Хозяйка Кладбища

Но снаружи доносился лишь тихий плеск воды. Я рискнула и полезла вверх, наружу.

И едва не сверзилась с камня. Наружная его сторона оказалась заросшей какой–то скользкой зеленой гадостью, тут же отслоившейся, стоило мне залезть на нее. Кое–как усевшись на камень, я глянула по сторонам. Явно город, но не та часть, где порт, а, похоже, какой–то канал или хорошо сделанная набережная реки. Воды с этой стороны почти не было, и камень стоял на берегу. Я, поминая то черта, то его бабушку, затолкала его обратно, чтобы не так бросалось в глаза. Наверняка тут есть жители, примечающие всякое.

Стащив с волос косынку, я завернула в нее свои дурацкие боты, а затем обломала пару веток с кустов, нависавших над каналом и, как смогла, замела свои следы. Если вода поднимется, то и хорошо, если нет — лучше их не оставлять.

Подобрав юбку, я вошла в воду и, держа сверток над водой, потрюхала по течению. А холодно–то как! Вода ледяными ладонями обхватила меня за лодыжки, тонкими пальцами стала подниматься по платью, пробежалась мурашками по спине и рукам.

Около моста, пересекающего канал, глубина и вовсе стала по пояс, а дальше к устью мне пришлось плыть, неловко загребая одной рукой и перебирая ногами. Нырять я не стала. Выбравшись на берег позади стены — я не рискнула идти к воротам, уж лучше как вчера пройдусь, — я стащила платье и принялась выжимать его. «Вонь», преследующая меня, уменьшилась еще на десять процентов. Глядишь, я так и людям нравиться начну.

— А ты и вправду хорошенькая, лапушка! — услышала я медовый голос.

Эмиль Белукка, местный жонглер, стоял неподалеку. Лунный свет отражался от его насмешливой улыбки. Он чуть поклонился, когда я вперила в него свой горящий взгляд.

— Ты, отвернись сейчас же! — крикнула я, прикрываясь платьем

— Почему? — удивился он.

— Это неприлично! — возмутилась я, — Если только ты, конечно, не собираешься жениться на мне вот прям сегодня же!

Глаза жонглера остекленели, улыбка стала похожей на пластиковую рекламу стоматологии. Несколько мгновений он стоял, застыв — похоже, я перегрузила его программу.

Наконец Эмиль встряхнулся, и в этот раз поклон его уже не был таким шуточным.

— Прости, лапушка, я не могу принять твое предложение.

Ваше предложение помолвки не может быть отправлено.

Эй, игра, я и не собиралась делать ничего подобного! Какой замуж, да ещё с НПС?

— Но, если хочешь, можешь погреться у нашего костра. Это тут, неподалеку, — Эмиль махнул рукой в сторону небольшого перелеска. И действительно, за деревьями виднелось что–то вроде кибиток или фургонов. Две крытые повозки стояли под углом друг к другу, закрывая от морского бриза небольшой походный очаг.

Пятерка ряженых в разноцветные одежды людей грелась около огня, попивая из железных кружек что–то горячее, исходящее паром.

— Что такое, Эмиль, ночная тьма не сожрала тебя, и ты решил притащить ее с собой? — поинтересовался один из ряженых.

— Нет там никакой тьмы. А эта милая девушка, увы, никак не соглашается стать нашей зазывальщицей. — наигранно–печально ответил Эмиль. — Так что ты проиграл, Трусишка Тэм!

Тэм расхохотался и кинул в Эмиля яблоком. Тот поймал свой выигрыш и тут же подбросил вверх. Остальные ряженые присоединились к забаве, кидая Эмилю разные предметы: деревянный шарик, половину ботинка, надгрызенную репку. Что–то присоединялось к летящим в бесконечном хороводе игрушкам, что–то летело обратно в кинувшего. Циркачи развлекались, коротая время до утра.

Я присела на бревно, заменяющее скамейки, и мне сразу сунули в руки кружку с питьем. Оно оказалось несладким и терпким травяным взваром, не похожим ни на чай, ни на кофе, но зато отлично согрело изнутри.

— Эмиль! — донесся из меньшего фургона повелительный женский голос, когда я согрелась и просохла. — Скажи ей зайти!

Эмиль, не прекращая ловить и подбрасывать игрушки, развернулся ко мне. Резкими бросками он подкинул все предметы, которые у него были в руках так, что они выстроились в вертикальную линию, и поймал по одному. А затем поклонился, явно отрепетированно, и изящно подал мне освободившуюся ладонь.

— Прекраснейшая леди, наша госпожа и хозяйка приглашает тебя на беседу. Не откажите в такой милости, — от приторной вежливости в медовом голосе мне захотелось его стукнуть. Неподалеку, где–то за деревьями, угукнул филин, соглашаясь со мной.

Я поднялась по шатким ступенькам в это жилище на колесах. Фургон хозяйки цирка стоял на тележном основании — четыре колеса, деревянные оси, впереди длинные жерди упряжи. Стены и крышу заменяла натянутая на каркас ткань, расписанная звёздами, рунами и просто полосками и кляксами. Понизу шла надпись «Лагерь артистов «Семь кубков“», вышитая крупными стежками по ткани.

Внутри было тесно, узко и темно. У одной из стен стоял шкафчик с книгами, вдоль другой — скамья, заваленная подушками и накрытая пледом, цвета которых в темноте было не разглядеть. Третья стена неожиданно отодвинулась, оказавшись занавесом, и за ней обнаружился небольшой кабинет. Иначе и не назвать. Там был небольшой столик с двумя стульями; на столике лежали карты и стоял гадальный шар. Рядом — небольшая жаровня, ярко пылающая углями. За занавесом притаилось чучело медведя, держащее на лапах разноцветный платок.

Я шагнула вперед, но споткнулась о что–то мягкое. Упасть мне не позволила твердая рука хозяйки.

— Заходи, дочка, заходи. Дай–ка взглянуть на тебя. — Она втащила меня в свой импровизированный кабинет. Пихнула на один стул, сама села напротив. Взяла мою ладонь в свою.

Я подняла взгляд на ее лицо и с трудом сглотнула. У хозяйки цирка не было зрачков! Крупные глаза были целиком из белка, белые–на–белом. Она слепая, подумала я.

— Я вижу гораздо больше, чем ты можешь себе представить, дочка. Я вижу, что наш город не родной тебе, и ты грезишь нами меж сном и явью. Я вижу, что твой приход нарушил порядок, и все теперь пойдет не так, как должно было. Лев потеряет прайд в погоне за бабочкой. Лисица сбежит из разоренного гнезда, чтобы умереть в силке, а черный ворон будет кружить над кха–кха!

Она закашлялась, тяжело и гулко.

Что за глупости она говорит, какая лисица, какая бабочка. При чем тут я?

— Смерть идет с тобой по правую руку, страдания по левую. А за спиной твоей идет убийца! Ждет, когда ты оступишься. Он рядом, да. Ближе, чем кто–либо. Но не может пройти через стену льда, которая окружает тебя.

Я обернулась, но в фургоне никого кроме нас не было.

— Кха–ха–ха, — закаркала–засмеялась гадалка, — теперь ты веришь, что я вижу. Я вижу не здесь и не там, а изнутри наружу. Ты создание изнанки, и гонятся за тобой такие же создания! Уходи.

Хозяйка фургона внезапно обмякла, почти распластавшись на кресле.






* * *


Кладбище встретило меня могильной тишиной. Солнце еще только начало раскрашивать тучи желто–красными мазками, касаясь их из–за далекого горизонта. Мои существа удобно устроились прямо на земле, забыв про приказы.

Хотя Бенно, существо, заменившее Алана, и выкопало могилу для своего подельника, закапывать ее оно не стало. Ендол и Далия и вовсе прохлаждались всю ночь — собранных костей я у них не увидела. Пришлось стимулировать их работу тычками, может до восхода солнца еще и успеют что–то собрать.

Взявшись за лопату, я быстро забросала землей тюремного покойника. У новехоньких ворот повозок с постояльцами не было и, надеюсь, сегодня (или в этом году) не будет. Едва на соседней ферме петух начал раскудахтываться перед приветствием солнца, я загнала своих помощничков в часовню и заставила снова делать фонари. Думаю, ближайшие дни это будет моим основным производством. Запихав в поясной кошель три штуки из уже готовых — больше не влезло, — я вернулась в город.

Торговая площадь поприветствовала меня шумом и гамом, но сегодня я не шаталась бесцельно по окраинам, а отправилась исследовать рынок уже гораздо более подробно.

Оказалось, что в ряды расположены на прямо, а секторами вокруг центра. Сам центр был свободен от палаток и торговцев, и тут праздно гуляли горожане. Несколько фривольно одетых девиц зазывали посетителей в паб «Три карпа», где вечером ожидалось выступление какой–то Лагунной Дивы.

Едва часы на ратуше пробили девять, как из собора вышел служка, и тоже прошел к центру рынка. Здесь он воздел руки к небесам, и начал читать проповедь–призыв отправиться в собор: замаливать грехи и слушать наставления Городского проповедника, отца Еноха.

— Истинно говорю я вам!.. — доносился голос служки, а вокруг него понемногу собиралась толпа людей. Я тоже присоединилась, но при этом старалась поглядывать и на толпу. Здесь просто обязан быть нужный мне человек.

И действительно, не прошло и пятнадцати минут, как легкие пальцы легли на мой кошелек, потянули за завязки, и замерли, схваченные моей ладонью.

— Попался! — заявила я неприметному парню, пытавшемуся меня обокрасть. Он попытался вырвать у меня свою руку, но безуспешно. — Заорешь и проблемы будут у тебя же, ты понимаешь?

На краю площади как раз показался Джан Галеаццо, направлявшийся в сторону ратуши. Вот же карьерист! Наверняка на очередные выборы спешит.

— Вон и начальник тюрьмы уже тут. Думаешь, кому он поверит: мне, законопослушной горожанке, или тебе, крепостному, да еще и вору?

Парень наконец перестал вырываться. Я присмотрелась к его подсказке



— Что тебе надо? — спросил он.

— Главный ваш мне нужен. Отведешь?

— Зачем бы мне это? — Винни снова попытался вырваться, но, похоже, он ладонью нащупал черепа в моем кошельке и уставился на меня круглыми глазами.

Я вытащила фонарь свободной рукой, показав его на мгновение на свету, и тут же спрятала обратно.

— Если отведешь, то такой игрушкой не станешь, могу обещать. — Я состроила самую людоедскую улыбку, какую только смогла. Кажется, парень проникся. А может дело было еще и в том, что служка закончил проповедь и толпа начала расходиться, и торчать на площади, будучи явно пойманным на краже, Винни не захотелось.

— Хорошо, — кивнул он, — идем.

Несколько минут петляний по городским улицам, и мы оказались около здания, весьма похожего на то, где меня держали ночью. Разве что вывеска была другая. «Торговое представительство «Отрез бархата“». Интересно, чем они торгуют с фасада, так сказать. Потому что деятельность «с черного входа» я уже поняла: воровской притон.

— Джуко, тут эта, хочет главного видеть! — мой провожатый склонился перед таким же неприметным человеком, лишь немного его старше.

— Главного? А зачем? — неприметный повернул голову ко мне и пробежался взглядом, заглянув и в подсказку. Что–то в его глазах промелькнуло, и он согласно кивнул. — Я уточню, госпожа гробокопательница, — сказал он уже мне.

Меня проводили в кабинет. Шикарно обставленный, хочу заметить. Большой стол, заваленный документами, шкаф с книгами и свитками у одной стены, отлично сделанная карта города и окрестностей на другой. Диванчик и кресла у третьей. Хозяин кабинета мог принимать просителей, сидя в кресле за столом, и там не стояло даже табуретки. А мог расположиться с гостями на диванчике для беседы.

Сесть мне не предложили.

— А вот и вы, милейшая госпожа Аджаи. Признаться, я думал, вы пораньше зайдете, — заявил хозяин кабинета. Его подсказка сообщила, что это граф Сабур де Конти, мастер–вор шестого ранга, Городской казначей по должности, и обладатель ещё одного, весьма специфичного звания.

— Вы? Думали? Про меня? — удивилась я.

— Конечно. Я всегда думаю о тех, кто принесет мне деньги. Много денег. Или даже очень много денег. Не так ли?

Да, он меня сделал, как ребенка. Куда мне тягаться с человеком, негласно носящим звание «Принц воров». Он «помогал» как раз всем тем, кого не брали в обычные гильдии. Воры, разбойники, некроманты, проститутки… Все они приходили к нему за снятием запрета на торговлю. И платили.

От предложения приобрести поддельную лицензию я отказалась.

— Разве вы не хотите торговать, госпожа Аджаи? — удивился граф де Конти.

— Конечно хочу. Но мой товар не годится для рыночной площади.

Я вытащила из пояса Воровской фонарь. Показала своему собеседнику.

— Вы ведь знаете, что это такое?

— О… откуда он у вас? — у графа даже глаза округлились, как у моего черепа–фонаря.

— Можно сказать, что получила в наследство.