Хозяйка Кладбища

— Строгость закона влияет на приговор. Утром, когда я выносил приговор вам, законы были довольно либеральными, мягкими. Я выбрал самое слабое наказание. Кое–кому это не понравилось.

Значит тому, кто завтра окажется на суде, достанется по максимальной планке? Как интересно. А почему Верховный инквизитор? Что он имеет против меня? Кто он вообще такой? Вчера на суде присутствовало довольно много людей, неужели все желали мне смерти? Как им неприятно, должно быть, было слышать приговор.

— Почему вы помогаете мне?

— Вы, госпожа Аджаи, вы — центр урагана. Не успели вы появиться, как на вас напал Сенье, а затем и Адам с сыном и внуком выкатились с претензиями, да еще и тетка ваша… И, что главное, — все они с гербами. А город у нас маленький. Не хотелось бы, чтобы вы, гербовые, в своих разборках уничтожали невинных серых.

Мы, гербовые. Их, серых.

Что–то мне стало зябко. Темнота уже сгустилась в сущий мрак, а ведь вокруг лес.

Стражники закончили перегрузку, оставив только мои черепа–фонари на небольшой ручной тачке, и построили схваченных разбойников. Тех, кто выжил. Трое оставались лежать в лужах подмерзшей крови.

— Этих вы оставляете мне? — я указала Галеаццо на трупы.

— Если они вам нужны, забирайте.

— Так почему вы раз за разом делаете меня своей должницей?

— В этом городе все играют. Ставки высоки — или продолжишь род, с гербом или без герба, или при следующем повороте цикла исчезнешь без следа. Нам, серым, принадлежит город. Вы, гербовые, приходите в начале цикла, и исчезаете с его окончанием. Потом колесо переворачивается, и вы снова возвращаетесь. Иногда с прежними именами. Иногда с новыми. Кто–то здесь проживает уже не первую жизнь.

«Это ведь ваша первая жизнь?» — спросили меня тогда некроманты. Цикл, цикл… Видимо, игровая сессия. Игроки приходят, отыгрывают, и исчезают. А для горожан эта пьеса повторяется раз за разом.

Я взялась за рукояти тачки, Галеаццо махнул стражникам, и мы не торопясь двинулись к дороге.

— Но вы, гербовые, раз взяв, свое не отдаете до конца цикла. Или до смерти рода. Так что скоро город окрасится в разные цвета. Я не хочу отдавать свое, но кто знает, как все повернется, — продолжил он.

У ворот мы распрощались. Отправив Никко к де Конти, я побежала в глубину города.

Но не в ратушу, а домой. Нужно было как можно быстрее переписать доказательства и добавить свои. И просмотреть добычу.

Верный фонарь охранял мой путь в ратушу, и я едва успела положить пачку исписанных листков перед клерком, как ратуша содрогнулась от боя часов. Полночь.

Стражники бесцеремонно вытолкали меня наружу. Откроется ратуша для приема горожан теперь только в шесть утра. Снаружи было тепло, и я с удовольствием вдохнула запах новой весны. Полученных вчера от де Конти и двух захоронений денег едва хватило, чтобы выплатить вчерашние же налоги и штрафы. Вся работа — исключительно на это.

Отвратительно.

Я прикрыла глаза, припоминая свою роскошную жизнь, раньше, до отправки в эту экспедицию. Да, место на «Карсовае» было дорогим. Но ведь я оплатила не только полет до места, но и землю на новой колонии. Мне будет принадлежать весьма солидный кусок, ведь в конце концов я основательница, а не контрактор. Кусок, который я выберу сама, когда мы долетим, и более точная разведка определит лучшие места для расселения. Кусок, на который не сможет претендовать уже никто, кроме моих потомков. Малыши тоже летят. В заморозке. Таким маленьким эмбрионам было бы тяжело перенести полет в капсуле. Осталась сущая малость. Не сдохнуть по дороге.

Стоило мне дойти до дома, как сборщики налогов оказались тут как тут. Теперь уже втроем — к ним присоединился и сборщик штрафов. Получив свои три листка, я поинтересовалась:

— И мне придется каждый раз вас встречать?

Они переглянулись.

— Мы могли бы оставлять требования у управляющего, если вы нам не рады,.. — сказал один из них.

Издеваются? Какой управляющий? У меня хибара и кладбище! А не дворец и десяток заводов! Откуда взяться управляющему? Пока я кипятилась от возмущения, они исчезли, зато вместо них к дому вернулась моя телега.

— Никко, во сколько в соборе служба, которую ведет владелец? — вспомнила я вторую половину приговора. Пять лет! Пять раз мне придется посетить собор, прийти в самое логово чужого рода.

— Да как отцу Еноху удобно будет. Когда в семь утра, когда в восемь, а бывает, что и до полудня не начинает.

То есть мне там еще и дежурить надо, чтобы успеть к началу? А если ему не засвербит совсем?

— А народ ко скольки собирается обычно?

— Да к шести и начинают подходить, чтобы, значитца, до работы успеть. Работа ж по сезону когда как начинается, но даже зимой не позднее девяти надо быть уже в мастерской али на службе. Весной и летом — раньше. Вот и ийдут, а там уж как отец Енох решит, то он службу проводит, то служки ихние…

Я прикинула по времени. И сказала Никко подъезжать после рассвета на кладбище, забирать сколько будет товара и ехать известным маршрутом. И вообще приезжать не в дом, а всегда на кладбище.

Сама отправилась туда же, но через тот самый пролом в стене, где меня почти поймали воры. Лезть в воду на набережной не хотелось, пусть и было бы нужно — «Вонь» от меня все еще не рассеялась.

Фонарь высветил пролом в неповрежденной на первый взгляд кладке стены. Решетка так и осталась незакрытой с осени, и теперь в коридоре за ней хрустели под ногами старые листья. Они валялись кучей около входа, и мне пришлось наступить на нее, чтобы войти. С мерзким писком из кучи выскочило несколько крыс.

Я вздрогнула от отвращения, едва не выронив фонарь, и затем направила свободную ладонь на пищащих хвостатых тварей.

— Блиц! — приказала я. И с моих пальцев слетела молния. Год у некромантов был проведен не зря.

Подняв крысиный трупик, я пошла дальше по коридору.






* * *


— Кар! — воодушевленно поприветствовал меня ворон. Подлетел, попытался присесть на плечо, и был нещадно согнан — еще не хватало мне ран от когтей! — получил свою плату и довольный отлетел на жердочку.

Отзываться на хоть какую–нибудь кличку Ворон отказался. Остался Вороном. Умный помощник, в отличие от туповатых существ. Он загонял их на день в часовню, а на ночь — выгонял наружу, собирать кости. Жаль, заставлять их делать вещи мог, только если я уже назначила существам какие–то работы. Иначе они так и сидели без дела.

Проверив запасы, я загнала существ в часовню и распределила работы на день — он у меня будет долгий, и к приезду Никко тут должно быть достаточно готовой продукции.

На обратном пути через все тот же проход — просто проходной двор какой–то! — я завернула и в ту сторону, где в первый раз видела воров, искавших дневник отца. Укрепленный каменной кладкой проход был коротким и заканчивался тупиком. Беглый осмотр показал, что ничего здесь нет. Включенный на пробу фонарь высветил дверь и несколько десятков символов вразнобой вокруг. Хорошенькая шарада! Выудив из кошелька свой дневник, прихваченный на кладбище, я открыла его на последних страницах и тщательно перерисовала загадку двери. Будет над чем подумать.

Часы на ратуше как раз пробили шесть, когда я подошла к собору. Описывать собор? Увольте. А лучше возьмите в сети изображения готических соборов века так четырнадцатого–пятнадцатого и сделайте их среднее арифметическое. Вот что–то такое тут и было. Высокий шпиль, колонны, арки. Центральный проход, два ряда лавок справа и слева, алтарь и распятие над ним.

Толпа около высокого портала входа. Мужчины, женщины, дети. В богатых платьях, в одеждах мастеровых; несколько бедняков, клянчащих милостыню.

Едва стих бой часов, как служка отворил двери собора и толпа пошла внутрь. И опять же, кто–то чинно проходил в первые ряды и садился, кто–то с перешептыванием устраивался в задних рядах. Мне, видимо, предлагалось стоять. Кроме самого первого ряда все было заполнено.

Из бокового придела вышел отец Енох, сверкающий должностью Епископа, а за ним Архиепископ Адам, его дед, и Великий инквизитор Савел, его отец. Я присмотрелась к подсказкам.





Так значит, за прошедшие дни они успели немного приподняться в иерархии городского совета. И вот кто у нас теперь Великий инквизитор. Ну что же, шпилечка получена, примите и ответную. Вряд ли вы будете меня убивать прямо на виду у всего города, да еще и в собственном храме. А так — поживем, полюбуемся.

Я прошла вперед и уселась, закинув ногу на ногу, в самом первом ряду, куда никто не рискнул сесть. По собору прокатился шелест, весьма похожий на тот, что был в зале суда. Нарушать церемониал игрок церковников посчитал ниже своего достоинства. Наверное. Отец Енох встал за алтарем и, воздев руки к небу, запел классическую молитву для заутрени. Адам и Савел синхронно устроились справа и слева от меня.

— Поговорим?





Глава 15




Адам и Савел синхронно устроились справа и слева от меня.

— Поговорим?

— Ты. Девка. Не. Зарывайся. — на два голоса начали они. Сейчас я смогла рассмотреть их гораздо подробнее.

Адам был благообразным стариком с длинной, до пояса, бородой; он носил длинное одеяние, похожее на рясу священника, хотя по профессии им не был, на руках были перстни, на шее висел щедро украшенный драгоценными камнями крест. Я невольно задумалась, зачем игрок так детализировал свой образ. Или это игра решила за него? У меня ведь тоже никакого выбора одежды не было.

Второе тело этого игрока — Савел — было моложе, и было одето в более цивильный костюм. Куртка, что–то вроде жилетки, рубашка, выглядывающее из–под нее кружево нижней сорочки, узкие штаны, заправленные в сапоги. Наряд роскошный, соответствующий моде века так 14–15го. Точно не возьмусь определить, но весьма похоже на классические изображения той эпохи.

Третий их компаньон, Енох, стоял за алтарем, и вот он как раз носил рясу священника. Закрытое строгое одеяние струилось вдоль тела, превращая его в подобие колонны, на груди небольшое распятие, на волосах выбрита тонзура, заботливо прикрытая шапочкой.

— Говори с одной стороны. Я же понимаю, что это декорация, — капризным, самым капризным тоном какой у меня имелся, потребовала я.

Пара людей, занявших ряд позади нас, поднялась и ушла, преувеличенно вздыхая: «Кого только в первый ряд начали пускать!», «Воняет–то как!».

Савел повернулся и посмотрел на них, Адам остался сидеть, глядя вперед.

— Хорошо. Зачем пришла?

— Так Галеаццо меня ж по вашему наущению приговорил. И я, как благочестивая горожанка, положенным образом отбываю… — Я опустила ногу, сложила перед собой ладони и посмотрела в пол, изображая то самое благочестие. — А что у вас, так я больше мест не знаю. Не идти же в ту покосившуюся церквушку в моем квартале, там и священника–то нет! — изложила я, повернувшись к Адаму.

Его перекосило от пафоса в моем голосе, особенно когда он увидел, что встал и следующий ряд. И это посреди службы.

— И знаете, мне у вас нравится, — я одобрительно покачала головой. — Мое благочестие может стать гораздо глубже. Я могу посещать вашу церквушку ежедневно, по три раза, на каждую службу.

Теперь уже и Савел скуксился так, словно съел незрелое яблочко.

— И покидать ваше гостеприимное заведение только для того, чтобы посетить ту самую башенку на востоке. Могу даже… как это называется? Эпитимью принять? Или целибат? Ну, когда делаешь заведомо бессмысленное обязательство, направленное исключительно на демонстрацию глубины своей веры?

— Обет. Это называется принять обет, — поправил меня Адам.

Половина рядов уже опустела, не выдержав моего присутствия. Я ведь на кладбище отрыла еще какой–то тухлятины, и привязала под подол. И от меня не воняло. От меня несло так, что воздух едва не зеленел. «Вонь» опять подскочила до тридцати процентов.

— Вот его. Например не мыться вообще. И очень скоро кроме меня, боюсь, вас не сможет посещать никто.