Хирург дьявола

Мы ждали его, хоть он и приказал нам уходить. Но уехала только Лиза. А потом до рассвета мы сидели у Ильи дома. И вчетвером пытались разобраться в том, что случилось. Андрей тогда здорово напился, я его еле-еле до кровати дотащил. Илья приказал сидеть дома до его указаний, что мы и делали.

Я прекрасно понимал, что после того, что произошло, мы не сможем работать в клинике в обычном режиме. Так, словно ничего не было. Андрей думал точно так же. Но нужно было что-то решать. До Ильи было не дозвониться. Лиза тоже на связь не выходила. Прошло несколько дней, и мы не знали, как быть. Было страшно выходить на улицу. Мы не были в курсе того, где и при каких обстоятельствах тот парень получил эти ранения. Мы не понимали, надо ли нам показываться на работе. Но спросить обо всем было не у кого. Афиногенов в свое время дал нам понять, что любопытство наказуемо, а ответов мы не получим.

Решили все-таки в клинику идти, нас же никто формально не уволил. Но утром в этот день удалось дозвониться до Лизы. От нее-то мы и узнали, что Ильи больше нет. Был сбит сутки назад какой-то машиной прямо около своего дома. Скончался по дороге в больницу. Ни водителя, ни машину не обнаружили. Но и это не стало финалом истории. Лиза сказала, что тело Пэркинса обнаружили в собственном доме. Повесился.

Мы сразу поняли, что Илье и Пэркинсу помогли умереть. Уж слишком «красивое» совпадение. До Лизы дозвониться больше не удалось. Представляете, как мы себя чувствовали?

– Вы узнавали, где похоронен Афиногенов?

– Его тело перевезли на родину. Кто и когда, я не в курсе. Узнал случайно, увидел старый некролог на сайте университета. Под Тарасовом и похоронен. Я был на могиле.

– Мне жаль, – только и смогла сказать я. – Вернемся к Лондону. И как вы спаслись, Сергей Викторович?

– Уговорил Андрея, не откладывая, обратиться в наше посольство. Про полицию и не думали. Это казалось самоубийством. Другого выхода я не видел. Мы могли стать следующими.

Наша квартира располагалась в старом доме около вокзала Паддингтон. Таких домов там множество, и многие отданы под отели. Народ всегда бродит туда-сюда. Мы решили, что поедем вечером, как-то затеряемся. Но потом все же решили вызвать такси. Пока шли от дверей дома до машины, сто раз с жизнью попрощались. В посольство попали без проблем. Охрана паспорта проверила, выслушала… чудом оказались по ту сторону ворот. Консул нас принял сразу. Собственно, я ничего не скрывал от него. Андрей все больше молчал.

Нас попросили подождать, принесли чай, забрали документы и ушли. А потом какая-то девушка попросила нас на выход. Помнится, я был готов ко всему, даже к тому, что нас выпрут обратно на улицу и скажут, чтобы мы вообще забыли к ним дорогу. Понимал, что мы очень сильно рискуем, признаваясь в содействии преступникам. Но я ошибся. Нас ждала машина, а девушка вручила нам паспорта с билетами на самолет. Через час мы уже были в небе. Простите, я еще вина налью, – закончил Колесников.

Конечно, он имел полное право взять паузу. Я же вышла на кухню и закурила.

Итак, у нас появились новые и проявились уже знакомые мне персонажи. Владелец клиники, в которой проводились подпольные операции, Джошуа Пэркинс. Его подельник Илья Петрович Афиногенов. Лиза, гражданская жена Афиногенова. Непонятные преступные элементы, о которых мне еще предстояло что-нибудь узнать. Но в одном я была уверена наверняка – давным-давно Колесников и Слепнев перешли кому-то дорогу и, судя по тому, что происходит сейчас, остались в долгу.

Собственно, как и мой заклятый друг Русый.

Каким образом к этому привязан Русый? Кто заказал ему убийство Слепнева? Действительно ли Афиногенова и Пэркинса убрали после случившегося в одном из кабинетов лондонской клиники? И почему эта история отозвалась спустя двадцать лет?

Все пути сходились в одной географической точке.

Я посмотрела на сигарету. Она потухла, а я и не заметила. Бросив ее в мусорное ведро, я вернулась в комнату. Не дай бог, Колесников все же напьется. Это было бы еще полбеды. Проспится, придет в себя. Но вернется ли он к теме позже?

Сергей Викторович напиваться не планировал. Вина в бутылке было ровно столько, сколько перед тем, как я вышла из комнаты. Бокал в его руке был полон. Он сидел на диване в той же позе, в которой я его оставила, и смотрел на меня просящим взглядом.

– Вы, наверное, можете позвонить, куда следует, и меня арестуют, – спокойно сказал он. – Я не буду сопротивляться. Я готов. Я устал с этим жить.

– Отложим ваш арест, если вы не против, – остановила я его. – Ведь это еще не конец истории, я права?

– Вы правы, – слабо улыбнулся он. – Когда мы оказались на родине, пришли в себя, осмотрелись и все переосмыслили, то подвели невеселые итоги. Мы оставили в квартире все, что у нас было. Мы вернулись без денег, а о причине нашего бегства из Англии нельзя было упоминать. И о содействии российского посла – тоже. Нас очень вежливо об этом предупредили еще в посольстве.

– Как думаете, почему вам помогли в нашем посольстве? Могли же сдать в полицию. Не их прерогатива помогать беглым преступникам.

– Думаю, что не хотели выносить сор из избы, – сразу же ответил Колесников. – К тому же к нам никак нельзя было применить какую-либо статью. Можно было бы поднять тему халатности, но с большой натяжкой. И содействия криминалу формально мы не оказывали – мы делали свое дело. Лечили. Думаю, посол прекрасно понимал, что для всех будет лучше, если мы покинем страну как можно скорее. Нашим жизням угрожала опасность, и если бы нас там убили, то радости было бы мало. А проблем у работников посольства много.

В Тарасове Андрей сразу же устроился на работу в больницу, в которой и трудился до самой смерти. Я последовал за ним. Одновременно открыл собственное дело, стал приторговывать медоборудованием. Сначала бизнес шел со скрипом, а потом машинка завертелась. В больнице я зарабатывал не так уж и много, а на продажах мог ни в чем себе не отказывать. И я выбрал занятие, которое приносило больше денег.

В какой-то момент моя контора была чуть ли не лидером в своей области. По тарасовским масштабам это очень даже неплохо. Но подобные организации стали вдруг расти, как грибы. И я не заметил, когда наступил переломный момент. Поставки пришлось сократить, заказы поступали все реже. К тому времени я успел скопить определенную сумму, чтобы можно было продержаться на плаву. Но мне пришлось снизить зарплату бухгалтеру, менеджерам, сократить специалиста по рекламе. Я все старался делать сам. В конце концов остался я один. В общем, не рассчитал силы, и вот-вот должен был стать банкротом. С Андреем мы к тому времени уже практически не общались.

Однажды я понял, что мне нечем заплатить налоги. Пришлось сменить хорошую машину на более скромную, а также пересмотреть стиль жизни. Но эта «скромность» проблем не решала. И тогда я вспомнил про Лондон.

На этих словах я чуть не подавилась воздухом. Я не ослышалась? Он сейчас расскажет о переписке со Строуби?

– Серьезно? – меня только и хватило на этот вопрос.

– Времени прошло достаточно, я спокойно рассудил, что это возможно, – объяснил Колесников. – В конце концов, нашей вины в смерти того человека не было. Его раны, если вы помните, были очень серьезными. Я никому не рассказал о случившемся. Я никому не угрожал и не пытался нажиться на своем молчании. Поэтому я решил попробовать. Но воспользовался для этих целей электронной почтой Андрея. Пароль, если вы помните, я знал.

– Почему вы написали не от своего имени?

– А какая разница? – пожал плечами Колесников. – Андрей так же, как и я, ни в чем не был виноват. А почтой своей он не пользовался уже сто лет, он сам мне об этом сказал во время последней встречи. Поэтому я подумал, что он и не узнает.

Я смотрела на Колесникова во все глаза. Сергей Викторович открылся мне с другой стороны. Неплохо устроился, однако.

– Не надо подозревать меня в нечестности, – попросил он. – Слепневу и ответили бы быстрее, чем мне, потому что он уже когда-то вел переписку с клиникой. Это было необходимо сделать для получения визы. Мы отослали с его адреса в Лондон свои резюме. В ответ получили приглашения на работу. Но это было давно. И в этот раз я не планировал делиться планами с Андреем.

– Значит, вы написали в клинику от имени Слепнева? И что же было в этом письме?

– Я предлагал им свои услуги.

– Как поставщика медицинского оборудования? – не поняла я.

– Я метил в ассистенты врача. Боюсь, навыки хирурга я уже растерял. Практики не было.

– А, ну да, – поняла я. – Вы же ушли из медицины в прямом смысле этого слова.


– Ушел, – подтвердил Сергей Викторович. – Так вот, мне ответили.

– Да вы что! – сказала я и закурила прямо в комнате.

– Вы знаете, я все равно с английским не очень дружу. Но кое-что с горем пополам перевести смог. Ответ пришел с адреса клиники, что было очень странным, но он был… как бы это сказать… личным. Обычно официальная переписка отличается от приватной, это можно заметить сразу. Мне ответили, но я не знал, с кем я говорю. Там была подпись. Это имя я видел впервые. Содержимое последнего письма я бы назвал угрозой в свой адрес.

Увы, я знала, кто общался с Колесниковым. Майк Строуби дал понять своему собеседнику, что прекрасно помнит его, несмотря на то, что прошло двадцать лет. И очень рад будет увидеться.

– Майк Строуби, – сказала я. – Так звали этого человека?

– Кажется… – пробормотал он. – А вам, я смотрю, знакомо это имя? И содержание переписки тоже, наверное, известно.

– Известно, – подтвердила я. – В полиции уже с этим разобрались.

– С чем? – возмутился Колесников. – Взломали чужой почтовый ящик?

– Мы ищем убийцу, Сергей Викторович, – довольно жестко ответила я ему. – И используем любой способ добыть информацию, если этот убийца на свободе, а свидетель не хочет помогать следствию.

Колесников молчал. Мне показалось, что я смогла его переубедить хоть в чем-то.

– Никому нельзя верить, – горько улыбнулся он и осушил бокал до дна.

– Предлагаю вернуться к вашему рассказу, – перебила я его. – Получается, что некий Майк Строуби вам угрожал?

– Да, получается, что мне угрожали, – согласился Колесников. – Поэтому я прервал переписку. Но вы и сами это заметили, – с сарказмом добавил он. – А еще я понял, что те, на кого мы работали в Лондоне, имеют хорошую память. А еще понял, что им ничего не докажешь.

– И вы не сообщили об этом Слепневу?

– О том, что писал от его имени? Нет. Сначала не планировал говорить. Потом испугался, струсил. И понадеялся на то, что это всего лишь угрозы. Попытался себя убедить в этом, знаете ли.

Он повертел пустой бокал в руках, а потом со стуком вернул его на журнальный столик.

– А потом Андрея убили, и я сразу понял, что натворил.

– Но полиции вы решили не рассказывать о своем прошлом?

– А что бы это изменило? – разозлился Колесников. – Вы бы рванули в Англию, чтобы поискать убийцу там? Не смешите. Вы уже осуждаете меня. Да ну вас к чертовой матери!

Колесников поднялся и вышел в коридор. Я услышала, как он пытается открыть замок. Полагал, что ему это удастся.

Вскоре он появился в дверях комнаты с протянутой рукой.

– Ключ, – потребовал он. – Я хочу уйти, и вы мне не помешаете это сделать.

– Ну, если вам надоело жить, то конечно, – сказала я. – Как думаете, до дома доберетесь без происшествий?

– Дайте ключ.

– Ваш друг тоже так думал. Только вот у него не было оснований опасаться за свою жизнь, а у вас их выше крыши.

– Не заставляйте меня забирать ключи силой, – сказал Сергей Викторович и сделал шаг вперед.

– Не заставляйте меня оказывать сопротивление, – я поднялась с дивана и посмотрела ему прямо в глаза. – Очень не советую.

Странно, но после моих слов он «сдулся». Сложился надвое и упал на диван, опустив голову на руки. Никакой жалости или сочувствия к нему я не испытала.





* * *


Остатки вина я вылила в раковину. Убрала посуду со стола. Вымыла сковородку. Колесников, как выяснилось, все же принял лишнего. Понес какую-то пьяную околесицу про свою несчастную судьбу, просил прощения у Андрюши, пытался доказать мне, что я не знаю, что делаю. Я дождалась того момента, когда он уснет, а потом тихо переместилась на раскладушку, поставив свою сумку рядом. Там не было ключей от входной двери, но был новехонький газовый баллончик. Если Колесников рискнет попробовать отнять ключи, я им воспользуюсь.





* * *


Похоже, Гарика отпуском только подразнили. Иначе зачем бы он стал обрывать телефон в семь утра.

– Тань, Русый тебя хочет видеть.