Хирург

— У Дианы Стерлинг рана была местами рваной, что указывает на некоторую нерешительность убийцы. А здесь этого нет. Видите, как четко проходит линия разреза? Ни разу не оборвавшись. Очевидно, что убийца нанес удар с абсолютной уверенностью. — Тирни встретился взглядом с Муром. — Наш неизвестный учится. Оттачивает технику.

— Если это тот самый неизвестный, — заметила Риццоли.

— Есть и другие схожие детали. Видите прямоугольный край раны? Это указывает на то, что разрез был сделан справа налево. Как и у Стерлинг. Лезвие, которым нанесена рана, прямое, без зазубрин. Таким же лезвием убили Стерлинг.

— Скальпель?

— Похоже на скальпель. Прямая линия разреза подтверждает, что лезвие не дрожало. Жертва была либо без сознания, либо так крепко связана, что не могла и шелохнуться, не говоря уже о том, чтобы сопротивляться. Так что лезвие скользило как по маслу.

У Барри Фроста было такое выражение лица, будто его вот-вот вырвет.

— О боже! Умоляю, скажите, что она уже была мертва к тому моменту, когда он это сделал.

— Боюсь, это не посмертная рана. — В зеленых глазах Тирни, видневшихся над хирургической маской, полыхала злость.

— Что, было предсмертное кровотечение? — спросил Мур.

— Да, обнаружено скопление крови в тазовой полости. Это значит, что ее сердце еще работало. Она была жива, когда… происходила эта процедура.

Мур посмотрел на запястья, там были синие пятна. Такие же отметины виднелись и на обеих щиколотках, а бедра опоясывала точечная сыпь кровоизлияний. Судя по всему, Елена Ортис сопротивлялась, пытаясь вырваться из пут.

— Есть и другое доказательство того, что она была жива к моменту нанесения смертельной раны, — сказал Тирни. — Залезьте рукой в рану, Томас. Думаю, вы уже знаете, что там найдете.

Мур неохотно сунул руку в полость. Сквозь латекс перчатки он ощутил мягкую плоть, еще прохладную после длительной заморозки. У него вдруг возникло ощущение, будто он шарит внутри тушки индейки в поисках мешочка с потрохами. Он продвинул руку глубже, и его пальцы стали ощупывать стенки полости. Это было грубое вторжение в самую интимную часть женского тела. Он старался не смотреть на лицо Елены Ортис. Только так он мог сохранять бесстрастность, сосредоточившись исключительно на техническом аспекте надругательства над ее телом.

— Матка отсутствует. — Мур взглянул на Тирни.

Судмедэксперт кивнул.

— Ее удалили.

Мур вытащил руку из полости и уставился на рану, зияющую, словно открытая пасть. Теперь настала очередь Риццоли, и ее короткие пальцы принялись исследовать нутро жертвы.

— Больше ничего не тронули? — спросила она.

— Только матку, — сказал Тирни. — Мочевой пузырь и кишечник на месте.

— А что это за твердый узелок я нащупала слева? — спросила она.

— Это шовная нить. Он перевязал ею кровеносные сосуды.

Риццоли опешила:

— Так это хирургический узел?

— Простой кетгут два-ноль, — предположил Мур и взглядом обратился к Тирни за подтверждением.

Тирни снова кивнул.

— Тот же самый, что мы обнаружили в теле Дианы Стерлинг.

— Кетгут два-ноль? — слабым голосом спросил Фрост. Он уже отошел от стола и теперь стоял в углу возле раковины, приготовившись блевать. — Это что, название какого-то бренда?

— Нет, это не бренд, — сказал Тирни. — Кетгут — это хирургическая нить, изготовленная из кишок коровы или овцы. Она используется для зашивания глубоких слоев соединительной ткани. В теле нитки со временем рассасываются.

— Откуда у него мог взяться этот кетгут? — Риццоли взглянула на Мура. — Вы не проверяли источник, когда работали по делу Стерлинг?

— Установить конкретный источник практически невозможно, — ответил Мур. — Этот шовный материал производится десятками компаний, по большей части в Азии. Он до сих пор используется во многих зарубежных клиниках.

— Только в зарубежных?

В разговор вмешался Тирни.

— Сегодня существуют более совершенные материалы. Кетгут уступает синтетическим нитям в прочности и долговечности. Я сомневаюсь, что кто-то из врачей в США использует его сегодня.

— А зачем нашему убийце вообще понадобилось накладывать швы?

— Чтобы кровотечение не портило картину. Ему нужно было видеть, что он делает. Наш неизвестный — исключительный аккуратист.

Риццоли вытащила руку из раны. На резиновой ладони алел крохотный сгусток крови.

— Убийца имеет определенную квалификацию, но какую? Мы имеем дело с врачом или с мясником?


— Совершенно очевидно, что он обладает анатомическими познаниями, — сказал Тирни. — Не сомневаюсь, что он уже проделывал нечто подобное.

Мур отошел на шаг от стола, пытаясь не думать о том, какие муки пришлось принять Елене Ортис, но избавиться от этих страшных мыслей было непросто. Жертва чудовищного истязания лежала перед ним, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами.

Из оцепенения его вывело звяканье инструментов в лотке, и он в удивлении обернулся. Оказывается, санитар уже подкатил тележку к доктору Тирни, и тот приготовился сделать Y-образный разрез. Теперь всеобщее внимание было приковано к ране в брюшной полости.

— И что потом? — спросил санитар. — Что он делает с удаленными матками?

— Этого мы не знаем, — сказал Тирни. — Органы исчезают бесследно.





Глава 2




Мур стоял на тротуаре в Саут-Энде — районе, где погибла Елена Ортис. Когда-то эти кварталы были скопищем унылых домиков, сдававшихся внаем, — запущенная округа, отделенная железнодорожными путями от респектабельной северной части Бостона. Но растущий город — ненасытное животное, жадно пожирающее новые земли, и железнодорожные пути для него не преграда. Новое поколение бостонцев открыло для себя Саут-Энд, и ветхие апартаменты постепенно были вытеснены уютными новостройками.

Елена Ортис проживала как раз в одном из таких современных жилых комплексов. Хотя вид из окон ее квартиры на втором этаже нельзя было назвать впечатляющим — прямо через дорогу находилась прачечная, — само здание предлагало своим жильцам редкие даже для Бостона удобства, вроде паркинга на примыкающей улочке.

Мур как раз прохаживался по этой улочке, вглядываясь в окна дома и задаваясь вопросом, не наблюдает ли кто за ним. Но за холодными стеклами не было никакого движения. Полиция уже опросила жильцов квартир, окна которых выходили на улочку, и ни один не представил полезной информации.

Мур остановился под окном ванной комнаты Елены Ортис, рядом с которым находился пожарный выход. Лестница, ведущая к нему, была сложена и зафиксирована защелкой. В ночь, когда убили Елену Ортис, автомобиль одного из жильцов был припаркован прямо под пожарным выходом. Позже на крыше автомобиля были обнаружены следы обуви сорок первого размера. Убийца использовал автомобиль как подставку, чтобы взобраться наверх.

Мур обратил внимание, что окно в ванной комнате закрыто. В ночь убийства оно закрыто не было.

Детектив покинул улочку, вернулся к парадному подъезду и вошел в дом.

Дверь в квартиру Елены Ортис пересекала полицейская лента. Мyp открыл дверь и тут же испачкал ладони черным порошком, которым была обработана ручка. Когда он вошел в квартиру, сорванная лента зацепилась за его плечо.

Гостиная была точно такой, какой он запомнил ее еще вчера, когда приходил сюда вместе с Риццоли. Это посещение, отравленное духом соперничества, было не из приятных. Руководство расследованием изначально было поручено Риццоли, и она очень болезненно относилась к любым попыткам поколебать ее авторитет, особенно со стороны старших по возрасту коллег-мужчин. Хотя теперь они были единой командой, которая насчитывала уже пять детективов, Мур все равно чувствовал себя лазутчиком на чужой территории и любые свои фразы старался облекать в дипломатичную форму. У него не было ни малейшего желания втягиваться в битву характеров, которую навязывала ему Риццоли. Вчера он очень старался сосредоточиться на осмотре места происшествия, но в присутствии Риццоли ему это плохо удавалось.

Только сейчас, в одиночестве, он мог сконцентрироваться и внимательно изучить обстановку, в которой умерла Елена Ортис. В гостиной он увидел разношерстную мебель, расставленную вокруг плетеного кофейного столика. В углу на столе — компьютер. Бежевый ковер с рисунком из розовых цветов и виноградной лозы. По словам Риццоли, с момента убийства здесь ничего не трогали. За окном уже начинали сгущаться сумерки, но Мур не включал свет. Он долго стоял неподвижно, ожидая, пока настанет полный покой. Ему впервые представилась возможность побыть здесь одному, не отвлекаясь на чужие голоса и лица живых людей. Он представил себе, как постепенно замирают молекулы воздуха, потревоженные его вторжением. Ему хотелось, чтобы комната заговорила с ним.

Он ничего не чувствовал. Ни запаха смерти, ни трепета от недавнего ужаса.

Убийца вошел не через дверь. И он не бродил по квартире, оглядывая свое новое царство смерти. Его внимание было приковано исключительно к спальне.

Мур медленно прошел мимо крошечной кухни в коридор. И тут же почувствовал, как по коже побежали мурашки. У первой же двери он остановился и заглянул в ванную. Включил свет.

«Ночь на четверг жаркая. Настолько жаркая, что по всему городу люди распахнули окна в надежде поймать хоть глоток свежего воздуха. Ты таишься у пожарного выхода, потея в своей темной одежде, и разглядываешь окно ванной комнаты. Не слышно ни звука; женщина спит в своей спальне. Утром ей рано вставать, чтобы идти на работу в цветочный магазин, и в этот час ее сон переходит в самую глубокую фазу. Она не слышит, как ты скребешь шпателем, пытаясь снять москитную сетку».

Мур посмотрел на обои в мелких бутонах красных розочек. Чисто женский рисунок, мужчина никогда не выбрал бы ничего подобного. Собственно, все в этой ванной говорило о том, что ее хозяйка — женщина, начиная с клубничного шампуня, упаковки «Тампакса» под умывальником и заканчивая аптечным шкафчиком, набитым косметикой. Похоже, девушка была голубоглазой.

«Ты лезешь в окно, и волокна твоей темно-синей рубашки остаются на раме. Полиэфирная ткань. Твои кроссовки сорок первого размера оставляют следы на белом линолеуме пола. В них частички песка, смешанного с кристаллами гипса. Типичная смесь для тротуаров Бостона.

Возможно, ты замираешь, вслушиваясь в темноту. Вдыхая сладкий незнакомый запах женской обители. А может, ты не тратишь время попусту и направляешься сразу к цели. К спальне».

По мере того как Мур следовал маршрутом убийцы, воздух становился гуще, тяжелее. В нем уже угадывалось не ощущение смерти, а ее запах.

Детектив подошел к двери спальни. Теперь волоски на его шее стояли дыбом. Он уже знал, что увидит за дверью. Он думал, что готов к этому, и все же, стоило ему включить свет, как ужас вновь охватил его, совсем как в тот раз, когда он впервые переступил порог этой комнаты.

Кровь уже запеклась. Из службы уборки помещений еще не приходили. Но даже самые сильные моющие средства и килограммы белой краски вряд ли смогут полностью стереть следы кошмара, сотворенного в этих стенах. Казалось, здесь сам воздух пропитан смертельным ужасом.

«Ты заходишь в эту комнату. Окна зашторены, но занавески сделаны из тонкого хлопка, и свет от уличных фонарей струится сквозь ткань прямо на постель, освещая спящую женщину. Конечно, ты должен растянуть этот момент, насладиться зрелищем. Посмаковать задачу, которая стоит перед тобой. Ведь тебе это так приятно, не правда ли? Ты возбуждаешься все больше и больше. Восторг разливается у тебя в крови, словно наркотик, пробуждая каждый нерв, так что вскоре даже кончики пальцев начинают пульсировать от предвкушения».

Елена Ортис даже крикнуть не успела. А может, она и кричала, только ее никто не слышал — ни семья за соседней дверью, ни супружеская пара, что живет этажом ниже.

Убийца принес с собой все необходимое. Клейкую ленту. Тряпку, пропитанную хлороформом. Набор хирургических инструментов. Он пришел полностью подготовленным.

Истязание длилось явно больше часа. По крайней мере, какую-то часть этого времени Елена Ортис находилась в сознании. Судя по тому, что кожа на ее запястьях и щиколотках была содрана, она сопротивлялась. Пока она билась в агонии, ее мочевой пузырь не выдержал, и моча пропитала матрас, смешавшись с кровью. Операция, которую задумал убийца, была чересчур деликатной, и он не спешил, делал все аккуратно, чтобы взять только то, что хотел, и ничего лишнего.

Он не насиловал ее. Возможно, он был попросту не способен на это.

Когда убийца закончил свою жуткую экзекуцию, женщина была еще жива. Рана в области таза продолжала кровоточить, сердце качало кровь. Как долго это длилось? Доктор Тирни предположил, что не менее получаса. Тридцать минут, которые Елене Ортис, должно быть, показались вечностью.

«А что ты делал в это время? Собирал инструменты? Упаковывал свой приз в приготовленный сосуд? Или же просто стоял рядом, наслаждаясь зрелищем?»

Финальный акт был скорым и деловитым. Мучитель Елены Ортис взял то, что хотел, и теперь пришло время поставить точку. Он подошел к изголовью кровати. Левой рукой схватил свою жертву за волосы, запрокинув ей голову с такой силой, что вырвал прядь. Эти волосы потом обнаружили на подушке и на полу. О событиях последних минут кричали пятна крови. Жертва, полностью парализованная, лежала перед ним, подставив шею, которую он и рассек одним ударом лезвия, от уха до уха. Он перерезал левую сонную артерию и трахею. Хлынула кровь. На стене слева от кровати были густые потеки артериальной крови, перемешанные с кровавой слизью из трахеи. Простыни и подушка насквозь пропитались кровью. Несколько капель, сорвавшихся с лезвия, упали на подоконник.

Елена Ортис еще успела увидеть, как ее собственная кровь фонтаном бьет из шеи, пятная стену ярко-красными брызгами. Она успела вдохнуть кровь поврежденной трахеей, услышать, как она булькает в легких, а потом отхаркнуть алую мокроту в приступе удушающего кашля.