И дети их после них

– Ну да, – сказал Антони.

Ему хотелось продолжить, и поскорее. Он был уже готов. И, если честно, боялся, что возбуждение спадет.

– Я тут все время всего пугаюсь, – пояснила Ванесса. – Как-то ночью мне стало так стремно, что я даже пошла спать к девочкам.

– Ну и как, классно было?

– Им по двенадцать лет, придурок.

– Чего ты боишься-то?

– Это все лес. Там все время что-то потрескивает. А еще я боюсь «головастиков».

– Они сюда не придут.

– Ага, как же. Мы как-то утром нашли развешенных на деревьях убитых ежиков.

– И что?

– Это их рук дело. Они их жрут, я думаю.

– Ерунда все это.

Пока они так перешептывались, Антони просунул руку ей за спину. Пересчитал все позвонки, провел ладонью по бокам, по бедрам. В ложбинке на пояснице обнаружил капельки пота. Ванесса лежала влажная, вся колыхалась, слова ее звучали приглушенным жужжанием в перегретом воздухе палатки, а страх лишь обострял наслаждение. Антони поднес к губам пальцы, они были влажные от ее пота. Его больше не заботило, встанет у него или нет. Он хотел только одного – прижаться животом к животу Ванессы и смешать свой и ее. С него буквально текло. Он вытер лоб.

– Тебе не жарко? Тут подохнуть можно.

Вместо ответа девушка просунула руку между их тел, расстегнула ему джинсы и принялась через трусы массировать ему член. У нее хорошо получалось. Она делала это для себя. Антони что-то пробормотал.

– Да молчи ты…

Юноша нащупал фонарик и включил его.

– Ты чего?

– Секунду. Я хочу тебя видеть. Пожалуйста.

Ванесса не стала противиться, и он увидел совсем рядом ее серьезное лицо, бархатистое и смуглое. Антони немного откинулся назад, чтобы лучше рассмотреть ее. Она по-прежнему деловито его массировала. Он хотел было запустить руку ей в трусики, но она отстранилась.

– Дай я сама, – сказала она.

Она стала спускать его джинсы, он помог ей. Потом последовали трусы. Она взяла в руку сам член. Послюнила ладонь, чтобы дело шло лучше. Ощущения у Антони были неописуемые, что-то текучее, острое поднималось через поясницу до самого затылка.

– Блин, как хорошо-то.

Она не слушала его. Не спуская глаз с его члена, она продолжала его массировать, время от времени запуская руку под самые яички, – во больная, ну просто больная! В ее взгляде была отстраненность статуи, какая-то маниакальная непроницаемость.

– Сейчас ты меня трахнешь, – сказала она.

Он закрыл глаза. А ведь он сможет. Вот это он точно сможет.

– У тебя резинки есть?

– Ага.

Она выпрямилась, чтобы снова встать на четвереньки в другом углу палатки. Повернувшись к нему спиной, она вывалила на землю содержимое сумки и рылась в нем.

– Черт, куда же я их дела?

– Не двигайся.

– Чего?

Она изумленно взглянула на него через плечо.

– Не двигайся, говорю.

– Ну ты больной.

При этом она хитро улыбалась. Игра продолжалась. Он навел на нее фонарик.

– Изогнись немного, чтобы лучше видно было.


– Не буду, кончай свои глупости.

– Молчи, а то на помощь позову.

Она прыснула со смеху и выгнула спину. Он подполз к ней на коленях, она по-прежнему стояла на четвереньках. Он надавил ей на поясницу, чтобы зад выпятился еще больше. Потом грубо, жестко схватил ее за шею. Это был их коронный номер. Она еще немного раздвинула ноги, чтобы было удобнее, и, скрестив руки на земле, легла на них щекой. Теперь он крепко держал ее и просунул руку между бедер. Ванесса прикрыла веки. Он добрался до ее «киски», надавил и стал гладить ладонью ткань штанов. Она выгнулась еще больше, ее вздохи шли теперь из самой груди, она вся была в поту. Антони спустил ей штаны, под ними оказались белые трусики. Он прижимался, терся о ее бедро.

– Давай, – процедила сквозь зубы Ванесса.

Он наполовину спустил ей трусики, обнажив попку.

– Сними совсем.

– Молчи.

Они тихо переговаривались, приглушенными голосами. Палатка плыла теперь где-то в открытом море, вдали от континентов. Уже больше года у них вошло в привычку встречаться вот так, время от времени, когда возникало желание или подворачивался удобный случай. Они не задавали вопросов, ничего не требовали, между ними не было ни упреков, ни обещаний. Только эта общая тайна их секретной любви, которая привела в конце концов к безграничному взаимопониманию. Благодаря этому они накопили огромный опыт. Они прекрасно разбирались в предпочтениях, причудах друг друга, знали, что каждый любит, а что ненавидит. В постели им можно было бы дать по тридцатнику. Они радовались этому преждевременному взрослению, гордились им. Из этого проистекала и их странная привязанность друг к другу. Антони ценил Ванессу за то, что с ней он мог упражняться в мастерстве, необходимом для будущей жизни (ведь ему предстояло ублажать Стеф или других девчонок). Ванессе он нравился своей выносливостью, наивностью и сговорчивостью. В сущности, все это было результатом как взаимного обмена опытом, так и просто недоразумения.

А пока Антони схватил ее за трусики и резко натянул их, так что они оказались между ягодицами. Хлопчатобумажная ткань врезалась в тело, Ванессе было не пошевельнуться, она подумала, что сейчас рехнется от этого. Чтобы показать ему, что ей неудобно, она еще немного прогнула поясницу, бедра ее раздвинулись и стеснявшее их белье затрещало.

– Плевать, – сказал Антони.

И просто разорвал их. Блин, как же это приятно – ощутить такую силу. На первых порах ей пришлось его немного подталкивать, он был совсем ребенок, робкий недотепа, и хотя сам он и отрицал это, она сразу поняла, что до нее у него не было девчонок. Так что пришлось его направлять, учить, что делать, как и сколько. А как только он понял в общих чертах азы общения с женщиной, Ванесса показала ему то, что было нужно ей.

А она хотела, чтобы ее держали.

Потому что вообще, по жизни, это была ее роль. Удила, напряг, усилие воли – это все ее. Впрочем, она знала, чего хочет, это ее свойство было всем известно. Такое вот утешение.

Ванесса выросла в любящей, благополучной семье, ее родители даже не последовали столь распространенной моде, как развод и создание новой семьи. Они уже двадцать лет жили в одном и том же домике из трех комнат с двумя детьми – мальчиком и девочкой. Он – сотрудник кадастрового бюро, она – секретарша в мэрии. Каждый год они ездили на две недели в Сен-Нари. Они не стремились к какой-то другой жизни, довольствуясь своим приличным жалованьем и разумными прибавками к нему. Они занимали свое место, благосклонно смотрели на существующий порядок вещей, в меру возмущались силами, которые ему угрожали, беспокоились по поводу освещавшихся на ТВ катаклизмов, радовались счастливым моментам, которыми их одаривала жизнь. Однажды вся эта незыблемая гармония подвергнется испытанию в виде рака. А пока все было хорошо. Зимой сидели у камина, весной гуляли на природе.

Тома, их старший сын, учился в спортивном вузе. Родители не имели по этому поводу никаких возражений. Зато их очень беспокоили странные устремления младшей дочери, предвещавшие дополнительные траты, которые могли оказаться им не по средствам. Надо сказать, что Ванесса с подросткового возраста строила из себя нечто. И ее юрфак только подтверждал опасения родных: она ставила себя выше них.

Правда, лет до пятнадцати-шестнадцати она вела себя скорее легкомысленно. А потом, в выпускном классе, все круто изменилось. Для всех это был просто шок. Она вдруг взялась за ум. Это ее так напугала перспектива навсегда остаться в Эйанже и жить, как все, тихой, умеренно счастливой жизнью. Возможно, озарение нашло на нее на уроке социологии, а может, в гипермаркете, куда она пошла вместе с матерью за покупками. Во всяком случае, с этого момента она стала отдаляться от Карины Мужель, подружки ее кузена, с которой они были всегда не разлей вода. В результате она с блеском сдала выпускной экзамен и теперь изучала право, пропадая все время в библиотеке со своими снотворными учебниками, карточками и цветными карандашами, постоянно на нервах.

Приезжая домой на выходные, она видела родителей, живших той самой жизнью, которая ей была не нужна, с этой их общей благожелательностью и заранее известными, жеваными-пережеваными фразами по любому поводу. У каждого свой вкус. Хотеть значит мочь. Все не могут быть инженерами. В глубине души Ванесса любила их, и ей было горько и немного стыдно видеть, как они идут по жизни своей дорогой без громких успехов и серьезных сбоев. Она не могла понять, сколько упорства и неприметных жертв требует такая средняя жизнь. Деньги заработать, отпуск организовать, порядок в доме навести, ужин приготовить – и так без передышки, каждый день. Быть внимательными, заботливыми, в то же время не мешая разнузданной девчонке постепенно становиться самостоятельной.

Ванесса же считала их ничтожествами, какими-то холуями, вечно смертельно усталыми, желчными, грубыми, душными: телепрограммка, кроссвордик, отец в рубашке с короткими рукавами и галстуке, мать перекрашивается каждые три месяца и ходит к гадалкам, считая, что все психологи – жулики.

Ванессе хотелось сбежать из этого мира. Во что бы то ни стало. И ее нервозность была соразмерна этому желанию – поскорее унести ноги.

Перед первыми экзаменами она так корпела над учебниками, что чуть не спятила. Такое рвение стало отчасти результатом родительских увещеваний. Потому что родители предупредили ее, что если она профукает этот год, то немедленно будет водворена обратно в Эйанж: у них нет денег на содержание тунеядки. Правда, она не слишком верила этим угрозам. С другой стороны, она с детства наслушалась жутких историй про то, какие дела творятся в этих университетах. Как ребята, не знавшие в школе проблем, вдруг начинали получать там микроскопические отметки. Про порочных сверх всякой меры преподавателей, про их общеизвестную самонадеянность, про то, как они унижают студентов – и это уже стало правилом. А эти несчастные, предоставленные сами себе, вдали от пап и мам, бегают, как лунатики, с лекции на лекцию среди всеобщего равнодушия, то и дело впадая в депрессию. Поэтому многие сдаются, уступают перед соблазнами легкой жизни, все время спят, в одиночку или парами, накачиваются наркотиками или играют в «Зельду». Такие рассказы способны напугать самые закаленные души.

Особенный ужас Ванесса испытывала от прикинутых девиц без комплексов, в тренчах и мокасинах, с идеальными волосами и сумками «Лоншан». Они приходили на лекции пешком, в то время как Ванесса должна была сорок минут трястись в автобусе от университетского городка. Вместо того чтобы заниматься, они часами сидели в окрестных кафе, попивая минералку с лимоном, болтая о политике, о каникулах на горнолыжных курортах, в то время как их внимание изо всех сил старались привлечь старшекурсники. Эти девицы с их врожденным самомнением, прекрасным знанием музеев Лондона и Амстердама, домами в центре города и изысканным лексиконом вызывали у нее священный трепет. А потом, в конце первого семестра, она поняла. Эти фифочки только изображали непринужденность и беззаботность, на самом же деле они вовсе не хватали звезд с неба, а те из них, кто вообще ни фига не делал, потом стояли перед доской с результатами экзаменов и ревели навзрыд. Ванесса же по всем предметам получила средний балл, а по конституционному праву и вовсе пятнадцать.

Чтобы отпраздновать такое дело, она решила тоже выпить кофе, пошла в полном одиночестве в отличный ресторан в центре города, села прямо, положив перед собой старое издание какого-то романа Саган, разумеется, про любовь. И в первый раз за много недель она почувствовала себя на своем месте.

Так вот, когда она встречалась с Антони, ей хотелось, чтобы ею занимались. Она хотела, чтобы ее брали в руки, держали крепко и трахали. Она хотела, чтобы ей было немного больно, это ее развлекало. В университете у нее был парень, очень милый, звали его Кристофер, он собирался поступать на политические науки. Но это было совсем другое. Антони она выдрессировала сама в соответствии с собственными нуждами. Он и действовал соответственно. И никому об этом не говорил. В сущности, она его обожала. Он спустил ей трусы, и она поняла, что сейчас он войдет в нее, наполнит собой. С нее текло. Было жутко жарко. Она ни о чем не могла больше думать. Она сказала:

– Давай его сюда.

– Погоди…

– Ну давай, трахни меня…

– Погоди, говорю.

Он встал за ней на колени и стал кусать ее за попу, за жир на ляжках. По спине у нее побежали мурашки, она задрожала всем телом. Потом, почувствовав дыхание юноши на своей «киске», она взбрыкнула.

– Нет, так не надо.

– Почему?

– Не надо. Жарко. Тут нет ванной.

– Ну и что?

– Не надо, и все.

Но было поздно. Язык Антони уже нашел желанную бархатистую поверхность. Он следовал линии паха, поднимался по складке, слизывал пот, кисловатую и такую нутряную жидкость. Она почувствовала, как слабеет, и забыла, что только что пыталась его отговорить. Он крепко держал ее за бока, раздвигал ягодицы, гладил бедра. Она была в его руках как тесто. Именно то, что ей нравилось. Она застонала сильнее. Антони схватил в горсть ее волосы. Она выгнулась, стала искать его своим тазом. Его член был тут, весь набухший, прижимался к ее сокровенному месту. Она застыла.

– Чувствуешь меня?

Она только вздохнула в ответ. Все-таки он зануда, любит поболтать. Но не может же она думать только о себе; раз уж ему так хочется потрепаться, она послушает. Он начал потихоньку погружаться в нее.

– Резинка.

– Да ладно, – сказал Антони. – Чувствуешь меня?