаут и Аскот. А здесь ни стаута, ни будущего.

Екатерина опустила плечи, молча развернулась и побрела дальше. Личное метро Романовых выведет ее в будущее. В ее скучное эмигрантское будущее, отягощенное ее личным позором и чувством вечной вины за судьбу империи.

Где-то вдалеке забрезжил тусклый свет. Белые ночи закончились еще месяц назад, и теперь петербургские сумерки казались еще более унылыми, чем раньше. Конец августа – вообще грустное время. Впереди – осень с ее долгими, бесконечно долгими ночами, которые начинаются в четыре часа вечера, а завершаются в одиннадцать утра. Хотя, наверное, в Лондоне солнце встает и садится как-то иначе, подумала Екатерина.

В конце тоннель раздвоился. Один коридор был темным – по словам Ивана, он вел в подвал Аничкова дворца. Второй заканчивался чем-то вроде грота, выложенного все тем же песчаником. Сюда и направились друзья. Выход из грота перекрывался кованой решеткой с вензелем «ЕГ» – вероятно, «Екатерина» и «Григорий». Харитон с легкостью снял решетку с петель. Беглецы осторожно ступили на узкий каменный карниз. Над ними совсем близко нависали тяжелые гранитные своды Аничкова моста. Внизу колыхались черные воды Фонтанки. Здесь Потемкин ждал свою любимую, когда та изъявляла желание покататься на лодке.

Слева от грота к гранитной опоре моста крепилась узкая техническая лестница, ведущая на набережную. В отличие от Екатерины Второй, Екатерину Третью никакие князья с лодками тут не ждали, поэтому императрице пришлось последовать за Иваном и карабкаться по холодным металлическим перекладинам наверх, как простому рабочему. Падать в Фонтанку было нельзя, кольчуга сразу утянула бы на дно.

Потом долго и мучительно поднимали мадам Столыпину, которая охала на весь Невский и пугалась, что Харитон снизу разглядит ее панталоны. Харитон в ответ только тяжко вздыхал, и гулкое эхо его вздохов гуляло под мостом. Хорошо, что вокруг никого не было – местные жители скрывались под землей, а испанцы хозяйничали в Зимнем.

Пока мадам Столыпина приходила в себя после спецоперации «Затаскивание мамусика», Екатерина с болью в сердце смотрела на Невский проспект – центральную улицу столицы, главную артерию Российской империи. Ничего хорошего на Невском не было. Разве что сумерки, постепенно прикрывавшие разгром темным покрывалом. Но пока еще можно было разглядеть разноцветные обломки хрупких квадрокоптеров и гироскутеров; разбитые стекла старинных зданий – последствия отчаянных и бесславных уличных боев с завоевателями; угольные надписи на опорах вакуумки – «Monarquía universal española», «Gran Imperio español», «Viva Luis II», «Plus Ultra»6

Нет, видеть родной город в таком состоянии было решительно непереносимо. Екатерина перевела взгляд дальше по течению Фонтанки. Мерный плеск волн успокаивал расстроенные нервы государыни – теперь уже точно бывшей.

Иван тем временем сбегал к одному из четырех коней Клодта – тому, что уже подкован, но еще не до конца покорен человеком, – и принес из потайного отделения в бронзовом постаменте тот самый альбом с чертежами. «Я такую ценность врагам не оставлю», – заявил он, а потом принялся зачитывать из альбома Екатерине афоризмы ее великой бабули:

– «Таково-то с вами знаться, господин казак Яицкий!» – Харитон позади хмыкнул. Иван продолжал: – «Прощай, Гаур, москов, казак, сердитый, милый, прекрасный, умный, храбрый, смелый, предприимчивый, веселый»… А вот еще какая прелесть: «О Боже мой, как человек глуп, когда он любит чрезвычайно. Это болезнь. От этого надлежало людей лечить в гошпиталях. Нужны, сударь, унимающие боль лекарства, много холодной воды, несколько кровопусканий, лимонный сок, чуть-чуть вина, есть мало, много дышать свежим воздухом и так много двигаться, чтобы приходить домой без задних ног, и черт знает, можно ли и за сим еще тебя вывести из мысли моей. Я думаю, что нет»7

– Бабушка была права, – задумчиво сказала Екатерина, не отрывая взгляд от черной реки. – От истинной любви излечиться невозможно, сколько ни ешь елкокапусты. Ваня, – она все еще глядела на Фонтанку, – слушай, у нас с тобой ничего не выйдет. Я люблю Генри. Прости.

– Что? – Иван выронил альбом на гранитную мостовую. – Но мы… Но как же все, что было… Мы же были почти уже вместе…

– Прости, правда, ты лучший друг на свете и невероятно благородный человек, такой же благородный, как мой отец, а это высшая похвала, – Екатерина наконец сумела заставить себя посмотреть на Ивана. Его синие глаза стремительно чернели вместе с небом. На лице застыло страдание. – Получается, я тебя так же подвожу, как и всех остальных, не оправдываю твоих ожиданий. Я вряд ли смогу тебя по-настоящему полюбить. Не надо тебе со мной связываться.