Гремучий ручей

Теперь звук стал отчетливым. И не вздох, и не всхлип, а тяжелое, булькающее какое-то дыхание.

– Гриня, – позвала она шепотом. – Григорий, это ты?

Теперь, когда фон Клейст ушел, можно было не опасаться, что ее кто-нибудь услышит в этой глуши. Главное, чтобы услышал Григорий.

И он услышал, отозвался тихим, едва различимым голосом:

– Тетя Оля, я здесь.

Здесь – это где? Ей казалось, что где-то совсем близко, но Ольга не видела ровным счетом ничего. А потом ворох прелых листьев зашевелился и из-под него показалась окровавленная рука.

Ольга бросилась вперед, принялась разгребать эту кучу из листьев. Григорий не помогал, и это был плохо. Очень плохо.

Он лежал на боку, подтянув к животу колени. Ворот его рубашки был окрашен кровью. Листья тоже…

– Гриня…

Первым делом Ольга ощупала его шею, уже почти заранее зная, что она там найдет. Мышцы были разорваны чем-то острым. Не нужно себя обманывать! Клыками они разорваны! Но кровь не бьет фонтаном, а медленно сочится. Наверное, это хорошо. Должно же быть хоть что-то хорошее в этой страшной ситуации!

– Гринечка, очнись! – Ольга легонько, стараясь не причинять лишней боли, похлопала его по сизым от щетины щекам. – Посмотри на меня! Очнись, Григорий!

Когда-то небесно-голубые, а сейчас мутно-серые глаза открылись, невидяще уставились на Ольгу. Губы растянулись в мучительной гримасе, которая, наверное, должна была быть улыбкой.

– Так глупо, – слетел с этих губ слабый шепот. – Так глупо, тетя Оля… Он порвал меня… Этот упырь…

Она видела, что порвал. И видела, что дело плохо. Не в Грининых правилах разлеживаться вот так, без дела.

– Ерунду не говори! – Ольга старалась, чтобы голос ее звучал строго и решительно, разговаривала с ним так, словно он был одним из ее учеников. Обычно это помогало, но на сей раз не сработало.

– Обещайте! – С неожиданной силой Григорий схватил ее за запястье, потянул к себе. Ольга не стала вырываться, понимала, о чем он сейчас попросит. – Помираю… – Он снова попытался улыбнуться, и на губах его запузырилась розовая пена. – Шкурой чую – пришел мой конец. Я помираю… – Он задышал часто и порывисто, а потом зашелся кашлем. – Помираю, а Митяя… Митяя-то я так и не вызволил…

– Я все сделаю, Гриня. – Ольга смотрела ему в лицо, не отводила взгляда. – Я найду и спасу твоего сына. Обещаю.

Исполнимое ли это обещание? Она не знала. Она постарается, сделает все, что от нее зависит. Но даже если это всего лишь ложь во спасение, пусть… Лишь бы его отпустило.

– Все будет хорошо, Гринечка. – Она погладила Григория по слипшимся от крови волосам. – Я все для него сделаю.

– И для меня! – Его хватка стала еще крепче, а голос зазвучал сильнее. Он даже попытался привстать, но Ольга его удержала, не позволила.

– Лежи! Нельзя тебе…

– Не хочу… – Он прикрыл глаза. – Не хочу, как Зося.

– Не будет такого, Гриня! Глупостей не говори! – Она врала и ему, и себе. Будет. Наверняка будет. Если только…

Он понял, о чем она подумала. Наверное, именно об этом он и хотел ее попросить. О невероятном, неприемлемом!

– Не хочу становиться чудовищем, тетя Оля…. – Григорий снова закашлялся, а она завороженно наблюдала, как толчками выплескивается из раны на шее кровь. Она сорвала с шеи платок, зажала рану. – Вы должны пообещать. Не ради меня, ради Митяя! Чтобы я не пришел к нему, как моя Зося. Обещайте! – слабый голос Григория сорвался на крик и тут же затих. Не осталось у Грини ни сил, ни фарта. – Вы же знаете, что нужно делать… Как остановить это до того, как я… – Он не договорил, не захотел произносить это вслух. – Обещайте…

– Хорошо. – Ольга утерла катящуюся по щеке слезу. – Я все сделаю, Гриня.

– Нож… В кармане… – Кажется, Григорий вздохнул с облегчением, голова его безвольно откинулась на кучу листьев, и Ольга испугалась, что может не успеть, что нож мог где-то затеряться в пылу сражения, что не хватит воли или решимости.

Но нож нашелся. Холодное лезвие до крови оцарапало ладонь, но это такая ерунда… Ольга крепко сжала его рукоять, сверху вниз посмотрела на Григория. Он лежал с открытыми глазами, еще живой, но уже не жилец, почти нежить…

– Все хорошо… – сказал он одними лишь губами. – Вы ж коммунистка, тетя Оля? А значит, ни в ад, ни в рай не верите. А я вам разрешение даю… никакой это не грех… Это… – Он снова зашелся кашлем, и Ольгин платок насквозь пропитался его горячей кровью. – Это милосердие… – прохрипел он и глядя прямо Ольге в глаза велел: – Ну же!

Она сглотнула колючий горький ком, перехватила нож поудобнее. На мгновение закрыла глаза, собираясь с духом, пытаясь собраться с мыслями, а потом занесла нож…





* * *


Вода в Гремучем ручье была ледяной. Наверное. Ольга не чувствовала ни ее обжигающего холода, ни своих онемевших рук. Умывалась она механическими движениями, смывала кровь с лица, ладоней, пальто. А в голове звенел и никак не хотел затихать мучительный крик Григория, фартового Гринечки, от которого так некстати отвернулся фарт.

Ольга встала с коленей, подняла мокрое от слез и воды лицо к светлеющему небу, сделала глубокий вдох. Все! Нет у нее времени на страдания! Дело сделано. Грех это или не грех, не ей решать. У нее дети… Детей нужно защитить любой ценой. Шестерых защитить, а одного для начала попробовать найти. Она даже знает, как… Вот такое прощальное озарение, последний Гринин подарок.

Нет, есть еще один подарок. Связка отмычек, которую она вытащила из внутреннего кармана его пальто вместе с маленьким серебряным крестиком. Крестик оставила Григорию Зося вместе с прощальной запиской. И Ольга была уверена, что это единственная вещь, которая осталась у него от сына. Но разбираться она будет потом, а сейчас нужно защитить детей, а для этого необходимо вернуться в усадьбу.




Отмычки, как ни странно, не пригодились. Может быть, фон Клейст был так поражен случившимся, что забыл закрыть калитку. А может, после убийства брата больше не видел в этом особой необходимости. В сизом мире Гремучей лощины теперь не найдется существа, страшнее и опаснее его самого.

До своей комнаты Ольга добралась быстро, но по пути все-таки заглянула в окошко домика для прислуги. Дети спали. Она снова пересчитала их по головам, как цыплят.

В комнате было тепло: дом хорошо топили. Во-первых, фон Клейсты любили комфорт, а, во-вторых, дом готовили к приему бургомистра со свитой. Когда запланирован прием? Ольга на секунду задумалась. Получалось, через три дня. За эти три дня она непременно должна что-то придумать. Разобраться и с тайнами прошлого, и с настоящим. Ах, баба Гарпина! Черт бы побрал ее заботу о психике маленькой девочки Ольки! Сказала бы сразу, без экивоков. А верить или не верить – это уже ее, Ольги, дело! Верить – не верить. Бояться – не бояться…

Торопливо, стараясь не шуметь, Ольга сняла с себя грязную одежду, скрутила и засунула в шкаф, не включая свет, прошла в ванную комнату и лишь там зажгла свечку. Из старого, потемневшего от времени зеркала на нее смотрела незнакомка с холодным взглядом синих глаз. На щеках ее еще кое-где были видны капельки запекшейся крови. Грининой крови, когда он кашлял и… потом. Подумалось вдруг, что если постараться, если нащупать петельку на дне этих синих глаз… Ольга подошла к зеркалу вплотную, не мигая, уставилась в глаза своему отражению…

Очнулась она на кафельном полу, обессилевшая, продрогшая насквозь, уничтоженная и несчастная одновременно. Она нащупала петельку. Да, у нее получилось…

Вода в кране была холодная, едва ли не такая же холодная, как в Гремучем ручье, но Ольга решительно встала под ее ледяные струи. Холод вышиб из тела дух, а из головы все мысли и воспоминания. Захотелось кричать, орать в голос, и Ольга вцепилась зубами в запястье, прокусила кожу, почувствовала солоноватый вкус на языке. Вкус собственной крови привел ее в чувства, заставил действовать. Когда она вышла из ванной комнаты, было уже шесть часов утра. Пусть у нее не осталось времени на минимальный отдых, но у нее появился план. Уж, какой есть.

К традиционному питью кофе с фрау Ирмой она вышла аккуратно одетой, с тщательно уложенными волосами и тронутыми помадой губами. Кофе ей сейчас был нужен как никогда!

Старуха была взволнована. У ног ее лежал лишь Фобос. При появлении Ольги оба они вскинули на нее полные тревоги глаза.

– Доброе утро, фрау Ирма, – поздоровалась Ольга и тут же спросила: – Что-то случилось?

– Случилось! – Старуха сделала приглашающий жест рукой, и Ольга послушно присела напротив, потянулась к своей чашке. – Пришла депеша, бургомистр прибывает уже сегодня вечером. Это значит, что у нас меньше суток на подготовку. Это кошмар! – Тонкими пальцами она осторожно коснулась своих висков, словно пытаясь заглушить головную боль. Вот только Ольга знала наверняка, что у таких, как фрау Ирма, ничего не болит. Ни тело, ни душа. Возможно, души у них нет вовсе…

– Дом уже почти полностью готов к приему гостей. – Она старалась, чтобы голос не выдал ее истинных чувств. – Парк тоже в приличном виде. Григорий… – она на мгновение запнулась, но тут же продолжила: – Григорий не успел довести до ума лишь оранжерею. Но, принимая во внимание пору года, я не думаю, что оранжерея может чем-то заинтересовать господина бургомистра.

– А ужин? Кухарка не справится одна. – Фрау Ирам убрала пальцы от висков и теперь постукивала ногтями по столешнице. Ногти были длинные, остро подпиленные.

– Я думаю, поваров можно привезти из города. И поваров, и продукты, – сказала Ольга, стараясь не смотреть на эти… когти. – А я сегодня лично осмотрю дом, проверю постельное белье, скатерти и столовые приборы.

– Хорошо. – Кажется, старуха ее не слышала, думала о чем-то своем. Какое-то время они молча пили кофе, а потом вдруг фрау Ирма спросила – Вы не видели Гармонию?

– Простите? – Ольга непонимающе приподняла бровь, а Фобос насторожил уши.

– Гармонию, – повторила фрау Ирма. – Обычно они все приходят ко мне поздороваться, все трое. Фобос со мной, он мой любимчик. – Она погладила встрепенувшегося пса по голове. – Деймос забежал, но тут же умчался прочь. Мне показалось, что он ранен… – В ее голосе послышалась тень тревоги. – А Гармония не пришла.

– Возможно, она с господином Отто. – Ольга допила свой кофе, прислушиваясь, как растекается по онемевшему телу блаженное тепло.

– Отто заперся у себя и не открывает дверь.

– Отдыхает.

– У вас на все вопросы есть ответы, фрау Хельга? – спросила старуха резко.

– Простите, – Ольга опустила взгляд. – Я просто пыталась вас успокоить.

– Не нужно. Я не нуждаюсь в успокоении. От вас требуется расторопность и организованность в этот сложный период. Со всем остальным я как-нибудь разберусь. – Голос фрау Ирмы возвысился едва ли не до крика, но почти тут же упал до шепота. – Вы меня тоже простите, фрау Хельга, – сказала она примирительно. – Я очень не люблю, когда непредвиденные обстоятельства нарушают привычное течение вещей. А визит бургомистра, как вы понимаете, не способствуют воцарению порядка.

Ольга молча кивнула.

– Отто возложил все заботы об усадьбе на мои плечи. Война и политика – вот единственное, что его по-настоящему волнует, но основная нагрузка…

– Я понимаю. – Ольга снова кивнула. – Женщины рождены быть более сильными, чем мужчины. Что бы те ни думали на этот счет.

– Так и есть. – Старуха глянула на нее с благодарностью и вдруг спросила: – Что там слышно об этом звере? Обычно, все новости мне рассказывает Отто. Но сегодня он чем-то страшно занят, а в свете скорого визита господина бургомистра мне бы не хотелось, чтобы какое-то… животное омрачило эту встречу.

– Мне кажется, эта ночь прошла тихо, – сказала Ольга, стараясь не вспоминать, как именно прошла эта страшная ночь.

– Отто каждый вечер выходит на охоту. Охота – еще одна его страсть. Наши псы, – старуха снова погладила Фобоса, – натасканы на крупную дичь.

– Все будет хорошо, – сказала Ольга успокаивающе.

– Вы так думаете? – Старуха посмотрела на нее с плохо скрываемой иронией. – С каких пор вы стали оптимисткой, фрау Хельга?

– С тех пор, когда вы дали мне и моей внучке второй шанс, фрау Ирма.

– Вот как… Ну что ж, надеюсь, вы оправдаете оказанное вам доверие. – Старуха встала из-за стола с такой стремительностью, что стул опрокинулся и отлетел далеко от стола. Сила для этого нужна была немалая, отнюдь не та сила, что, казалось, была в этом тщедушном теле. – Какая я неловкая, – сказала фрау Ирма рассеянно и вышла из кухни.

Фобос бросил на Ольгу внимательным взгляд и потрусил следом.

Ольга вышла во двор, замерла на крыльце, вглядываясь в наползающий со стороны парка туман. В этом тумане все теряло очертания: и живое, и неживое. В этом тумане оставалось место одним лишь звукам, приглушенным крикам и собачьему лаю. Она вздрогнула, помешкав мгновение, решительным шагом направилась в ту сторону, откуда доносились звуки – к выезду из усадьбы. Там у раскрытых ворот стояло четверо солдат, двое из них удерживали за ошейники овчарок. Псы вели себя беспокойно, скулили и рвались к лежащему у ворот телу. Сначала из-за тумана Ольге показалось, что это ворох тряпья, но стоило лишь приглядеться, чтобы понять – на земле лежит человек. Кто, не разглядеть, но дышать уже стало тяжело. Она взяла на себя грех. Или ответственность. Или как назвать то страшное милосердие, которое она совершила? А если не получилось, если она опоздала и это… этот человек – Григорий?..

Ольга стояла у распахнутых ворот, не решаясь переступить невидимую черту, приблизиться и посмотреть. А псы рвались с поводков, то рычали, то скулили. И солдаты стояли в растерянности.

– Кто это? – спросила Ольга у ближайшего к ней часового, молодого белобрысого парнишки с посиневшим от холода кончиком носа. – Что случилось?

Он глянул на нее непонимающим взглядом, а потом неуверенно улыбнулся, наверное, помнил, как фон Клейст брал ее с собой на прогулку, или слышал об особом расположении к ней старухи.