Homo Deus. Краткая история будущего

Если бы дело было только в этом, мы могли бы возразить, что ученым просто нужно продолжать поиски. Если они до сих пор ничего не нашли – значит, плохо искали. Однако биологи строят свои выводы не на отсутствии каких-то свидетельств, а прежде всего на том, что сама идея души противоречит фундаментальным принципам эволюции. В этом противоречии – причина лютой ненависти, которую теория эволюции вызывает у правоверных монотеистов.





Кто боится Чарльза Дарвина?




Согласно опросу, проведенному в 2012 году Институтом Гэл-лапа, всего 15 процентов американцев полагают, что Homo Sapiens – результат исключительно естественного отбора, без какого бы то ни было божественного вмешательства; 32 процента полагают, что люди, может, и произошли от более ранних форм жизни путем длившейся миллионы лет трансформации, но Бог срежиссировал все это шоу; 46 процентов уверены, что Бог создал людей в их нынешнем виде около десяти тысяч лет назад, как сказано в Библии. Годы, проведенные в колледже, никак не влияют на эти взгляды. Тот же опрос показал, что 46 процентов выпускников бакалавриатов верят в библейскую историю, и только 14 процентов считают, что люди сформировались без всякого божественного участия. Даже среди магистров и докторов наук 25 процентов верят Библии и только 29 процентов связывают появление нашего вида исключительно с естественным отбором[98].

Преподавание теории эволюции в школах и так не на высоте, а религиозные фанаты требуют вообще его отменить. Или настаивают на том, чтобы дети также изучали теорию разумного замысла, согласно которой все живые организмы были сотворены волей некоего высшего разума (читай: Бога). «Преподавайте им обе теории, – говорят церковники, – и пусть ребята сами выбирают».

По какой же причине теория эволюции встречает столь ожесточенное противодействие, тогда как до теории относительности или квантовой механики никому нет дела? Почему политики не предлагают знакомить школьников с альтернативными представлениями о материи, энергии, пространстве и времени? Ведь концепция Дарвина на первый взгляд кажется менее опасной, чем фантасмагории Эйнштейна или Верне-ра Гейзенберга. Теория эволюции основывается на принципе выживания наиболее приспособленного – идее простой и ясной, если не сказать банальной. Напротив, теории относительности и квантовой механики утверждают, что вы можете искривлять время и пространство, что-то может возникать из ничего, а кошка может быть живой и мертвой одновременно. Это насмешка над здравым смыслом, однако никто не бросается защищать невинных школьников от этой несусветицы. Почему?

Теория относительности никого не раздражает потому, что не противоречит ни одному из наших сокровенных верований. Большинству обывателей совершенно безразлично, абсолютны пространство и время или относительны. Если вы считаете, что можно изгибать пространство и время, да ради бога. Гните себе на здоровье. Какое мне дело? А Дарвин – ну да, тот лишил нас наших душ. Если вы действительно понимаете теорию эволюции, вам очевидно: никакой души нет. Эта мысль повергает в ужас не только истовых христиан и правоверных мусульман, но и многих светских людей, не придерживающихся определенной религиозной догмы, однако желающих верить, что каждый человек несет в себе некую вечную индивидуальную сущность, которая остается неизменной на протяжении всей жизни и может даже пережить смерть.

Буквальный смысл слова «индивидуум» – «неделимый». То, что я «индивидуум», означает, что мое истинное «я» – единое целое, а не собрание отдельных частей. Эта невидимая сущность якобы перетекает из мгновения в мгновение, ничего не теряя и ничего не приобретая. Мое тело и мозг постоянно меняются – нейроны стреляют, гормоны курсируют от органа к органу, мышцы сокращаются. Моя личность, мои желания и отношения никогда не стоят на месте и могут полностью трансформироваться за годы и десятилетия. Но в глубине я до самой смерти останусь тем же, кем родился, – и, возможно, после смерти тоже.

К несчастью, теория эволюции идет вразрез с представлением, будто мое «я» – это какая-то неделимая, неизменная и потенциально бессмертная сущность. По теории эволюции все биологические организмы – от слонов и дубов до клеток и молекул ДНК – состоят из более мелких и более простых частиц, которые без конца сходятся и расходятся. И слоны, и клетки формировались постепенно в результате все новых и новых таких комбинаций. Никакая неделимая и неизменная сущность не могла явиться на свет путем естественного отбора.

Человеческий глаз, например, – это чрезвычайно сложная система, состоящая из более мелких частей, таких как хрусталик, роговица и сетчатка. Глаз не свалился с небес, уже укомплектованный всеми этими элементами. Он развивался шажок за шажком на протяжении миллионов лет. Наш глаз очень похож на глаз Человека Прямоходящего, жившего миллион лет назад. Чуть меньше он похож на глаз австралопитека, жившего пять миллионов лет назад. И очень отличается от глаза дриолестоидов, живших 150 миллионов лет назад. Наконец, он не имеет ничего общего с одноклеточными организмами, населявшими нашу планету сотни миллионов лет назад.

Однако даже у одноклеточных организмов были крошечные органеллы, позволявшие им отличать свет от тьмы и двигаться к тому или к другому. Путь от таких архаических сенсоров к человеческому глазу очень долог и извилист, но если у вас в запасе сотня-две миллионов лет, вы, конечно, можете без спешки пройти его весь шаг за шагом. Вы можете это сделать, потому что глаз составлен из разных частей. Если каждые несколько поколений маленькая мутация будет слегка менять какую-то из этих частей – скажем, чуть круче изгибать роговицу, – через миллион поколений эти изменения могут сформировать человеческий глаз. Будь глаз полностью однороден, он никогда не был бы создан естественным отбором.

Вот почему теория эволюции несовместима с идеей души, по крайней мере понимаемой как нечто невидимое, неделимое и потенциально бессмертное. Такая целостность не может быть результатом пошаговой эволюции. Естественный отбор смог создать человеческий глаз, потому что у глаза есть составные части. А у души частей нет. Если душа Человека Разумного ступень за ступенью вырастала из души Человека Прямоходящего, то каковы были эти ступени? Есть ли какая-то часть души, которая у Человека Разумного развита лучше, чем у Человека Прямоходящего? Но в том-то и дело, что частей у души нет.

Вы можете возразить, что человеческие души не развивались постепенно, а явились в один прекрасный день во всей своей славе. Но можно ли поточнее: когда был этот прекрасный день? Как ни вглядывайся в эволюцию человечества, найти его не удается. Каждый из когда-либо существовавших людей был зачат в женской яйцеклетке, оплодотворенной мужским сперматозоидом. Представьте себе первого младенца, родившегося с душой. Он всем пошел в маму и папу, за исключением того, что у него была душа, а у них нет. Наше биологическое знание, безусловно, может объяснить появление на свет младенца, чья роговица чуть больше изогнута, чем роговицы его родителей. Для этого достаточно небольшой мутации одного гена. Но биология не может объяснить рождение младенца с бессмертной душой от родителей, не имевших даже намека на нее. Способна ли одна или даже дюжина мутаций наделить животное сущностью, неподвластной любым изменениям, включая смерть?

Так что существование души никак не согласуется с теорией эволюции. Суть эволюции в движении, она не способна произвести что-либо неизменное. С точки зрения эволюции ближайший аналог человеческой сущности – наша ДНК, а она является носителем мутации, а не оплотом вечности. Это до ужаса пугает многих людей, которым проще отвергнуть теорию эволюции, чем отказаться от своей души.





Почему у фондовой биржи нет сознания




Еще один довод, приводимый в оправдание превосходства человека, таков: из всех земных существ только Homo Sapiens обладает сознательным разумом. Разум представляет собой нечто совершенно отличное от души. Разум – не какая-то мистическая вечная сущность. И в то же время не орган, подобный глазу или мозгу. Разум – это поток субъективных переживаний, таких как боль, удовольствие, гнев и любовь. Эти ментальные переживания сплетаются из ощущений, эмоций и мыслей, которые вспыхивают на мгновение и тут же исчезают. За ними вспыхивают и исчезают другие. (Мы часто пытаемся разбить наши переживания на четкие категории, такие как ощущения, эмоции и мысли, но в действительности они все смешаны.) Эта безумная мешанина переживаний составляет поток сознания. В отличие от бессмертной души разум многосоставен, подвержен постоянным изменениям, и нет оснований считать его вечным.

Что касается души, то кто-то в нее верит, кто-то нет. А поток сознания – это реальность, которая каждое мгновение с нами. Это абсолютно бесспорная вещь. В его существовании нельзя усомниться. Даже если под гнетом неуверенности мы спрашиваем себя: «Не вымысел ли эти субъективные переживания?» – то можем быть уверены, что в этот момент испытываем, переживаем сомнение.

Что представляют собой эти переживания, соединяющиеся в потоке сознания? Каждое субъективное переживание включает в себя два базовых элемента: ощущение и желание. У роботов и компьютеров сознание отсутствует, так как, несмотря на бесчисленные способности, они ничего не чувствуют и ничего не желают. Робот может иметь энергетический сенсор, посылающий сигнал в его центральный процессор, когда в батарее заканчивается заряд. Получив сигнал, робот может приблизиться к электрической розетке, подключиться к ней и подзарядить батарею. Однако на протяжении всей этой процедуры робот не испытывает желания зарядиться. Он ничего не испытывает. Человек же, израсходовав энергию, чувствует голод и жаждет избавиться от этого неприятного ощущения. Вот почему мы говорим, что люди – сознательные существа, а роботы нет и почему преступно заставлять людей работать до тех пор, пока они не упадут от голода и изнеможения, тогда как эксплуатировать робота, пока не разрядится батарея, нисколько не зазорно.

А как же животные? Есть ли у них сознание и субъективные переживания? Нормально ли погонять лошадь, пока она не рухнет от изнеможения? Как уже говорилось, современная биология признает, что все млекопитающие, птицы и по крайней мере некоторые рептилии и рыбы испытывают чувства и эмоции. Однако новейшие теории также утверждают, что ощущения и эмоции – это биохимические алгоритмы обработки данных. Поскольку мы знаем, что роботы и компьютеры обрабатывают данные без всяких субъективных переживаний, может, и с животными дело обстоит так же? Ведь даже у людей многие сенсорные и эмоциональные нейронные цепочки способны обрабатывать информацию и инициировать действия без участия сознания. Возможно, за всеми ощущениями и эмоциями, которые мы приписываем животным, – голодом, страхом, любовью и верностью – скрываются бессознательные алгоритмы, а вовсе не субъективные переживания?[99]

Такого мнения придерживался отец современной философии Рене Декарт. В XVII веке Декарт заявлял, что только люди чувствуют и желают, а все прочие твари – бессмысленные автоматы типа робота или кофемашины. Когда человек бьет собаку, собака не ощущает боли. Она вздрагивает и воет автоматически, как кофемашина, которая при работе гудит, ничего не чувствуя и не испытывая никаких желаний.

Во времена Декарта это было расхожее представление. Доктора и ученые XVII века без обезболивания и без зазрения совести вскрывали живых собак и наблюдали за деятельностью их внутренних органов. Они не видели в этом ничего предосудительного, как мы не видим ничего предосудительного в том, чтобы открыть крышку вендингового автомата и посмотреть, как работают его приводы и транспортеры. И в начале XXI века многие все еще убеждены, что у животных нет сознания или, в лучшем случае, что у них совершенно иной, низший его тип.

Для того чтобы заключить, есть у зверей сознательный разум, похожий на наш, или нет, надо сперва разобраться в том, как функционирует разум и какова его роль. Это крайне сложные вопросы, однако на них стоит задержаться, потому что следующие несколько глав будут посвящены разуму. Мы не сумеем постичь всей значимости новейших технологий, таких как искусственный интеллект, если не будем знать, что такое разум. Поэтому ненадолго отвлечемся от частной проблемы разума животных и посмотрим, что вообще известно науке о разуме и сознании. Мы сосредоточимся на примерах, взятых из исследований человеческого сознания, – которое нам более доступно, – и позже вернемся к животным, чтобы спросить: присуще ли нашим мохнатым и пернатым братьям то, что присуще людям?

Честно говоря, наука на удивление мало знает о разуме и сознании. Общепризнано, что сознание – это продукт электрохимических реакций в клетках мозга и что ментальные переживания выполняют важную функцию обработки дан-ных[100]. Однако никто не имеет понятия, каким образом масса биохимических реакций и электрических потоков в мозге создает субъективное ощущение боли, гнева или любви. Возможно, лет через десять или пятьдесят объяснение будет найдено. Но сейчас мы его не имеем, и лучше на этот счет не заблуждаться.

С помощью магнитно-резонансных томографов, имплантированных электродов и прочих хитроумных гаджетов ученые, конечно, выявили корреляцию и даже причинно-следственную связь между разными субъективными переживаниями и электрическими потоками в мозге. По одной лишь активности вашего мозга они способны понять, бодрствуете вы, дремлете или глубоко спите. Они могут в момент вашего пробуждения выставить перед вами на миг картинку и определить (не спрашивая вас), увидели вы ее или нет. Они даже ухитрились соотнести нейроны отдельного мозга с конкретными смысловыми единицами, открыв, например, «нейрон Билла Клинтона» и «нейрон Гомера Симпсона». Когда включен «нейрон Билла Клинтона», человек думает о сорок втором президенте США; покажите ему изображение Гомера Симпсона, и зажжется одноименный нейрон.

В более общем плане, ученые знают: если в определенном участке мозга поднимается электрическая буря, то вы, вероятнее всего, сердитесь. Если эта буря утихает и вспыхивает другой участок – вы чувствуете любовь. Ученые даже умеют пробуждать гнев и любовь, стимулируя нужные нейроны.

Но как перемещение электронов претворяется в субъективный образ Билла Клинтона или субъективное чувство гнева или любви?

Вот самое распространенное объяснение. Мозг – это система чрезвычайной сложности с более чем 80 миллиардами нейронов, которые соединены в бесчисленные хитропере-плетенные сети. Когда от миллиардов нейронов разбегаются во всех направлениях миллиарды электрических импульсов, возникают субъективные переживания. Хотя отправка и получение каждого электрического импульса – простой биохимический феномен, из взаимодействия всех этих импульсов рождается нечто неизмеримо более сложное – поток сознания. То же самое мы наблюдаем во многих других областях. Движение одной машины – предельно простое действие, но когда миллионы машин едут и лавируют одновременно, образуются пробки. Покупка и продажа одной акции мало что меняет, но покупка и продажа миллионов акций миллионами биржевых маклеров может привести к экономическому кризису, который поставит в тупик даже экспертов.

Однако это объяснение ничего не объясняет. Оно лишь подтверждает, что проблема чрезвычайно сложна. Оно не проливает света на то, каким образом один тип явления (миллиарды мельтешащих электрических импульсов) порождает совершенно другой тип явления (субъективные переживания гнева или любви). Аналогия с автомобильными пробками и экономическими кризисами некорректна. Как образуется автомобильная пробка? Если вы будете ехать за одной машиной, то никогда этого не поймете. Пробка является результатом взаимодействия множества машин. Машина А тормозит машину Б, которая подрезает машину В, которая преграждает путь машине Г… и т. д. Но если вы проследите за маневрами всех участвующих машин, то получите полное представление о заторе. Вам не придется спрашивать: «Как же эти маневры привели к пробке?» Потому что «автомобильная пробка» – не более чем абстрактный термин, который мы, люди, придумали для обозначения этого специфического стечения обстоятельств.

Напротив, «гнев» – не абстрактный термин, которым мы решили для краткости назвать миллиарды электрических импульсов мозга. Гнев – это в высшей степени конкретное переживание, которое было знакомо людям задолго до того, как они хоть что-то узнали об электричестве. Произнося: «Я в ярости!» – вы выражаете очень острое чувство. Если же вы описываете, как химическая реакция в нейроне генерирует электрический импульс и как миллиарды подобных реакций генерируют миллиарды дополнительных импульсов, нелишним будет поинтересоваться: «А как эти миллиарды событий сходятся воедино, чтобы породить мое реальное чувство ярости?»

Когда тысячи машин еле-еле ползут по улицам Москвы, мы называем это автомобильной пробкой, но из пробки не возникает некое великое московское сознание, которое витает над Садовым кольцом и бормочет: «Закупорило, не продохнуть!» Когда миллионы людей продают миллиарды акций, мы называем это экономическим кризисом, но никакой Дух Уолл-стрит не ворчит: «Черт, чувствую – я в кризисе». Когда в небе собираются триллионы молекул воды, мы называем это облаком, но облако не делает никаких сознательных заявлений типа: «Настроение у меня дождливое». Как же так получается, что когда по моему мозгу носятся миллиарды электрических импульсов, то пробуждается разум, который чувствует: «Я в ярости!»? На сегодняшний день мы не имеем об этом ни малейшего представления.

Если эта дискуссия вас запутала и озадачила, тогда вы в очень хорошей компании: лучшие ученые тоже далеки от расшифровки загадки разума и сознания. Наука замечательна, в частности, тем, что, когда ученые чего-то не знают, они могут проверить кучу теорий и гипотез, а в итоге просто признаться в своем неведении.






Уравнение жизни




Ученым неведомо, как совокупность мозговых электрических импульсов преобразуется в субъективные переживания. И что еще важнее, им неведомо, в чем может состоять эволюционное преимущество такого феномена. Это величайший пробел в нашем понимании жизни. У людей есть ноги, потому что миллионам поколений наших предков ноги позволяли ловить кроликов и удирать от львов. У людей есть глаза, потому что в течение бесчисленных тысячелетий глаза позволяли нашим предшественникам видеть, куда убегает кролик и откуда подкрадывается лев. Но почему у людей есть субъективные чувства голода и страха?

Еще недавно биологи предлагали очень простой ответ. Субъективные переживания необходимы нам для сохранения жизни, ведь не подталкивай нас голод или страх, мы бы и не подумали ловить кроликов или бегать от львов. Почему при виде льва человек убегал? Разумеется, с перепугу. Субъективные переживания определяли человеческие действия. Однако сегодня ученые дают гораздо более детальное объяснение. Стоит человеку приметить льва, электрические импульсы мчатся из глаза в мозг. Там входящие импульсы возбуждают определенные нейроны, которые выстреливают своими импульсами. Эти импульсы возбуждают следующие нейроны и т. д. Если достаточное количество правильных нейронов реагирует с нужной скоростью, то в надпочечники поступает команда наводнить тело адреналином, сердце получает приказ стучать чаще, а моторные нейроны посылают сигналы в мышцы ног, заставляя их растягиваться и сокращаться, и… человек пускается наутек.

Парадокс в том, что чем глубже мы вникаем в этот процесс, тем труднее становится объяснять сознательные переживания. Чем лучше мы понимаем мозг, тем большим излишеством кажется разум. Если вся работа системы заключается в пересылке туда-сюда электрических импульсов, зачем нам нужно еще чувствовать страх? Если цепочка электрохимических реакций ведет от нервных клеток глаза непосредственно к мышцам ног, зачем добавлять в нее субъективные переживания? Какова их роль? Бесчисленные костяшки домино могут падать змейкой без всякого вмешательства субъективных переживаний. Зачем нейронам чувства? Стимулировать друг друга или приказывать надпочечникам: «Подкачайте-ка адреналина»? В действительности наша телесная активность, включая мышечные сокращения и гормональные выделения, в 99 процентах случаев происходит без сознательных ощущений. Тогда почему нейроны, мышцы и железы нуждаются в таких ощущениях в оставшемся одном проценте случаев?

Вы можете сказать, что разум нам полезен, так как разум хранит воспоминания, строит планы и самостоятельно выдает совершенно новые образы и идеи. Он не просто отвечает на внешние раздражители. К примеру, заметив льва, человек не автоматически реагирует на вид хищника. Он вспоминает, как год назад лев слопал его тетушку. Он представляет, каково ему будет в зубах у льва. Он жалеет своих оставшихся без отца детишек. Поэтому и бросается наутек. Правда, многие цепные реакции запускаются самим разумом, а не непосредственно внешним стимулом. Так, воспоминание о каком-то прошлом нападении льва может спонтанно всплыть в уме человека, наведя его на мысль об угрозе, которую представляют собой львы. Тогда он созывает соплеменников на совет, и они путем мозгового штурма придумывают новейший способ отпугивания львов.

Но постойте. Что такое все эти воспоминания, фантазии и мысли? Где они существуют? Согласно последним биологическим теориям, наши воспоминания, фантазии и мысли не обитают в некоей высшей нематериальной сфере. Они тоже – потоки электрических импульсов, испускаемых миллиардами нейронов. Поэтому даже погруженные в воспоминания, фантазии и мысли, мы все равно остаемся в круге электрохимических реакций, которые проходят через миллиарды нейронов, чтобы в конце концов активизировать надпочечники и мускулатуру ног.

Есть ли в этом длинном и путаном путешествии хоть какой-то этап, где между действием одного нейрона и реакцией следующего вклинивается разум, решая, целесообразно ли второму нейрону выстреливать или нет? Есть ли какое-нибудь движение хотя бы единичного электрона, спровоцированное субъективным чувством страха, а не предшествующим движением другой частицы? Если такого движения нет и если каждый электрон перемещается потому, что прежде переместился другой, – зачем нам испытывать страх? Мы не знаем.

Философы облекли эту загадку в форму хитрого вопроса: что происходит в сознании, чего не происходит в мозге? Если в сознании не происходит ничего, кроме того, что происходит в нашей громадной нейронной сети, – тогда к чему нам сознание? Если же в сознании все-таки происходит что-то помимо и сверх того, что происходит в нейронной сети, – где, черт возьми, это происходит? Предположим, я вас спрошу, как Гомер Симпсон воспринял скандал Клинтон–Левински. Вероятно, вы никогда об этом не задумывались, поэтому ваш разум должен теперь соединить два раньше не связанных воспоминания, возможно, представить Гомера Симпсона, который с кружечкой пива в руках наблюдает за президентом, произносящим свое знаменитое: «У меня не было сексуальных отношений с этой женщиной». Где происходит это соединение?

Некоторые исследователи мозга говорят, что оно происходит в «глобальном рабочем пространстве»[101], создаваемом взаимодействием множества нейронов[102]. Однако выражение «рабочее пространство» – всего лишь метафора. А какова скрывающаяся за ней реальность? Где на самом деле встречаются и соединяются части информации? Согласно современным теориям, уж точно не в некоем платоническом пятом измерении. Положим, это происходит там, где два прежде не связанных нейрона вдруг начинают передавать импульсы друг другу. Между «нейроном Билла Клинтона» и «нейроном Гомера Симпсона» формируется новый синапс. Но тогда для чего помимо и сверх физической спайки двух нейронов нам требуется сознательное воспоминание?

Изложим ту же загадку языком математики. Сейчас считается истиной в последней инстанции, что организмы – это алгоритмы, а алгоритмы могут быть представлены математическими формулами. Вы можете цифрами и математическими символами записать ряд операций, которые выполняет вендинговая машина, готовящая чашку чая, и ряд операций, которые выполняет мозг, испуганный приближением льва. Если это так и если сознательные переживания играют какую-то существенную роль, значит, у них должно быть математическое выражение. Ведь они неотъемлемый элемент алгоритма. При записи алгоритма страха, то есть преобразовании «страха» в цепочку точных вычислений, нам следовало бы указывать: «Шаг номер девяносто три в вычислительном процессе – субъективное чувство страха!» Но есть ли в необъятном царстве математики какой-нибудь алгоритм, содержащий субъективные переживания? Пока таковой нам неизвестен. Несмотря на наши обширные познания в сфере математики и информатики, мы еще не изобрели ни одной системы обработки данных, которой для функционирования требовались бы субъективные переживания, и ни одной такой, которая испытывала бы боль, радость, гнев или любовь[103].





Может быть, субъективные переживания нам нужны для того, чтобы размышлять о себе самих? Зверь, блуждающий по саванне и просчитывающий свои шансы на выживание и воспроизводство, должен давать себе отчет в собственных действиях и решениях и иногда оповещать о них других зверей. Мозг, пытающийся моделировать собственные решения, попадает в силок бесконечной дигрессии и абракадабры! Из этого силка и выпархивает сознание.





Беспилотный автомобиль компании Google



Лет пятьдесят назад это можно было бы принять, но не в 2018 году. Некоторые корпорации, такие как Google и Tesla, создают беспилотные автомобили, которые уже ездят по дорогам. Алгоритмы, управляющие беспилотными автомобилями, производят миллионы вычислений в секунду, оперируя данными о других автомобилях, пешеходах, светофорах и выбоинах. Беспилотный автомобиль благополучно останавливается на красный свет, объезжает препятствия и держится на безопасном расстоянии от других средств передвижения – не испытывая никакого страха. При этом автомобиль должен принимать в расчет себя и передавать информацию о своих планах и намерениях окружающим машинам – ведь если он решит свернуть вправо, то своим маневром повлияет на их поведение. Автомобиль делает это без всякого труда, но и без каких-либо переживаний. И беспилотный автомобиль не исключение. Многие компьютерные программы учитывают свои действия, но ни у одной из них не развилось сознание, равно как способность чувствовать и желать[104].



Раз не находится объяснения разуму и неизвестно, какую он выполняет функцию, почему бы нам его просто не упразднить? История науки изобилует отвергнутыми концепциями и теориями. Например, ученые раннего Нового времени, искавшие объяснение движению света, исходили из существования субстанции под названием «эфир», которая предположительно заполняет всю вселенную. Считалось, что свет – это волны эфира. Однако ученые не сумели эмпирически подтвердить наличие эфира и выдвинули другие, лучшие теории света. В результате эфир был отправлен в мусоросборник науки.

Таким же образом люди тысячелетиями объясняли многочисленные природные явления вмешательством Бога. Откуда берутся молнии? Их мечет Бог. Почему идет дождь? Его посылает Бог. Как на Земле появилась жизнь? Ее создал Бог. В последние несколько веков ученые не обнаружили никаких эмпирических доказательств бытия Бога, зато нашли гораздо более обстоятельные объяснения разрядам молний, дождю и происхождению жизни. Если не считать нескольких подразделов философии, ни в одном уважаемом научном журнале сейчас не встретишь статьи, в которой бытие Бога рассматривалось бы всерьез. Историки не говорят, что союзники выиграли Вторую мировую войну, потому что на их стороне был Бог; экономисты не возлагают на Бога вину за экономический кризис 1929 года; геологи не списывают на Его волю сдвиги тектонических плит.

Аналогичная участь постигла и душу. Тысячелетиями люди верили, что за всеми нашими поступками и решениями стоит душа. Однако в отсутствие подтверждающих свидетельств и под влиянием гораздо более обстоятельных альтернативных теорий биология выбросила душу на свалку. Как частные лица, многие биологи и врачи, возможно, продолжают верить в душу. Но они никогда не пишут о душе в серьезных научных журналах.

Может быть, разуму пора последовать за душой, Богом и эфиром в мусорный бак науки? Ведь никому еще не удалось разглядеть чувство боли или любви под микроскопом, и у нас есть детальное биохимическое объяснение боли и любви, не оставляющее места субъективным переживаниям. Однако между разумом и душой есть принципиальное различие (так же как между разумом и Богом). В то время как существование вечной души – домысел чистой воды, ощущение боли – явная и весьма осязаемая реальность. Когда я наступаю на гвоздь, то абсолютно уверен, что чувствую боль (не важно, известно ли мне научное описание процесса). В то же время у меня нет уверенности, что, если в рану попадет инфекция и я умру от гангрены, моя душа будет жить дальше. Это очень занятная и утешительная идея, в которую я был бы счастлив поверить, но у меня нет доказательств ее правдивости. Поскольку все ученые постоянно испытывают субъективные чувства (уж боль и сомнение наверняка), они не могут отрицать их существование.

Другой способ списать со счетов разум и сознание – отрицать не их существование, а их значимость. Некоторые ученые – в том числе Дэниел Деннет[105] и Станислас Деан[106] – утверждают, что на все сколько-нибудь значимые вопросы можно ответить, исследуя мозговую активность без всякой ее связи с субъективными переживаниями. Таким образом, ученые могут спокойно убрать «разум», «сознание» и «субъективные переживания» из своего словаря и из своих статей. Но как станет ясно из следующих глав, все величественное здание современной политики и этики построено на субъективных переживаниях и редкую морально-этическую дилемму можно разрешить, основываясь исключительно на мозговой активности. Почему, например, недопустимы пытки и изнасилование? С чисто неврологической точки зрения, когда человека пытают или насилуют, в его мозге происходят определенные биохимические реакции и от одного пучка нейронов к другому передаются всевозможные электрические импульсы. Что в этом может быть дурного? Большинство современных людей питают отвращение к пыткам и изнасилованиям из-за причиняемых жертвам страданий. Если какой-нибудь профессор считает, что субъективные переживания не важны, пусть попробует объяснить, почему пытки и изнасилование неприемлемы, не касаясь субъективных ощущений.

В конечном счете многие ученые признают, что сознание реально и может иметь огромную моральную и политическую ценность, однако утверждают, что оно не выполняет никакой биологической функции. Сознание – это биологически бесполезный побочный продукт некоторых мозговых процессов. Двигатели самолета ревут громко, но не рев поднимает его в небо. Людям не нужен углекислый газ, но каждый их выдох увеличивает его содержание в воздухе. Так же и сознание может быть своего рода ментальным выхлопом от работы сложных нейронных сетей. Оно ничего не делает.



Оно просто есть. Если это правда, значит, все боли и удовольствия, испытанные миллиардами живых существ за миллионы лет, – не более чем подобный выхлоп. Мысль интересная, даже если и ошибочная. Но больше всего поражает то, что на сегодняшний момент это лучшая теория сознания, которую нам способна предложить современная наука.



Возможно, биологи рассматривают проблему под неверным углом. Они полагают, что вся жизнь заключается в обработке данных и что организмы представляют собой машины для произведения вычислений и принятия решений. Однако эта аналогия между организмами и алгоритмами может направить нас по ложному пути. В XIX веке ученые сравнивали мозг и разум с паровыми двигателями. Почему с паровыми двигателями? Потому что в те времена это было последнее чудо техники. Оно приводило в действие поезда, корабли и станки, так что, когда люди пытались объяснить жизнь, они предполагали, что она устроена по аналогичному принципу. Разум и тело состоят из трубок, цилиндров, клапанов и поршней, которые нагнетают и сбрасывают давление, производя тем самым движения и действия. Этот взгляд нашел отражение даже в психоанализе Фрейда, и с тех пор наш психологический жаргон изобилует понятиями, заимствованными из механики.

Взять хотя бы следующее рассуждение Фрейда: «Армии используют половое влечение для подогрева воинственности. Армия призывает в свои ряды юношей на пике половой возбудимости. Армия ограничивает солдат в возможности заниматься сексом и сбрасывать внутреннее давление, которое в результате накапливается. Затем армия перенаправляет это сдерживаемое давление и дает ему выйти в форме военной агрессии». Именно так работает паровой двигатель. Вы выпариваете воду в герметически закрытой камере. Давление в ней возрастает до тех пор, пока вы вдруг не открываете клапан и пар не устремляется в нужном направлении, приводя в движение поезд или ткацкий станок. Не только в армии, но и в обычной жизни мы часто жалуемся, что «можем лопнуть, если не выпустим пар».

В XXI веке сравнивать человеческую психику с паровым двигателем смешно. Теперь нам известны гораздо более совершенные технологии – компьютерные, поэтому мы уподобляем человеческую психику обрабатывающему данные компьютеру, а не использующему давление паровому двигателю. Но эта новая аналогия может показаться столь же наивной. Ведь у компьютера нет разума. Компьютер ничего не хочет, даже когда подхватывает вирус, и интернет не чувствует боли, даже когда авторитарные режимы отключают от Всемирной сети целые страны. Так зачем использовать компьютер как модель для понимания разума?

А действительно ли мы уверены, что у компьютеров нет желаний или ощущений? И если у них нет ничего подобного сейчас, не станут ли они со временем достаточно сложными, чтобы развить в себе сознание? Если бы такое случилось, как бы мы могли в этом убедиться? Когда компьютеры заменят наших психиатра, учителя и водителя автобуса, как мы сможем понять, имеются у них чувства или они просто сборище не имеющих разума алгоритмов?

Что касается людей, сегодня мы в состоянии отличать сознательные ментальные переживания от бессознательной активности мозга. Хотя мы пока далеки от постижения тайны сознания, ученым удалось выявить некоторые его электрохимические признаки. Начали они с допущения, что человеку, который говорит, что осознает происходящее, можно верить на слово. Основываясь на этом допущении, ученые сумели выделить специфические схемы мозговой активности, которые регистрируются всякий раз, как человек подтверждает, что он в полном сознании, но никогда – при отсутствии сознания.

Это, например, позволило врачам точно определять, в коме находится разбитый инсультом больной или только перестал владеть телом и речью. Если при обследовании его мозга обнаруживаются признаки мыслительной активности, то он, скорее всего, в сознании, хотя и не в силах двигаться и говорить. Врачи даже научились общаться с подобными больными при помощи МРТ. Задавая пациентам вопросы, требующие утвердительного или отрицательного ответа, они просят их в случае ответа «да» представить себя на корте с ракеткой в руках или визуализировать облик собственного дома при ответе «нет». И наблюдают, как загораются моторные зоны коры головного мозга, когда пациент представляет себя на корте («да»), или же активируется зона, отвечающая за пространственную память («нет»)[107].

С людьми понятно, а как насчет компьютеров? Поскольку у компьютеров, созданных на основе кремния, совершенно иная структура, чем у биологических нейронных сетей, в основе которых лежит белок, признаков человеческого сознания у них быть не может. Получается порочный круг. Начав с допущения, что людям, заявляющим, что они осознают происходящее, можно верить на слово, мы сумели определить маркеры человеческого сознания и использовать их для «доказательства» того, что человек действительно осознает происходящее. Но если искусственный интеллект сообщит в самоотчете, что его сознание включено, надо ли ему верить?