Иди и жди морозов

– Интересно, – ведьма искоса наблюдала за ним выцветшими глазами. – А ты уже знаешь, чего от нее хочешь, Волчок?

– Она не сделает этого, – повторил он, игнорируя старуху, хотя она и попала в уязвимое место. – Она не призовет их. Я должен придумать что-то другое, какой-то новый план, чтобы вынудить ее.

Старуха поморщилась от своих мыслей, внимательно наблюдая за ним. Да Верн ненавидел этот взгляд.

– Чего пялишься, бабка? – зарычал он с раздражением. – Прибереги это для глупых жителей деревни. Знаю, что половина твоих чар – это махание руками напоказ и лепетание старой бабы.

Развеселившаяся ведьма рассмеялась своим самым скрипучим смехом.

– Если ты так говоришь… – Она махнула худой рукой и посерьезнела. – Не нужно чар, чтобы увидеть, что ты сам уже не знаешь, чего хочешь.

– Хочу, чтобы она призвала сюда моих! – буркнул он. – Что в этом тебе непонятно? Только это меня волнует. Ничего не изменилось.

– Да, да, – захохотала она. – Интересное ты существо, Волчок. Впервые вижу волкара, который не знает, что…

– Знаю, – рявкнул он, а когда отзвучал хрипловатый голос, в горле, как эхо, осталось низкое, волчье рычание. – Знаю, чего хочу. Если снова начнешь эти бредни…

– Да, да… – прервала она его, словно его ярость не имела для нее никакого значения. – Оставь большого злого волка для той Красной Шапочки. – Она махнула в сторону долины. – Я знаю, что ты лазишь за ней с самой весны, пялишься на нее, как сорока на кость. А вещунья подала тебе только идею и оправдание.

– Интересно, – фыркнул он. – Прекрати употреблять тот мох из северной пещеры, он недозрелый, очевидно, вредит мозгам.

Ведьма следила за ним глазами, когда он начал нервно ходить вдоль избы.

– Очевидно… – усмехнулась она беззубым ртом.

По правде говоря, она не скучала по волкарам. Для нее сейчас настали спокойные времена, и с уважением легче было. Люди держались от нее подальше, и это ее устраивало. Чем дольше она смотрела на метающееся по лесу воплощение хаоса, тем быстрее таяла ее тоска по волколакам.

Золотые глаза полуволка с ненавистью смотрели на нее. Она задумчиво кивнула.

– Лучше используй эту кудлатую голову для чего-нибудь другого, чем раздвигать ею ветки.

Он послал ей свирепый взгляд.

– Эх, глупый, как вы все! – она забрала василиска с порога. – Не замечаете шанса, даже если он пнет вас под задницу. Ну, иди отсюда! – буркнула она, исчезая в избе. – Что мне от такого глупого человека. Иди, смотри на нее из-за деревьев, следи, чтобы волосок не упал с ее пустой головы. Все равно погибнешь из-за нее, что бы ты ни сделал, так сказано. Почему тогда не хочешь хоть что-то для себя получить? Только: «Я один, о я несчастный! – пропищала она язвительно. – Волкаров призови, чтобы они могли тут господствовать, и меня на подай-принеси поставили!» А тут с бабой хорошую жизнь можешь иметь, недоумок. Под одеяло пустили, покувыркаться позволили, рубашку заштопали. И это глупо, да? Вы подходите друг другу, как перчатки. Эх… – она покачала головой с редкими волосами. – Я ничего не знаю, это не мое дело. Мне нужно василиска освежевать, и ради глупого зверя я не буду попросту сотрясать воздух.

Она бормотала, скрывшись в избе, а волкоглазый, хотя двери остались открытыми, не вошел; с лицом убийцы, точно таким же разъяренным, как и до разговора, остановился возле куста пижмы. Он послал косой взгляд коту ведьмы, готовящемуся выпрыгнуть из-за лопуха, предостерегающе рыкнул и неспешным шагом пошел в сторону пещер.

Ему нужно еще несколько василисков, чтобы погасить огонь в крови.





* * *


Двумя днями позже посреди ночи в двери отдаленной от деревни избы нервно постучал неожиданный гость.

– Ты должна пойти со мной, – выдавил из себя Ярел, встревоженный не на шутку. – Я не могу разбудить Сталлу.

Венда кивнула, не понимая, о чем он говорит. Она подвязала платье, схватила свою котомку и уже через минуту бежала за мужчиной по тропинке.

«Так будут проходить многие мои ночи», – кисло подумала она.

По дороге к корчме Ярел рассказал о трансе, в который впадает Сталка, и о том, как он предостерегал ее, что когда-нибудь это может плохо закончиться.

– Но откуда это появилось? – спросила Венда, стараясь от него не отставать.

– Речь идет о ее сыне, насколько я знаю.

– Имир? – удивилась она, внезапно ощущая укол в сердце.

– Нет, – нервно ответил он. – Про другого сына. Младшего.

– Про Оллена?! – от удивления выкрикнула она. – Еще лучше…

Как на крыльях они поднялись по ступенькам и уже через минуту нависали над застывшей без движения Сталлой, которая выглядела как восковая фигура – прекрасная, но безжизненная.

Венда присела на корточки перед женщиной, дотронулась до ледяной руки, подняла веки, а потом замахнулась и со всей силы ударила ее по щеке. Голова Сталлы аж отскочила. Ярел возмущенно скривился, а Венда почувствовала угрызения совести.

Но это подействовало.

– Вот дерьмо… – пробубнила менестрель, прикладывая тонкую ладонь к краснеющей щеке.


Венда поднялась, встречаясь со взглядом мужчины.

– Ну ладно, – процедил он. – Я бы не смог так…

– Иногда нет лучшего способа, чем этот, – оправдалась она.

Потом они дали Сталле несколько минут, чтобы прийти в себя. Венда стояла под окном, опираясь спиной о стену, в то время как они ссорились, хорошо ли то, что Сталла прервала транс. «Бедный Ярел, – подумала знахарка, наблюдая за ними. – Она тебя не любит, приятель, а ты бы для нее мир перевернул. Будешь страдать, когда до тебя это дойдет».

– Все, – отрезал мужчина, подчеркивая конец этого разговора. – Объясни Венде. Здесь и сейчас.

– Зачем? – Сталла затрясла головой.

– Потому что сами мы не справимся! Ты ни капли не продвинулась с тех пор, как мы тут, а если так дальше пойдет, превратишься в овощ. Нам нужна помощь! – он взял ее за руку. – Тебе нужна помощь, Сталла.

Она наморщила брови, поджала губы и взглянула на девушку.

– Ну хорошо, – сказала она. – Сядь тут, Венда.

Хранительница присела на край кровати, а Сталла удобно устроилась и спросила:

– Ты помнишь Оллена?

– Слабо. Мне было только семь, когда он… ушел.

– Ушел?! – фыркнула женщина. – Хорошо сказано. Эти мерзавцы выгнали его на дорогу, а меня заперли в доме, чтобы я ему не могла помочь. Маленького мальчика! Ему было только семь, он не понимал, что происходит, почему вдруг все стали тыкать в него пальцами и плевать. Почему начали его бояться и не хотят с ним играть, – у нее дрогнул голос, и Ярел снова взял ее за руку, чтобы поддержать. – Они закрыли меня на три дня, а когда, наконец, выпустили, я отправилась его искать, и никто из них, никто не хотел мне помочь! Твари… – словно выплюнула она. – Я забрала свои вещи и уехала, надеялась, что когда-нибудь нападу на его след, хотя мне говорили, что у него не было шанса выжить в лесу в течение трех ночей. Я не хотела верить, чуть не сошла с ума от страха и горя, хотела вернуться и всех сжечь, зарезать, четвертовать… – Она глубоко вздохнула. – Потом и я сдалась, – она качала головой. – Пришла зима, и я знала, что уже нет шансов, что он выжил. Мой сын…

В ее глазах встали слезы, и Венде тоже стало грустно. Изгнание Оллена было одним из самых страшных воспоминаний ее детства.

– Хранитель говорил… – начала она неуверенно.

– Хранитель! – выкрикнула Сталла яростно. – Боги, как я его ненавидела. Твой хранитель – камень, а не человек. Ходячий и разговаривающий камень без сердца, выносящий приговоры направо и налево. Приехал неизвестно откуда, и вдруг все доверили свою жизнь в его руки, хотя мы его не заботили. Он хотел лишь править нами, как князь. А когда приказал им выгнать маленького ребенка, они выставили его в одной рубашке, выгнали из деревни, как собаку. А в итоге и хранитель закончил, как заслужил, на дороге с болью и страхом. И мне его совсем не жаль! – скривилась она.

Венда мрачно смотрела на нее, ощущая, как в ней растет гнев.

– Ты несправедлива, – сказала она спокойно. – Хранитель прибыл ниоткуда, и правда, что вы его не заботили. Но если бы это было так, он бы не рисковал столько раз своей жизнью, чтобы спасти кого-то из вас. Каждый раз, несмотря на то, кто это был и как сильно он его ненавидел, он отдавал всего себя. Ты, наверное, уже не помнишь, потому что горе затмило твои воспоминания, но я помню, потому что это я обрабатывала его раны. Сшивала его спину, вытаскивала из бедра зубы мамуны, ухаживала за ним три дня и три ночи, когда его отравила русалка. Он был сухим и черствым, это правда, но если бы ты видела в жизни то, что и он, может, тоже бы избавилась от всего, что могло сделать тебя слабой и в результате стоило бы жизни. Страх и сожаление, сочувствие или симпатия могут на долю секунды вызвать сомнение, и тогда то, что когда-то было твоим соседом, другом или близким человеком, хладнокровно убьет тебя. Потому что оно не будет колебаться, поверь мне. Поэтому или у тебя мягкое сердце и ты погибаешь, или каменеешь и выживаешь.

Слушая ее, Сталла прикрыла глаза, а голос Венды разносился тихо и спокойно.

– Поэтому не говори мне, каким был хранитель, я знаю это лучше, чем ты. И если он принял решение изгнать Оллена, у него был повод, чтобы его бояться. Он не убил его, а только изгнал, и этим сильно рисковал. Но ты, естественно, видишь это иначе, потому что ты не должна принимать таких решений. Тебе никогда не приходилось балансировать между болезнями и кошмарами и решать, разговаривать с чудовищами или убивать их! – Она покачала головой. – Нет, для тебя существует только одно событие из прошлого, в котором ты винишь весь мир. Не все могут позволить себе такое удобство. Некоторые вынуждены учиться забывать о прошлом и искать силы для будущего.

– Оллен не был чудовищем, – заявила Сталла. – Вы, хранители, не всегда правы.

Венда вздохнула, глядя на женщину.

– Это правда, – признала она. – Мы, хранители, ошибаемся. Но время вспять уже не повернуть.

– Венда права, Сталла, – поддержал ее Ярел. – Не о том сейчас речь. Расскажи про то, что случилось после того, как ты покинула горы.

Жена корчмаря выглядела так, словно утратила желание исповедоваться, однако через минуту сомнений продолжила прерванный рассказ:

– Дело в том, что ничего не случилось. Я стала строить новую жизнь, посвятив ее созданию песен, концертов и праздников. Я получала награды и имела все, что хотела, но все равно не была счастлива. Не могла. Десять лет я ничего не слышала о своем ребенке, и о втором, которого с тяжелым сердцем оставила в долине.

Венда посмотрела на ее несчастное лицо. «Да, – подумала она, – оставила его тут, и я видела, как он страдал».

Но она не произнесла этого вслух. Только симпатии к Сталле поубавилось.

– Год назад все внезапно изменилось, – продолжала женщина. – Как раз на годовщину изгнания Оллена из долины мне приснился сон, очень реальный и тревожный. Мне приснился мой сын, именно так, как тогда, когда видела его в последний раз. Он ничего не говорил, только смотрел на меня с такой страшной тоской… Все во мне снова ожило. Я думала, что с ума сойду от бессилия. И словно этого было мало, сны стали повторяться и с каждым разом были длиннее и реалистичнее. До сих пор он мне снится.

– И тебе все труднее из них возвращаться, – закончил Ярел.

Менестрель неохотно кивнула головой.

– К сожалению. Думаю, что Оллен что-то хочет от меня, но я не могу понять и узнать, чего именно. Я думала, что, когда вернусь сюда, где все началось, мне будет легче. Естественно, связь стала сильней, но я до сих пор не знаю, что должна сделать.

– А ты? – Венда, выслушав все это, подняла взгляд на Ярела. – У тебя есть какие-то предположения?

С тяжелым вздохом он развел руками.

– Не менее десяти, – усмехнулся он. – Мои теории меняются, но не подтверждаются. Я не знаю, как поговорить с духом ребенка, Венда. Я разрешаю Сталле видеть эти сны, потому что надеюсь, что она что-то узнает, и тогда уже я помогу ей исполнить волю сына. Подозреваю, это какая-то месть или не погребенное тело, я часто слышу о таком в легендах, но, с тех пор как мы здесь, призрак мучает Сталку чаще, чем раньше, не давая никаких новых подсказок. Иногда у меня складывается впечатление, что только этого он и хочет.

– Ярел! – выкрикнула Сталла.

Мужчина пожал плечами.