Хазарская петля

– Какая-то рать. Вас ждали. Я не понимаю…

Шамат вновь повысил голос:

– Что тебе непонятно, Тимур? Мы сделали то, что ты просил, нашли брата и племянника. Мы пошли мстить, и мы отомстили, порубив в сечи не менее семи сотен полян. Да, крепость не взяли. Но это было выше наших сил. Посему ты должен заплатить еще пятьдесят тысяч дирхемов.

– Почему?

– А как будут жить семьи погибших воинов? Ведь они погибли, выполняя твою просьбу.

– Но у тебя нет никаких доказательств.

– Тебе мало моего слова?

– А… Забар Тарбак.

– Я же говорил, тебе придется назначать нового помощника. Тарбак имел все доказательства, которые подтвердили бы мои слова, но он бежал, когда мы вступили в бой. Далеко он не ушел, его труп нашли на той же елани. Спроси сотника Каира, – вождь бележей кивнул на бая, – Тарбак уходил через елань и был убит ударом копья, раздет и прибит к дереву. Видно, варузы смотрели за еланью. Но и это еще не все. По весне я вновь пойду с войском на крепость. И поход оплатишь ты, а это еще пятьдесят тысяч дирхемов. Половину за то, что сделано, ты должен заплатить в ближайшее время, остальное – позже. Клянусь, я привезу тебе головы вождя племени и глав родов. А также заставлю их вытащить тела Ильдуана и Джабу.

Тархан посмотрел на бека:

– Я не буду ничего оплачивать. Ты уже получил деньги за поход.

– Так? Хоп. Самовольство Ильдуана вы с шадом тщательно скрывали. Каган не знает об этом. Не заплатишь, он узнает все!

– Но тогда несдобровать и твоему племени?

– А что племя? Оно в ауле, к которому ведет одна горная дорога. Завалим ее, ни одно войско не пройдет. Да и не будет каган разбираться с нами, мы не в каганате, а вот ты лишишься всего. И головы тоже. То, что ты послал нас на поиски брата, который самовольно отправился разорять земли полян и брать с них сверх того, что берет каган, привело к объединению и усилению полян. Теперь брать с них дань будет невозможно. В крепость наверняка станут приходить жители ближних и дальних селений. Они объединятся в союз, быстро поднимут город. Сначала один, потом второй, третий. Кто-то продолжит работать на земле, охотиться, рыбачить, а кто-то станет воином. И рать соберут сильную, и смогут защищать себя. Как думаешь, простит каган тебе потерю дани и ясыря? – И тут же сам ответил: – Нет, не простит. И за все ответишь ты. Шад останется в стороне, мы тоже, с нами выгодней поддерживать дружеские отношения, а вот тебя принесут в жертву. Так будешь платить? И мы весной разгромим крепость, возьмем ясырь, а сборщики налогов продолжат сбор дани, Каган же ничего не узнает о наших делах. Говори сейчас – да или нет?

Тархан тихо проговорил:

– Я заплачу. Но…

Шамат прервал его:

– Сначала деньги за погибших воинов, потом все твои «но»… Я буду до утра третьего дня ждать твоих людей с деньгами. Пятьдесят тысяч дирхемов. Весенний поход обсудим, как закончится зима. Это все!

Гальбар, осознав, в какую ловушку он попал, резко поднялся и вышел из шатра, не прощаясь, за ним последовал новоиспеченный болышчи.

Тархан выполнил все требования вождя бележей, и тот уже зимой начал готовить войско для нового похода к крепости Вольное.





Глава четвертая




Миновала зима. В племени варузов отгуляли праздники. Поначалу Коляду или Рождение Солнца, означавшее начало зимы, Комоедицу (Масленицу) – проводы зимы, Велик день, или Красную горку, – начало весны.

Праздновали всем городищем Вольное. Особо весело гуляли на Коляду. Перед Колядой отпраздновали праздник Карачун, день, завершавший год. Это время весьма опасно для женщин на сносях, так как на праздник Колесо года размыкалась и появлялась дверь из мира духов в мир живых. А женщины на сносях носили в себе новую жизнь. Обитатели же Нави стремились увести к себе эту новую, зарождающуюся жизнь.

Опасными считались дни перед Колядой и после – святочные вечера. Первые шесть дней были страшные, колядочные, ворожные, другие шесть дней, напротив, – святые, светлые.

Во время Коляды главный праздник – Зажигание нового огня. Этот огонь сводил с божественным, солнечным огнем.

Праздник начинался с того, что повсюду тушили все огни, а затем зажигали костры на вершинах холмов, на столб поднималось огненное колесо. И если на Купалу его катили, то на Коляду только поднимали. Тем самым варузы зажигали новый год.

Потом шло колядование. Люди выворачивали шубы наизнанку, как бы являя собой выходцев из Нави, где обитали души предков. Колядовщики ходили по дворам, пели песни, за что хозяева одаривали их гостинцами. Попадались и жадные, которые не желали одаривать колядовщиков, их же соплеменников, тогда колядовщики принимались петь песни, сулившие скрягам страшные кары. Этого боялись, так как духи предков, которые были в то время рядом, могли разгневаться и обойти дом благополучием.

Обряды под руководством волхвов исполняли как должно. Сжигали бадняки – полена, в которых были запрятаны все беды и хвори, бывшие за весь год в доме. Когда полено загоралось, по нему стучали, выбивая искры. Сколько искр вылетит из бадняки, столько благ будет в новом году. У кого-то вылетали целые снопы, у кого-то лишь малая часть.

И если солнце рождалось на Коляду, то Сила Жизни, сила Яви против закрытого мира Нави приходила на Комоедицу (Масленицу) в конце месяца Березень (март). «Комом» называли медведя, который олицетворял бога скота Велеса. Праздновали Комоедицу тогда, когда день становился равен ночи, когда пробуждается природа и бог солнца Ярило растапливает снега. В тот же день почитали Медвежьего бога, приносили «блинные жертвы» (отсюда и пошла поговорка – первый блин комам, медведям).

После всего люди веселились на гулянье, жгли костры, умывались снегом или талой водой. Чествовали тех, кто начал семейную жизнь в прошедшем году, девицам повязывали ленты. Но самой интересной традицией празднование Комоедицы был обычай пробуждение медведя – хозяина леса. Ряженый юноша ложился в пустую или выкопанную берлогу, другие молодые люди пели, хороводили, бросали в ряженого ветки и снежки. Но «медведь» просыпался после того, как на него сверху садилась и прыгала девица. Она хватала «зверя» за лапу и убегала. «Медведь», проснувшись, начинал, пританцовывая, искать свою обидчицу. Поймав девицу, «душил» ее в своих объятиях. После начинались игрища, а среди них – и кулачные бои. В конце всего люди угощали друг друга и просили прощения за нанесенные обиды, целовались, кланялись друг другу.

Отпраздновали и Лельник, или Красную горку, сразу после Комоедицы, праздник плодородия. Выбрали девушку из рода Дедилы, которую нарекали потешно Лелей – богиней весны, брака, плодородия. Ее отвели за крепость, за большой холм, усадили на поставленную для того скамью, где были выставлены приношения – каравай хлеба, кувшин молока, другие продукты. Разложили вокруг скамьи венки, водили хороводы и пели обрядовые песни, в которых просили богиню о хорошем урожае. Девушка надевала на кого-то венки, кого-то угощала из того, что было на скамье. Все это длилось до вечера. Потом, как водится, разожгли большой костер, но не прыгали через него, как в день Купалы, а водили вокруг хороводы.

Отпраздновав эти большие праздники, взялись за работу: засевали поля, занимались огородами. И так до Травеня месяца (мая).

В середине Травеня, рано утром, как только солнце вышло из-за леса, к заводи речушки Горша, что текла с севера и за нижним перелазом впадала в Оку, на лодках-однодревках, к корме которых были прицеплены корзины, плыли вверх по течению Вавула и друг его Коваль.

Гребли дружно, не прилагая особых усилий: течение слабое. Орудовали не обычными веслами, а новыми. Один мастеровой из заледовских придумал двухлопастное весло. Все удивились: и как ведь додумался? Но грести таким веслом куда легче, чем обычным.


– За излучиной слева первая заводь, – сказал Коваль.

Вавула посмотрел на него:

– Ты думаешь, я не помню, где ставили мережи?

– А кто тебя знает, может, запамятовал, – рассмеялся Коваль.

Улыбнулся и Вавула.

Прошли излучину, зашли в заводь, увидели конец веревки, закрепленной на ветвях ивы.

Вытащили мережу – сетку, натянутую на несколько обручей, спереди дыра, в которую рыба заплыть могла, а выплыть уже нет, так как передняя сетка привязана к арке. Такую форму имел первый обруч, в сеть вставлен усынок – конус, задерживающий выход рыбы. Крепилась мережа за ее задний конец – кутец.

Рыбы в затоне было много. Тут и лещи, и сазаны, и головли, и жерехи, довольно крупная щука, несколько язей, а больше плотвы, красноперки, пескарей. Малую рыбу выпустили, крупную бросили в корзину, прикрепленную к корме лодки.

– Сегодня хорошо, – оценил улов Коваль.

– Поглядим, что в других мережах будет.

Всего на этой речушке друзья поставили три мережи.

До второй заводи было саженей сто. Поплыли, держась рядом друг с другом.

Вавула неожиданно рассмеялся:

– Ты чего, Умной?

Прозвище «Умной» Вавуле дали после разгрома орды бележей, за те заграды, что он придумал ставить под водой.

– Да вспомнил, как праздновали Комоедицу, обычай пробуждения медведя.

– Это когда Бахарь Первуша вызвался быть комом?

– Ну, да. А кто-то видел в лесу пустую берлогу. Уж кто, не помню.

– Я там не был, слышал вполуха, рассказали.

– Да, потеха знатная вышла. Люди прознали про ту пустую берлогу и решили, зачем рыть, если готовая есть. Ну, Бахаря приодели в одежду нутром вверх, выбрали девушку, что должна была его будить. Там еще заместо Первуши просился Сияш, но жрец не позволил. Девицу из заледовских выбрали. Пошли все к лесу. Берлога не на опушке, а немного дальше, саженях в десяти, под старым дубом. Подошли. Не посмотрели внутрь, ну Первуша и сунулся туда. А там ком настоящий, да здоровый такой! Бахарь как стрела с лука из этой берлоги вылетел, хорошо успел, да сразу на дерево, народ – кто куда. Я тоже на дерево соседнее. А разбуженный медведь вылез из берлоги, встал на задние лапы и заревел дурным голосом.

Коваль рассмеялся:

– Заревешь, когда до поры разбудили. Ведьмедь он злой, если так подымут.

– Истинно. Уж не ведаю, как он запомнил Первушу, но запомнил. Пошел не на меня, а именно на Бахаря, да как давай его дерево трясти. Первуша долго не продержался, слетел вниз. Добре, что народ далеко не ушел. Бахарь в бега, ведьмедь за ним. А тот ведь быстро бегает, того и гляди догонит. Тут народ шум поднял со всех сторон. Ком в лес и подался. А Первуша потом штаны до поры дома менял. Обделался наш Бахарь.

– Немудрено. Ведьмедь насмерть задрал бы.

– Это так. Но ладно, подходим ко второй заводи.

– А вечером нам еще на охоту, – напомнил Коваль.

– После обеда двинем, как раз вовремя придем.

– Кого позвал-то?

– Гриню Белоуса, Гаврилу Мовика да Ерему Богдаря. Звал Первушу, тот отказался. Сказал, в лес один больше не ходок.

– Так ведь не один же пошел бы.

– А на охоте?

– Ну, там один, так другие рядом.

– Отказался Бахарь.

– Понятно, надолго запомнил берлогу с комом.

– Ну, да.

Лодки-однодревки вышли в левую заводь.

Здесь мережа была закреплена подальше от берега за вбитый в дно кол. И из этой ловушки рыбаки взяли много рыбы.

Так же и в третьей заводи. Обе корзины были заполнены.