Идеальный сын

Я недоговариваю, втискиваюсь в щель между дверью и косяком, чтобы ей не было видно ни кухни, ни торта, ни как мы пытаемся праздновать.

Часть меня хочет заорать на неё, чтобы уходила, закрыть дверь, надёжно запереть. Ещё часть – сказать ей, что я всё знаю, что пусть оставит попытки, я ей никогда Джейми не отдам. Никогда.

Но слова не приходят. Есть Шелли со страниц моего дневника, которую я боюсь, лёжа ночью без сна, которая подкладывает мне таблетки в горячий шоколад, а потом поёт колыбельные Джейми, которую я заблокировала в телефоне с твёрдой решимостью никогда с ней больше не разговаривать, но это отчего-то совсем не та женщина, которая стоит сейчас на пороге моего дома, женщина с белоснежными волосами, в голубоватом джемпере с V-образным вырезом и лицом человека простого, но энергичного, верного.

Передо мной – моя подруга, которая помогла мне справиться, когда я от горя ходила по краю, которая нас с Джейми выручала, когда больше выручить было некому. Не знаю, как бы я выжила, если бы с ней не подружилась. Эта Шелли меня спасла, и хлопать дверью ей в лицо мне совсем не хочется, хочется расплакаться и броситься ей в объятья.

За спиной скрипят о кафель ножки стульев. Можно и не оборачиваться: это Джейми улыбается до ушей, весь изнемогает от нетерпения – скорее бы Шелли показать свои подарки, с ней вместе сесть праздновать день рождения.

Поэтому, хотя у меня в ушах воют сирены, а в животе страх узлы вяжет, я не обращаю на это внимания, отхожу на шаг, давая Шелли зайти. И не только ради Джейми, не только ради того, чтобы услышать радостный топот его ножек по кафелю. Мне тоже важно, чтобы Шелли была с нами, с её энергетикой праздник получится настоящий. Зажжём свечи на торте, споём «С днём рожденья тебя», и будет всё как надо, весело, а не вот так вымученно.

– Мне только взять из багажника кое-что, – сообщаю я Шелли, пытаясь протиснуться сквозь неё.

Выражение лица у неё успокаивается, мышцы расслабляются. Она тонко улыбается.

– Давай я возьму. А то ты же босиком.

Берёт ключи из рук, круто разворачивается – я даже не успеваю её остановить.

Когда Шелли возвращается, её лицо кажется белым на фоне неба, как будто от него совершенно отлила кровь. За ней скачет шарик, словно ему не терпится, чтобы его наконец отпустили на волю, но у Шелли вид настолько рассеянный, что на мгновение мне кажется, будто она отпустит его, и полетит он вверх из её рук, растворится в светло-розовом закате.

А потом я замечаю и тень – и слышу скрип шагов по гравию. Шелли явилась не одна: на шаг от неё отстаёт Йен, хмурый, мрачный. На нём рубашка без галстука, чёрные джинсы. Видно, день не брился. За всё наше знакомство впервые что-то выбило его из колеи.

Отступаю, дрожа, назад.

– Что тебе нужно? – заикаюсь я.

– Можно мне войти на минутку, Тесс? – спрашивает Йен.

Я качаю головой, но он уже на пороге, уже протискивается вместе с Шелли в дверной проём. А потом широким шагом проходит в кухню, а Шелли остаётся стоять на пороге. Глаза у неё как плошки.

– Прости меня, – шепчет она.

Я бросаю беглый взгляд назад. Джейми взял один из утренних подарков – гонку на «Плейстейшн» – и теперь изучает обложку, не смотря на Йена и предпочитая не замечать, что к празднику неожиданно решил присоединиться дядя.

Йен встаёт у раковины, руки сложил на груди. Широко раскрыв глаза, словно зачарованно он смотрит на груду деталек лего на кухонном столе.

– Ты же не с ним заодно? – говорю я Шелли, кивая на Йена. – Вы меня пытаетесь запугать, чтобы я страховую сумму отдала, и Джейми у меня забрать пытаетесь.

– Давай-ка мы сядем и поговорим, – предлагает Йен. Поднимает брови, посылая Шелли знак, смысл которого у меня не получается разгадать.

Я запинаюсь, а Шелли заходит на кухню, ударяя по пути шарик об меня.

– Смотри, что у меня, – произносит Джейми нараспев, дразня Шелли. – А вот в эту игру ты меня не сделаешь.

Шелли ничего не отвечает, но отпускает шарик. Грузик на конце ленты падает со стуком на пол. Надутое гелием число восемь подпрыгивает у потолка, царапаясь верхом о чёрную балку. Джейми смеётся.

– Мам, можно я новую игру поставлю? – спрашивает он счастливым голосом.

В кои-то веки сына так отвлекли подарки, что он не чувствует атмосферы вокруг, напряжения, разлившегося в воздухе; он слишком рад видеть Шелли, чтобы поинтересоваться, зачем Йен пришёл. Он не замечает даже того, что Шелли молчит.

– Да, играй, – киваю я. – А потом будем тортик кушать.

Как только от Йена с Шелли отвяжемся.

И только когда Джейми убегает играть, я замечаю, что Шелли плачет. Из её глаз текут две идеальной прямоты струйки. Впервые я вижу, чтобы она вот так, по-настоящему плакала. Мне и самой теперь захотелось, и я отворачиваюсь.

Поворачиваюсь к Йену и, немного приподняв подбородок, говорю:

– Не знаю, Йен, зачем ты пришёл, но приглашать тебя никто не собирался. Я не обнаружила ни единого доказательства того, что ты давал Марку в долг. Мне кажется, ты мне наврал, чтобы получить часть страховой суммы или, может, все эти деньги. Ты мне всё говорил, мол, помочь хочу, но ведь это неправда. Ты пытаешься меня обмануть, да вы оба пытаетесь.

Смотрю на них, и мне кажется, будто на меня наступают стены. У обоих такие напряжённые лица. Что же, я их наконец-то вывела на чистую воду?

– Тесс… – начинает говорить Йен.

Поднимаю руку и прерываю его:

– Ты же приходил ко мне домой, пока меня не было?

Йен ничего не отвечает, и я понимаю, что так и есть, приходил.

– Тебе… Тебе лучше отныне держаться от нас подальше, – отчеканиваю я. – Завтра я свяжусь с новым адвокатом и сделаю так, что ты ни пенни не получишь из страховки. А ещё… ещё я обращусь в полицию, чтобы тебе запретили к нам приближаться. Больше я тебя видеть не хочу.

Дышу часто, в ритм бешено колотящемуся в груди сердцу. Я и власть над происходящим обрела, и перепугана до ужаса.


Йен качает головой.

– Ты нездорова, Тесс.

Он смотрит на Шелли, и снова они понимают друг друга без слов, и она кивает.

– Нельзя, чтобы всё это так продолжалось.

Она жестом показывает на кухню.

– А ты-то, ты не лучше! – качаю и я головой и говорю быстро, но вполголоса, чтобы Джейми не услышал. – Ты думаешь, я не заметила, как ты якобы такая добрая, так меня выручаешь, а на самом деле пытаешься контролировать? Ой, Тесс, бедняжка, лучше без меня никуда не ходи. Тесс, бедняжка, давай я за тебя буду с семьёй твоей общаться.

– Тесс, да чтобы я… – начинает Шелли, но я её перебиваю:

– Мне и так хреново, а ты мной манипулировать вздумала. Мы вернулись из супермаркета, и я случайно услышала, как ты там по телефону говоришь. А раньше Йен в дом залез. Вы же друг с другом тогда разговаривали? Ругались.

– Неправда! – кричит Шелли.

– А теперь оба вон, а то я позвоню в полицию!

Обхожу стол и иду к торту, который стоит на верхней части духовки. На тарелке чёрные отметины от глазури, но сам торт вполне удался. Глазурь сама готова, только раскатать надо было, и благодаря ей незаметно, что бисквиты плохо поднялись и торт теперь кренится. А символ летучей мыши из жёлтой глазури я вырезала. На крыльях зазубринки получились, но за восемью жёлтыми свечами не особо видно.

Тишину заполняет звон столовых приборов: это я рву на себя ящик и, вытащив первый попавшийся нож, захлопываю его. У меня в руке, получается, разделочный нож – для торта, конечно, перебор, но я так зла, что рыться-искать специальный ножик для торта у меня настроения нет.

Не надо было их впускать. Отодвигаю конструктор в сторону, чтобы было куда поставить торт и положить нож. Зря я наивно представляла себе Шелли с разных сторон. Одна у неё сторона, никаких иллюзий о дружбе не осталось.

Ни Шелли, ни Йен с места не двигаются. Как будто ждут, что я что-то скажу. На Шелли даже смотреть не надо: и так видно, что всё ещё плачет. Ей жалко, что впуталась в это дело? Или что я всё поняла? Или она так мной манипулирует? Сына она, может, и потеряла, но моего не получит.

– Тесс, пожалуйста, давай просто присядем на минутку поговорить, – говорит Шелли, бросая умоляющий взгляд на Йена. – Нам надо поговорить. Йен прав, ты нездорова.

– Ну вам бы только меня в этом убедить, ага, – язвлю я, хватая с подоконника коробок спичек. Пальцами не сразу удаётся ухватить спичку и царапнуть её о короб.

– Ох, Тесс, не надо. – Шелли тянется к моей руке за спичками, но я отмахиваюсь от неё. Она что, решила, что я весь дом сожгу?

Пламя шипит, торопясь вниз по дереву. Я зажигаю свечи на торте и задуваю спичку, пока пальцы не обожгло.

– Да это бред какой-то, – заявляет Йен.

– Ты же этого хотела всё это время, – говорю я Шелли, оставляя возглас Йена без внимания, – выставить меня психичкой, которой нужно к врачу. Так меня на себе завязать, чтобы я сама и шагу без тебя ступить не могла.

Шелли качает головой.

– Нет, это не так.

Я издаю короткий смешок и тоже качаю головой.

– Я думала, что у меня крыша едет, как ты и хотела. Кого ты подбил мне позвонить? Откуда этот узнал, что меня близкие называют «Тесси»? – спрашиваю я у Йена.

– Марк бы не хотел, чтобы так всё было.

Вдруг вокруг что-то меняется: теперь это ситуация, когда они против меня. Стены кухни едут на меня.

– Мне не нужно ни к врачу, ни слушать, чего бы там хотел Марк. Марк хотел, чтобы у него была я, Джейми. Хотел бы, чтобы мы были счастливы – я не говорю, я рычу. Коробку с размаху ставлю на стол около тарелки и ножа, отчего кучка деталек лего осыпается и пара летит на пол, а я только ещё больше злюсь, словно я костёр, а эта деталька – дрова. Поворачиваясь к ним, ощущаю во рту дымный вкус. – Уходите прочь, – произношу я неожиданно громко, и эхо моих слов расходится по маленькой кухне.

– Тесс, услышь меня, пожалуйста, – говорит Шелли. – Джейми…

Конца фразы я не слышу. Да и зачем? Плохо – вот что она пытается сказать. Ему здесь плохо. Но я не слышу этого последнего слова, потому что на пороге показывается Джейми. Мрачный, языком так надавил на шатающийся зубик, что он впереди торчит под прямым углом. От него исходит ярость, та же ярость, что я чувствовала секунду назад.

Вся моя злость вмиг сгорает дотла, и я не могу отвести взгляда от пристальных голубых глазок нашего сына.

– Джейми, – говорю я, и мой голос дрожит. – Всё хорошо. Шелли с Йеном уже уходят. А потом мы тортик покушаем.

Показываю жестом на свечи. Восемь свечек, стоят твёрдо, прямо. С них уже скатились две капельки воска и подтопили глазурь.

– Нет, – говорит Джейми.

И это бесцветное «нет» эхом отражается у меня в голове.

– Твою же мать, – бормочет Йен.

– Тесс, посмотри на меня. – Голос Шелли оборачивается почти что криком, но от Джейми взгляда не отвести: он сжал ручки в крепкие кулачки, его пристальные голубые глаза смотрят только на нож. Я перевожу взгляд и вижу уже не предмет, которым режут торт, нет – я вижу оружие.

– Так нельзя, – просит Шелли, но с ноткой предостережения, и я наконец отрываю глаза от сына, от ножа. Лицо у неё одеревенело, глаза от страха как плошки. Вот же чего она хотела? Чтобы мы с Джейми стали друг другу чужие.