И про тебя там написано

— М-м-м, — промычала она. Содержательный ответ.

— Я вовсе не в телефоне сижу, — сказала я. — Я книжку читаю.

— Ага, на «айфоне».

— Да, книжка на нем сохранена.

То бишь слова, которые я вбила в него собственными пальцами. Теперь, когда не нужно было одновременно писать и вникать, повествование оказалось весьма увлекательным. А ведь меня после Леиной книжки так просто не проймешь.

Впрочем, поначалу я попыталась поныть: внезапно обрушить на меня столько страниц текста!

«Крошечные странички размером с экран, имей совесть! — тут же осадила меня Петровна. — Как будто я для себя старалась!»

— Глаза испортишь, — заявила мать.

— Я что, по доброй воле читаю?! — взорвалась я. — Что вы все ко мне пристали? Ты вообще когда вернешься?

— Когда-нибудь, — она усмехнулась накрашенными губами. Вид у нее был не сказать чтоб сногсшибательный, зато довольный. — Боишься оставаться дома одна?

— Я не малый ребенок.

— Пригласи с ночевкой подругу. Эту асоциальную толстуху.

— Она не толстая, просто крупная, — на автомате поправила я. — И с каких это пор ей разрешается у нас ночевать?

Вместо ответа мать чмокнула меня в макушку и ушла. А я продолжала читать. Я читала, пока в духовке подгорала замороженная пицца с салями и шампиньонами, читала, пока соскребала с пиццы черную корку, читала, пока ела и пила, даже в туалете читала.

А дочитав, ощутила, что мне как будто чего-то не хватает. Поэтому я сделала то, чего никогда раньше не делала добровольно. Прочитала текст еще раз. И еще. Чертова Петровна, думала я, что ж она так мало сочинила-то. У меня было чувство, будто я по ее милости умираю с голоду перед полной тарелкой еды.

Я слышала, как на рассвете вернулась мать и, тихонько насвистывая, прокралась в спальню. Глаза у меня слипались. Вот уже несколько часов я закрывала то один, то другой, а открытым продолжала читать. Наверное, поэтому у меня из глаз все время катились слезы, даже когда я уже уснула.



— Обязательно пиши дальше, — сказала я Петровне. Я говорила ей это уже кучу раз за последние две недели. В первый раз она засмущалась — не меньше, чем когда физрук сказал перед всем классом: вот бы у всех девчонок была фигура как у Петровны, а то всё кожа да кости. Тогда она залилась краской, а потом пришла в бешенство.

Теперь она тоже залилась краской, а потом притихла.

— Ты хочешь сказать, что тебе понравилось? — поинтересовалась она после паузы.

— Конечно нет. Просто хочется узнать, что будет дальше.

— Ты же знаешь, что будет дальше. Все кончится хорошо, а не так, как у Леи. Яспер останется жив.

Я отогнала подозрение, что она умалчивает о чем-то очень важном.

— В твоей книжке он не такой, как в Леиной, — сказала я. — У нее он эдакий дурачок, а у тебя классный.

— Ну я не то чтоб хотела делать его таким уж классным. Просто нормальный парень.

— Ну ты даешь, Петровна! Все эти ямочки, и руки, и мокрые пряди, и так далее — так, по-твоему, про «просто нормальных» пишут?

Она пожала плечами. А я все отчетливее чувствовала, что говорить об этом она не хочет. Надеясь вызвать ее на откровенность, я принялась вслух размышлять, какой актер смог бы сыграть Яспера, если бы Петровнину книжку экранизировали.

— Жалко, что Шон Мендес только поет, правда?

Но даже это ее не проняло.

— Ты дальше на своем «самсунге» пишешь? — поинтересовалась я.

Она пробурчала что-то невнятное. Может, сочинительство ей уже наскучило и она просто не хочет мне в этом признаваться. Или все выходит не так складно, как она ожидала. Как-то раз в школе мы писали сочинение по немецкому, и под конец она в сердцах разорвала двенадцать исписанных листков: «Лучше я кол получу, чем такую чушь сдавать!» Прекрасно помню, как наша тогдашняя учительница фрау Нименс-Грюцке пыталась сложить клочки, извлеченные из мусорной корзины.

— Только не вздумай удалить файл! — предостерегла ее я.

Она посмотрела на меня как-то странно.

— С чего бы вдруг?

— Кто тебя знает. Вдруг решишь, что плохо получается.

Петровна смотрела куда-то поверх моей головы. Видимо, на Яспера, который рукавом вытирал капли дождя с велосипедного седла. Все это отражалось в Петровниных солнечных очках.

— У меня получается полная фигня, — внезапно ожив, сказала она. — Отличная идея — все стереть к чертям собачьим.


— Ты что! Я ж тебе сказала, не смей.

— Правда? — она отвела глаза и усмехнулась.

— Отдай файл мне! В конце концов, книжка-то обо мне.

— Не только о тебе, — буркнула Петровна чересчур громко, так что Яспер в ее солнечных очках вздрогнул. — Но ладно, так уж и быть. Сама напросилась.

Достав телефон, она потыкала в экран и показала его мне. Она только что переслала мне файл по электронной почте.





12




Я встала на полчаса раньше, чем обычно, хотя чувствовала себя разбитой. Натянула привычные черные одежки и почистила зубы, разглядывая свою физиономию в зеркале над раковиной, словно видела ее в первый раз в жизни. На кухне я приготовила себе капучино на миндальном молоке (обычное из нашего холодильника исчезло, оно же вредное) и, схватив рюкзак, выскользнула из дома.

Удивительно, насколько иначе выглядит мир, если едешь на метро на полчаса раньше обычного. Людей гораздо меньше. Они не такие раздраженные и не так галдят. Наверное, потому что досыпают с открытыми глазами. По той же самой причине они пялятся не в телефоны, а перед собой. Я отключила на «айфоне» звонок и даже вибросигнал. И испытала при этом чувство, словно крепким жгутом перевязала какую-то часть тела.

Впервые в жизни я оказалась первой перед кабинетом химии. К счастью, он был уже открыт. Я вошла, села на свое место, положила рюкзак на парту, а сверху пристроила голову. И в такой позе заснула. Разбудил меня Яспер.

— Извини, — пробормотал он, когда я вздрогнула и чуть не свалилась со стула. — Мне показалось, ты просто задумалась.

— Ты меня переоцениваешь, — буркнула я. Улыбаясь, он сел на свободную половину моей парты и принялся болтать ногами.

— Разобралась в номере 6с? — поинтересовался он.

— Яспер, — сказала я, — ты же не всерьез это спрашиваешь, правда? Я ничего не понимаю в химии. А домашку всегда списываю у Петровны.

Его ухмылка стала шире.

— А зачем она дает тебе списывать? Лучше бы подтянула. Ведь ты так никогда ничего не выучишь.

— Она считает, что я безнадежна, — ответила я. — Что я самая большая тупица на свете.

— Ах вот оно что. — Он протянул руку и потрепал меня по плечу. Наверно, хотел утешить. — Да нет, ты еще не самая.

— Чего?

— Не самая большая тупица.

— Ну, Петровна считает иначе.

— Она сама тебе это сказала?

— Хуже. Написала.

Тут до него дошло.

— Вы поссорились, что ли?

Я пожала плечами. Какими словами объяснить Ясперу, что между нами с Петровной произошло? Уж больно издалека пришлось бы начинать. И звучала бы вся эта история как полный бред. К тому же мне не хотелось, чтобы он в чем-то винил себя.

Поэтому мы просто помолчали: он болтал ногами, а я пялилась куда-то мимо его джинсовой задницы. Класс тем временем заполнялся. Последней ворвалась Петровна. Судя по тому, что она тут же принялась извиняться, в дверях она чуть не затоптала самого герра Бреннера.

Плюхнувшись по соседству, она швырнула рюкзак на парту и повернулась ко мне. Вид у нее был разъяренный.

— Я! Тебя жду! В метро! Кучу времени! Пишу тебе! А ты… — она аж дар речи потеряла от негодования.

— Зачем же ждать какую-то тупицу? — я взглянула ей прямо в лицо.

— Кто тут тупица?

— Да брось притворяться!

Она растерялась. Правда растерялась.

— Ну вот, я так и думала, что тебе не понравится, — пролепетала она.

— Вот так сюрприз! — взорвалась я — насколько можно взорваться шепотом. — Ты меня описываешь как избалованную безмозглую толстуху, а мне это почему-то не нравится! В каком месте, скажи на милость, я толстая? И вообще, как ты могла назвать меня Пией? Ты разве не знаешь, что я ненавижу это имя?