Государыня for real

Да, у нас тут много чего произошло за последние месяцы. Возможно, ты слышала, что мы должны были построить в долине большой магнит. Даже привезли сюда вакуумные трамваи из С.-Петербурга. Среди них был тот, в котором я признался тебе в любви, №1193. Этого вагона тоже больше нет. И его не пощадила кипящая магма.

К счастью, она пощадила моих друзей и меня самого. Хотя именно мы вулкан Перетолчина и разбудили. Мы – это я, моя дочь Софи, мой будущий зять Алексей, глава Академии наук Блюментрост и инженер-геолог по фамилии Савельев, ты его не знаешь.

Извержение случилось 2 недели назад. Магма вырвалась из жерла и разлилась по всей долине, как красная гуашь из опрокинутого стаканчика. Мы едва успели. Прыгнули на лошадей и помчались. Лава преследовала нас по пятам. Обезумевшие лошади неслись, не разбирая дороги. Как повезло, что на нашем пути оказался этот холм в конце долины! Ты наверняка его помнишь – это старый, спящий вулкан Кропоткина. Мы из последних сил вознеслись на вершину холма. Лава бурлила у его подножия, но до нас ей было не добраться. Алексей, помнится, еще сострил: «Разве не прикольно, что один вулкан нас чуть не убил, а другой спас?» – это перед тем, как потерять сознание и свалиться с лошади. Бедняга был истощен. Он практически в одиночку монтировал магнитную стену из вагонов. Увы, плоды его труда сохранились только в нашей памяти.

Мы в ужасе наблюдали сверху, как кипящий поток лавы раздвоился у основания нашего холма. Две огненных реки выжгли широкие параллельные полосы в лесу позади Кропоткина и ушли в Байкал. Ты бы слышала это шипение! Участникам ВулканФеста, даже самым отвязным рокерам, такие децибелы и не снились. Тут все сразу заволокло не только дымом, но и паром.

Честно говоря, дышать и сейчас, спустя полмесяца, тяжело. Сверху постоянно моросит пепел. Отмыться от копоти невозможно. С озера сильно пахнет рыбным бульоном. Вода на мелководье до сих пор так горяча, что нам на берег выносит вареных осетров и сигов. Без соли и хлеба они совсем невкусные. К тому же приходится конкурировать за рыбу с дикими животными, которые оказались вместе с нами на этом необитаемом острове посреди безбрежной лавы. У нас тут пара бурых медведей, гигантская змея полоз, похожая на питона, и три рыжих лисицы. Они прячутся в кустах возле пляжа и время от времени совершают проворные вылазки к импровизированному фуршетному столику, который ты бы наверняка в шутку назвала «Дары Байкала». Ты не обидишься, если я скажу, что одна лисичка очень напоминает мне тебя? Она так же насмешливо на меня смотрит и так же быстро от меня прячется. Иногда я ей отдаю всю свою рыбу. Но она все равно убегает.

Ночевать в такой компании неуютно. Мы составляем график дежурств от заката до рассвета.

Чувствую себя Робинзоном Крузо. Только ответственности у меня примерно в семь миллиардов раз больше, чем у него. Мистер Крузо отвечал только за свою жизнь; я отвечаю за все человечество».

Николай Константинович задумчиво посмотрел вдаль. Сложно было решить, что включить в письмо, а что оставить на потом. У него был всего один листок, и нужно было отобрать самое важное. Неизвестно, когда еще представится случай отправить почту на большую землю, к людям.

Экспедиция и правда была отрезана от всего окружающего мира. Вокруг зеленого оазиса холма простирались раскаленные магмовые поля, по уровню приветливости сравнимые с рекой Стикс. Застывающая лава сверху была похожа на грубую слоновью кожу, которую какой-то дерзкий дизайнер вроде Константина Алексеевича додумался набросить на лава-лампу. Позади холма плескался Байкал, плавать в котором было так же приятно, как в кипящем чайнике. Видимость была не слишком хорошей – все дымило и парило.

А впрочем, может, и к лучшему, что группа экс-императора находилась в полной изоляции. Не следовало забывать, что барон Бланк открыл на них охоту.

Николай Константинович привалился спиной к раскидистому дубу и перевел взгляд на деревянного идола, вкопанного в землю в центре священной поляны. Он подмигнул Перуну:

– Будем рассказывать Мелиссе про наши проделки? Не припомню, как там у Робинзона складывались отношения с его дикарями?

Да, компанию миссионерам на зеленом острове составляли не только хищники, но и сибирские туземцы.

Сармовчанам повезло – в момент извержения Перетолчина они как раз водили беззаботный хоровод вокруг любимого идола на склоне спасительного холма Кропоткина. Так что ребятам довелось из партера наблюдать за тем, как их дома сносит огненным валом. Также им хорошо были видны миссионеры, улепётывавшие от магмы. Когда группа Николая Константиновича на распаренных, изможденных лошадях влетела на вершину холма, ее уже ждали. Экс-император, очутившись в окружении взбешенных бородачей, сразу понял – сейчас его обвинят в том, что он потревожил вулкан. Действовать нужно было немедленно. Права на ошибку не было. Поручив заботу об Алексее Мустафе, Софи и геологу Савельеву, которого они догнали по дороге, Николай Константинович спрыгнул с коня и встал рядом с деревянным идолом.

– Я наказал вас, дети мои! – провозгласил он тогда как можно более грозно. – Вы помешали мне делать дело, которое вы своим земным умом не в силах постигнуть. Вы посмели скинуть в озеро мои железные кирпичи. Я долго ждал вашего раскаяния. Не дождался. И решил проучить вас! Оглянитесь вокруг, дети мои. Ваша деревня сожжена. Но сами вы пока еще живы. Я спас вас от огненного потока, призвав сюда, в это священное место, под свою защиту!

Николай Константинович обхватил деревянного коллегу, чтобы не упасть, поскольку сил у него не осталось совсем. Но жест получился очень даже в тему.

– Я спас вас для того, чтобы дать вам еще один шанс на искупление вины, – заявил Николай Константинович, продолжая держаться за столб. – И если снова не будете меня слушаться – погибнете в огне, который я вызову уже из этого вулкана!

– А кто же ты, батюшка? – прерывающимся голосом спросил Ерофеич, напуганный и присмиревший. – Али ты дух?

– Я? – Николай Константинович вздохнул. – Я воплощение Перуна на земле! Неужели вы еще не поняли, бестолковые дети мои?

Сармовчане повалились на колени. Аргументы у новоиспеченного Перуна были весьма сильными.

После этого на холме воцарилась атмосфера благоговения и беспрекословного подчинения руководителю экспедиции. На всякий случай и остальных своих товарищей Николай Константинович наделил небесной пропиской. Алексея он представил как Леля, юного и веселого бога любви. Свою дочь Софи, в полном соответствии со славянской мифологией, нарек Деваной, богиней, умевшей превращаться в птицу. Унылый геолог Савельев получил почетное звание бога огня Сварога. Сложнее всего было с Мустафой Блюментростом, который ни своим внешним видом, ни поведением нисколько не походил на персонажа древнерусских преданий; однако Николай Константинович ловко выкрутился из ситуации, назвав Мустафу Семарглом, божеством неясных функций, про которого все слышали, но никто толком не знал, откуда этот Семаргл взялся в дружном славянском пантеоне и чем он там занимается.

Сармовчане были буквально раздавлены осознанием своей вины перед столь представительной делегацией. Теперь они были готовы на все, лишь бы только угодить Перуну и его высокопоставленным коллегам. Оказалось, что деревенские ребята обладают немыслимой производительностью. Их коэффициенту полезного действия мог позавидовать даже самый энергоэффективный двигатель «русско-балта». Две недели пролетели с огромной пользой. Сармовчане взяли на себя самую тяжелую физическую работу. Это позволило руководству экспедиции немного прийти в себя. Алексей вновь начал шутить, Мустафа – мечтать об очередной Нобелевке и халве, а Николай Константинович – думать о Мелиссе. Впрочем, Мелисса и так всегда была в его мыслях, надо было уже это признать. Всегда, даже в тот момент, когда он изо всех сил гнал лошадь вперед, чувствуя позади обжигающее дыхание вулкана.

Экс-император вздохнул и решил не писать Мелиссе про всю эту ерунду со славянскими богами. С любимой хотелось поделиться более важными мыслями.

«Тебе, наверное, интересно, что мы тут делаем…» – начал было он, но почувствовал, что бедру что-то мешает. А, еще один лабрадорит. До чего же все-таки великолепны эти камни, осколки доисторической лавы. Как из сказки Бажова. Переливаются небесным синим и морским зеленым, вспыхивают солнечно-яркими желтыми всполохами. Вот где истинное чудо.

Лабрадорит здесь повсюду выглядывал из травы – это же был не просто холм, а старый вулкан. Как будто кто-то рассыпал в лесу шкатулку с драгоценностями.

Как человек, родившийся и выросший в мраморно-малахито-лазурито-яшмо-порфирном Зимнем дворце, Николай Константинович умел ценить красоту самородков. И как инженер – умел ценить их плотность и острые края, позволявшие соорудить из камней неплохие топорики и прочие примитивные орудия труда. Ведь все достижения цивилизации, привезенные из Санкт-Петербурга, были уничтожены лавой. Извержение отбросило техническое оснащение экспедиции на десятки тысяч лет назад.

Николай Константинович с удовлетворением прислушался к перестуку топориков, разносившемуся по холму, и вернулся к письму:

«Тебе, наверное, интересно, что мы тут делаем.

Наша новая идея проста и элегантна. Приятно рассказывать об этом.

Сибирская миссия состоит из двух этапов:

1. Строительство гигантского магнита.

2. Обеспечение молний вокруг него.

Так вот этап №1 природа выполнила за нас! Магма – это же жидкий магнит! Наша оплошность при бурении вулкана обернулась блестящей победой. Как часто повторяет Алексей, «мы просто жжем»!

Геолог Савельев сразу после извержения определил, что лава из вулкана Перетолчина необычайно магнитновосприимчива. Он обнаружил в магме огромное количество вкраплений плагиоклаза, гиперстена, железистых разностей оливина и клинопироксена. Такие сложные названия – и какая сладкая музыка для нас! Теперь у нас есть магнит площадью во много квадратных километров. Никакие вагоны не смогли бы дать такого эффекта.

С этапом №2 природа нам тоже помогла. Пара над нашим естественным магнитом предостаточно, благодаря кипящему Байкалу. Облака над берегом плотные, почти грозовые. Осталось только спровоцировать в них молнии».

Николай Константинович почесал карандашом в давно немытых волосах. Пожалуй, стоило чуть подробнее остановиться на том, что такое молния и откуда она берется. Школьный курс, конечно. Но иногда Мелисса могла быть невнимательной. Если только речь не шла о ток-шоу Ангела Головастикова. А это письмо отстояло от привычной тематики ток-шоу примерно на семьсот восемьдесят тысяч световых лет.

«Милая моя Мелисса, позволь тебе напомнить, что молния – это когда грозовая туча дает разряд электричества. Чтобы разряд случился, в воздухе должно быть много ионов. А ионы образуются, если в воздухе есть посторонние частицы, например, пыль. Частицы трутся друг об друга и электризуются. Получается молния. Чем больше частиц – тем больше молний.


По первоначальному плану, «провокаторами молний» должны были выступать конфетти, мы привезли их с собой из Петербурга, много. Но они, конечно, уничтожены лавой вместе со всем остальным.

Ты можешь сказать: «Николас, у вас же там куча пепла в воздухе!» – и будешь совершенно права. Мы сперва тоже на пепел понадеялись. Но он не оправдал ожиданий. Очевидно, частицы мелковаты. Молний у нас нет. Пока нет. Потому что сегодня мы будем испытывать дробилку для деревьев!

Это Мустафа предложил запустить в облака опилки. Ты же знаешь его оригинальный склад ума. Истинного ученого никакое стихийное бедствие не остановит. Наоборот, подарит вдохновение. Он шутит, что опилки – это топливо для молний.

Рубить деревья нам помогают сармовчане – помнишь Ерофеича?

Мы построили дробилку из сосны (недолговечный материал, но других вариантов нет!), режущие элементы выполнили из обломков камня лабрадорита. Приводные ремни сделали из самой надежной ткани, моего рабочего русско-балтовского комбинезона. Распылять опилки будем при помощи кузнечных мехов – мы соорудили их из льняных сармовских рубашек. Машина, к сожалению, чисто механическая. Я хотел сконструировать паровой двигатель, раз уж пара у нас тут сколько угодно. Но времени катастрофически не хватает».

Николай Константинович не на шутку увлекся описанием дробилки и даже набросал для Мелиссы схематичный чертеж своего детища. На этом его листок и закончился. Однако внизу, мелкими буковками, ему все же удалось втиснуть главное:

«Моя дорогая Мелисса, сделай все возможное, чтобы известить венесуэльскую экспедицию о переносе даты запуска магнитов! Сроки миссий резко сокращаются, 17 ноября отменяется. Слишком поздно. Наша лава стремительно остывает. А если лава остынет – озеро перестанет кипеть – облака уйдут – молний не будет и взять их будет неоткуда. У нас остался всего 1 месяц. Новая дата запуска Сибирского и Венесуэльского магнитов – 2 октября

Люблю тебя. Скучаю. Николас».

– Вот вы где! А я вас обыскался, Николай Константиныч, думал, грешным делом, может, вы уже на небо в огненной колеснице вознеслись, – раздался бодрый голос и из зарослей молодого сосняка вывалился закопченный, всклокоченный бородач. Сейчас чумазый Алексей гораздо больше походил на Пятницу, чем на милого романтичного Леля. – Дробилка готова к первому испытанию.

– Превосходно! Идем скорее, – обрадовался Николай Константинович. Поднял дубовую ветку, стряхнул ей сухую траву со своей юбочки и прибавил: – А огненная колесница, если мне не изменяет память, была у Ильи-пророка, Алешенька. Это из другой оперы.

– Пардон, пардон! – расшаркался богатырь. – Вы же у нас из дремучих славянских времен. Тогда таких прогрессивных транспортных средств, как колесницы, не было. Колесо-то уже после Перуна изобрели. Наверное.

– Вообще-то, Алеша, я совсем не в восторге от того, что приходится выдавать себя за мифологическое существо, – признался Николай Константинович, аккуратно ступая между искристыми лабрадоритами и белоснежными эдельвейсами. – Но уж если выбирать, то я предпочел бы быть Тором. Больше симпатизирую скандинавской мифологии.

– Понятно, у вас же мама шведка, – кивнул Алексей.

– О, совсем не поэтому. Понимаешь, мне нравится их идея Скидбладнира, складного корабля, который был настолько вместителен, что мог вместить все воинство Асгарда, и в то же время легко убирался в заплечную сумку. Я в детстве часто думал над его конструкцией… О нет, опять?!

– Батюшка! Свет очей! Родненький! – загундосил знакомый голос. Путь перегородили молельщики под руководством Ерофеича. Несмотря на парилку, староста щеголял все в том же овечьем тулупе. – Бааатюшка! Благослови! – потребовал Ерофеич, подползая к Николаю Константиновичу на коленях.

– Да сколько же можно! Имейте же чувство собственного достоинства! – в очередной раз рассердился на молельщиков новоиспеченный Перун. – Перестаньте валиться передо мной, как подкошенные!

– Благослови на тяжкий труд, – пробубнил Ерофеич. – Для тебя же истязаемся, робим день и ночь.

Алексей подхватил старосту под мышки и попробовал его поднять. Ерофеич упрямо поджимал ноги и вставать не хотел ни за что.

– Ну что ты будешь делать, отпусти уже его, – вздохнул Николай Константинович и прикоснулся к плечу сармовчанина веткой дуба: – Благословляю, сын мой. И запрещаю в дальнейшем падать передо мной на колени.

– Сила твоя рубежей не имеет, но почитать нам тебя не запретишь, – самодовольно заявил Ерофеич. – Во веки станем колены преклонить.

Николай Константинович закатил глаза и отправился дальше.

По дороге к озеру их сопровождали приветственные возгласы сармовчан. Большую часть этой публики за две недели удалось-таки отучить валиться на колени при виде любимого бога. Николай Константинович втолковал им, что благоговение не должно мешать работе. Парни и правда трудились в поте лица. Валили не себя на колени, а деревья на землю – медленно, очень медленно, но все же что-то получалось. Несколько стволов уже лежали на траве, с них отсекали ветки. Вспыхивали самодельные лабрадоритовые топорики.

– А я, Николай Константиныч, наконец-то понял, на что похоже извержение вулкана, – сказал Алексей, пробираясь сквозь багряные кусты осенних рододендронов. Парень просто не умел молчать. И это было одно из лучших его качеств. – Однажды меня послали в командировку на ВАЗЗ… Вы бывали на ВАЗЗе? Бесконечно кайфовое местечко!

Николай Константинович кивнул. Он вспомнил светлые просторные цеха Волжского альтернативного завода, где всегда вкусно пахло едой и технологиями. Будучи императором, Николай Константинович не раз посещал презентации значимых новинок ВАЗЗа – стал «крестным отцом» компотовара «Жердель 3000», мини-модели Самобранки «Вот такие пироги», компактного блинного конвейера «Домашний Чичиков с припеком». Каждый раз, когда он аплодировал запуску в массовое производство очередного шедевра от ВАЗЗа, государь преисполнялся гордостью за родную страну. Но, конечно, сердце Николая Константиновича навсегда принадлежало Русско-Балту – предприятию, где мечты рождались, ставились на колеса и оснащались самой прогрессивной в мире пневматической подвеской. РБЗ был его happy place, «счастливым местом», как говорят американцы. Какой контраст по сравнению с тем уголком ада, в котором он сейчас находился!

– Так вот, попал я на испытания «Пшенного безумия» – автоматической кашеварки, – рассказывал Алексей, осторожно обходя толстого сытого полоза, свернувшегося кольцом на усыпанной иголками тропинке. – В общем, не знаю, в чем там было дело, но на этих испытаниях что-то пошло не так, и горшочек начал извергать кашу, как наш вулкан. Они никак не могли его остановить – пульт залило все той же кашей. Ёлки-кашёлки! Вся лаборатория погрязла в разваренном пшене, просто цирк. А каша-то еще, вообразите, сладкая, кнопки у них все залипли… Я там буквально по полу валялся от смеха. Потом сбегал в столовую за ложкой и отобедал, прямо с панели управления, пока они думали-рядили, как все починить. А каша вкусная, как не знаю что! Мед, фрукты, язык проглотишь! Ну, ем я эту кашу и говорю им так в шутку, чтобы разрядить обстановку: «А вы не пробовали приказать своему котелку: «Горшочек, не вари!»?». А сам, представьте, Николай Константиныч, в этот момент случайно ногой задеваю какой-то провод под столом. Ну и горшок тут же выключается. Меня потом вызвали к начальнику отдела. Я думал, он у меня пропуск отберет, а он мне предложил перевестись к ним на ВАЗЗ с повышением, в бригаду инженеров-оперативников. Ну я отказался, меня как раз отобрали для вашего реалити-шоу, поехал я в Петербург к Кате свататься. Кто знал, что в итоге я полюблю другую вашу дочь?

– Ложку-то в столовую вернул? – спросил Николай Константинович, которого Алексей, как всегда, изрядно поразвлек.

– Вернул; зачем мне ложка-то, я на завтрак больше яичницу люблю, а для нее вилка нужна, – простодушно отвечал Попович. – А я вот знаете что еще понял, Николай Константиныч? Восстание машин – оно совсем не такое, каким мы его себе представляли. Восстание машин – это когда машины сперва приучают людей к своей нужности, делают нас рабами технологий, а потом подленько так ломаются. Когда без них мы уже не можем.

За разговорами друзья незаметно вышли к туманному берегу Байкала. Над пляжем, как всегда, стоял тяжелый рыбный дурман. – Софи! Жар-птица на старте?

– Так точно, пап! – отрапортовала Софи. Кто бы узнал сейчас в этой темнолицей брюнетке, покрытой копотью с ног до головы, наряженной в грязные многослойные тряпки, бывшие когда-то летящим шифоновым платьем, – кто бы узнал в этой дикарке дочь императора и величайшей киноактрисы двадцатого века? Однако Софи была преисполнена оптимизма. Единственное, из-за чего она расстраивалась, – что пропускает начало занятий на своем философском факультете в Барселонском университете. Алексей ее утешал: «Да не кисни, может, твой универ уже вообще закрыли. Твой факультет так точно. Я полагаю, нынешней Испании философы не особо нужны».

Софи вытащила из-за пазухи голубя. Николай Константинович называл его Жар-птицей, Мустафа – Фениксом, Алексей – сизарем, пессимист Савельев – переносчиком заболеваний, а сама Софи – бедняжечкой и еще почему-то Аргошечкой. Она нашла голубя под дубом на вершине холма на следующий день после извержения вулкана. У него была ранена лапка. Софи его выходила, кормила мелкими цветками полевых ромашек, прикладывала к царапине подорожник, и теперь Аргошка был готов к полету. Голубь стал единственной надеждой миссионеров на связь с остальным миром. Аргошка был самым обыкновенным серым городским голубем, поэтому Николай Константинович отчаянно надеялся, что крылатый посланник полетит к людям.

– Где записка? – спросила Софи. Экс-император вытащил из кармана исписанный листок. – Пап, ты что, серьезно? Аргошке такую тяжесть не поднять!

– Пожалуй, ты права, – смутился Николай Константинович. – Что-то я совсем расчувствовался, расписался. Тоже мне, инженер. Полезную нагрузку простой птицы не смог рассчитать. Сейчас все исправлю.

Под сочувствующими взглядами Софи и Алексея несчастный влюбленный оторвал от большого листа узкую полоску с последним абзацем, в котором содержалась самая нужная информация. Скатал полоску в маленькую трубочку, отдал дочери. Пока та привязывала записку к лапке Аргошки, Николай Константинович торопливо скомкал никому не нужное письмо, как следует размахнулся и швырнул бумажный шар в ближайшую пылающую трещину. Указ мгновенно вспыхнул и бесследно растворился в лаве. Тонкая полоска дыма – вот и все, что осталось от робкой романтики экс-императора.

– Командуйте, Николай Константиныч, – пригласил Алексей. – Запускаем нашу пернатую ракету.

Руководитель экспедиции, подавив печаль, подхватил игру:

– Три, два, один – пуск!

Аргошка, хлопая крыльями, взметнулся в облака. И сразу же пропал. Проследить его путь в этом тумане было невозможно.

– Вот и всё, – вздохнула Софи.