Игра без правил. Как я была секретным агентом и как меня предал Белый дом

 * * *
 
 

Предисловие




Мы с Джо в глубоком потрясении встали из-за столика в баре гостиницы «Четыре сезона». Мы только что закончили обсуждать с нашим адвокатом Дэвидом Смолменом книгу «Игра без правил», которую вы держите сейчас в руках. Мы безмолвно переглянулись. Смолмен, умный, с крепкой профессиональной хваткой адвокат по делам, связанным с Первой поправкой,[2] с самого начала неустанно защищал этот проект от всевозможных, порой непреодолимых осложнений и только что сообщил нам о том, что публикация едва не сорвалась. Это происходило в декабре 2007 года, когда мы приехали в Вашингтон на устроенный друзьями прием в честь выхода книги. Нам не терпелось отпраздновать — опубликованная наконец книга стала большой победой и для нас с Джо, и для издательства «Саймон энд Шустер». Смолмен только что лично сообщил нам сведения, которые, на его взгляд, не следовало доверять телефону или электронной почте. Задолго до выхода книги в свет, 22 октября 2007 года, я в глубине души знала: вероятность получить разрешенную к публикации рукопись в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят. ЦРУ (понимай — администрация Буша) ставило палки в колеса при каждой возможности, и я просто извелась от постоянного беспокойства. Все это время Смолмен предпочитал скрывать от меня свои самые мрачные предположения, но теперь, когда издание увидело свет и вошло в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс», он не таясь описал события последних месяцев. Его рассказ удручал и тревожил. Впрочем, прием в честь выхода книги удался на славу.

В марте 2007 года мы всей семьей переехали в город Санта-Фе, штат Нью-Мексико. Переезд, после нескольких лет жизни в Вашингтоне, взбодрил нас, но нам еще предстояли тяжелые дни, омраченные борьбой за публикацию книги. В апреле 2007 года у меня состоялся длинный телефонный разговор с Комиссией по надзору за публикациями (КНП) — подразделением ЦРУ, отвечающим за проверку созданных для опубликования любых письменных произведений действующих или бывших агентов Управления на предмет содержащихся в них секретных сведений. К тому времени моя рукопись находилась в КНП уже более полугода, и решение — указывать или не указывать в книге, сколько лет я прослужила в качестве агента ЦРУ, — постоянно менялось. Управление твердо стояло на том, что никакие факты, связанные со службой в федеральных органах вплоть до января 2002 года, я разглашать не должна. После трех часов напряженных переговоров нам удалось разобраться с частью материалов, со мной пообещали «в скором времени связаться» насчет остальной рукописи. Звонка так и не последовало.

В течение следующего месяца в перерывах между распаковыванием коробок, устройством детей в новую школу и попытками обжиться на новом месте я, как могла, отвечала на шквал электронных писем и звонков от адвокатов, издателя Дэвида Розенталя, ЦРУ и издательства «Саймон энд Шустер». Телефон разрывался, как всегда некстати: о спокойном ужине, тихих вечерах и выходных мы могли разве что мечтать. Но поскольку на кону стояло слишком многое, все без исключения требовали немедленного ответа. Дети не видели меня без трубки, крепко прижатой к уху, и всячески прохаживались по этому поводу. В конце концов, осознав, что все возможности уладить дело миром исчерпаны, мы с издателем скрепя сердце решили подать иск против ЦРУ и возглавлявшего его бюрократа, директора Национальной разведки, за нарушение Первой поправки. На наш взгляд, их действия иначе как откровенной цензурой назвать было нельзя, и нам ничего не оставалось, как продолжить сражение на правовом поле. В конце мая 2007 года мы подали иск Барбаре Джонс, судье Федерального окружного суда по Южному округу штата Нью-Йорк.

В июле 2007 года ЦРУ направило судье секретное письмо, с которым не разрешили ознакомиться ни мне, ни моим адвокатам. 1 августа судья вынесла решение в пользу правительства. Когда Смолмен позвонил с новостями, я была в Калифорнии на свадьбе племянницы. Это стало настоящим ударом, потому что наша защита была тщательно выстроена и мы не сомневались в победе. Я также прекрасно понимала, что правительство попытается использовать выигранное в суде дело для окончательно запрета на публикацию книги. И действительно, вернувшись домой со свадьбы, я получила из КНП толстый желто-коричневый конверт с рукописью внутри, включая три последние, сданные мною в апреле главы, где рассказывалось о судебном процессе против Либби,[3] моем выступлении на слушаниях в Конгрессе и переезде в Нью-Мексико, — все эти события произошли, конечно же, после моего ухода с госслужбы. Я тут же, у почтового ящика, трясущимися от волнения руками вскрыла конверт — из него выскользнула рукопись. Мои худшие опасения подтвердились: первые две главы превратились в сплошные черные полосы. Полностью. Без остатка. Они не пощадили ни единого слова.

Но в КНП рано праздновали победу. Они уже просмотрели первые две главы, и, хотя там после редактуры (цензуры) были вымараны фрагменты, указывающие на срок моей службы в том или ином структурном подразделении ЦРУ, большая часть текста осталась нетронутой. Мои адвокаты известили КНП о том, что мы планируем издать книгу с учетом первоначальной правки, а также их замечаний к последним трем главам. В конце концов в середине сентября 2007 года, через год после сдачи рукописи в КНП, ЦРУ дало разрешение опубликовать рукопись. Последующая подготовка к печати и весь производственный процесс прошли в рекордно короткое время.

Затянувшиеся разбирательства с ЦРУ по поводу выпуска этой книги — лишь малая часть истории, о которой я рассказываю. Но она очень важна, потому что дает представление о том, как далеко заходит администрация Буша в попытках замолчать неприятные для нее факты или отомстить своим критикам. Начиная с неудобных вопросов Джо о причинах развязывания войны в Ираке, нашего гражданского иска против вице-президента Дика Чейни, Карла Роува,[4] Дика Армитаджа[5] и девяти других высокопоставленных чиновников Белого дома (любознательные читатели могут узнать подробности дела на сайте www.wilsonsupport.org), а также иска против ЦРУ за нарушение Первой поправки, у администрации накопилось множество причин точить зуб на семейство Уилсон. Они уже посягали на нашу репутацию. Запрет на выход книги был последней попыткой раздавить нас. И хотя ЦРУ решительно отвергало любые предположения о том, что оно испытывало «давление извне», я никогда не сомневалась в очевидном влиянии Белого дома. В феврале 2008 года мы подали апелляцию по вынесенному КНП запрету на упоминание в печати каких-либо дат, связанных с моей службой в Управлении, и мы убеждены, что наша позиция в этом деле против ЦРУ исключительно сильна. Читатели, которых заинтересуют подробности этого процесса, могут получить дополнительную информацию на сайте www.fairgameplame.com.

В начале июля 2007 года, в разгар беспокойных обсуждений дальнейшей судьбы этой книги, президент Джордж Буш-младший смягчил наказание Скутеру Либби по приговору, грозившему ему двумя с половиной годами тюрьмы. Либби отделается теперь штрафом в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов. Решение президента не удивило, но разочаровало. Мы с Джо глубоко убеждены, что попытка президента отменить решение присяжных по делу Либби грубо нарушает установленный порядок судопроизводства и дает повод уличить его самого в препятствовании отправлению правосудия. Такого рода подозрения обрели под собой реальную основу в День благодарения, когда в Интернете появились выдержки из готовящихся к выходу мемуаров бывшего пресс-секретаря Белого дома Скотта Макклеллана. В них он рассказывал, что президент, вице-президент и руководитель аппарата Белого дома Эндрю Кард отправили его выступить перед прессой с заведомо ложным заявлением о непричастности Скутера Либби и Карла Роува к «утечке» — разглашению моего имени и секретного статуса агента ЦРУ.

После ожесточенных судебных баталий прошлого года переезд в Нью-Мексико принес определенное спокойствие. Я жила во многих городах и странах мира, но еще нигде и никогда не чувствовала себя настолько умиротворенно. Наконец-то у меня появился дом. Местные жители тепло приняли нашу семью. В один из первых дней в городе мы с Джо шли по улице, одновременно кутаясь от холода и наслаждаясь ярким солнцем. Мимо нас с ревом пронесся оранжевый, видавший виды «форд-пинто», пронзительно заскрипели тормоза, и метра через три автомобиль остановился, резко сдал назад к подъехал к нам. Сидевший за рулем молодой человек открыл окно и, перекрикивая шум работавшего двигателя, обратился к нам: «Здорово, ребята! Это вы Уилсоны?» Мы кивнули, не говоря ни слова, в недоумении, что же будет дальше. «Круто, что вы сюда перебрались. Спасибо. Добро пожаловать в Нью-Мексико!» И прежде чем мы успели поблагодарить его, он сорвался с места и покатил дальше. Мы с Джо прыснули со смеху. Но этим эпизодом проявления радушия со стороны горожан не ограничились: люди подходили к нам в магазине, на улице, в ресторане просто пожать руку и поблагодарить за открытые и честные высказывания, а также за то, что мы выбрали Нью-Мексико новым домом. Поверьте на слово, намного приятнее общаться с пусть незнакомыми, но искренними людьми, чем видеть шайку безымянных фотографов, вечно дежуривших у нашего дома в Вашингтоне в надежде заснять нас и детей.

После выхода этой книги в свет я за несколько месяцев объездила всю страну: общалась со студентами университетов, с общественными организациями и т. д. И везде меня встречали благодарные слушатели, они неизменно поддерживали меня и заинтересованно задавали вопросы о деле и его явных и скрытых истоках и последствиях. Они понимают, что эта история не что иное, как метафора более серьезных преступлений нынешней администрацией против наших гражданских свобод и конституционных прав. В течение последних четырех с половиной лет наша история то затухала, то разгоралась с новой силой. Неудивительно, что публике трудно уследить за ее развитием. Но стоит мне выстроить свое повествование в хронологическом порядке и обрисовать контекст — и самые разные слушатели оказываются возмущены и потрясены уроном, который нанесен нашей национальной безопасности в исключительно политических целях. В своих выступлениях я всегда подчеркиваю, что всю историю с разглашением моего секретного статуса не стоит расценивать с точки зрения партийной принадлежности, — не демократы и не республиканцы организовали «утечку». Это преступление против нашей общей национальной безопасности.

Особенно меня радует возможность вдохновлять молодых людей на службу в государственном аппарате. Я рассказываю им о том, что, несмотря мой личный опыт и разочарование в ЦРУ, я всегда любила свою работу и гордилась тем, что могу служить своей стране. Я призываю их задуматься о служении чему-то более значимому по сравнению с собственными интересами. Наша страна переживает тяжелые времена, нам еще не приходилось иметь дело со столь серьезной угрозой, поэтому разведывательное сообщество остро нуждается в способных молодых людях, которые горячо любят свою родину. И чем больше их будет, тем лучше. По окончании выступлений меня почти всегда обступают толпы студентов с вопросами: какие знания и навыки необходимы, чтобы попасть на работу в ЦРУ; стоит ли поскорее начать учить арабский или китайский или лучше поехать учиться за границу? Государственная служба — дело не слишком прибыльное, но я бы не променяла и день службы в ЦРУ на должность генерального директора в любой, сколь угодно крупной и преуспевающей корпорации.

Я надеюсь, что эта история всем нам послужит уроком: только активное, хорошо информированное гражданское общество способно заставить власть отвечать за свои слова и поступки. Нынешняя администрация пошла на беспрецедентные в истории нашей страны действия: пренебрегла нашей Конституцией, ограничила наши гражданские свободы и сыграла на чувстве страха — и все ради укрепления собственной власти. В этом она немало преуспела, систематически запугивая Конгресс, журналистов, всех граждан в ходе непрерывных кампаний, построенных на лжи и злобной клевете.

Лет через двадцать, когда наши близнецы, сын и дочь, спросят: «А где были вы, когда решалось будущее демократии?» — мы сможем ответить им, что сражались на передовой и, как многие поколения американцев, боролись против тех, кто хотел извратить нашу Конституцию в угоду своим шкурным интересам и ненасытной жажде власти. Пусть мы порой ошибались, но мы действовали открыто и честно.



Санта-Фе, Нью-Мексико

март 2008 года





Глава 1

Начало службы в ЦРУ




Наша группа, состоявшая из троих мужчин и двух женщин, совершала большой переход по пустому болотистому, поросшему лесом участку, который в ЦРУ называли «Фермой».[6] Было четыре утра, и шли мы всю ночь. Учения, посвященные тому, как, совершая обходные маневры, избежать столкновения с силами предполагаемого противника — в его роли выступали наши инструкторы, — закончились, и нам предстояло соединиться с остальными курсантами. Вместе мы должны были атаковать врага, а затем спастись на вертолете. Это упражнение под названием «решающий штурм» являлось кульминацией нашей военной подготовки. У каждого за спиной висел рюкзак весом тридцать пять килограммов с аварийно-спасательным снаряжением: палаткой, сублимированными продуктами питания, таблетками для обеззараживания воды и патронами калибра 5,56 мм для М-16. Стояла обычная для поздней осени промозглая погода, в ботинках хлюпала болотная вода. На пятке вздулся волдырь и теперь при каждом шаге давал о себе знать пульсирующей болью. Мой друг Пит, бывший армейский офицер, обычно остривший по любому поводу и даже без повода, за последние несколько часов не проронил ни слова. И нашему любителю пива Джону тоже пришлось несладко: он тащил на себе не только рюкзак, но и по меньшей мере килограммов двадцать лишнего веса. Его круглое лицо было все в грязных разводах и блестело от пота.

Возглавлявший нашу небольшую колонну офицер жестом подал сигнал, и мы тут же с радостью остановились, сбросили с плеч вещмешки и в изнеможении сели на землю под защитой невысокого холмика. Потом снова построились и продолжили путь к зоне посадки вертолета. Добрались мы туда на рассвете. Медленно вращавшиеся лопасти винта огромного вертолета и дружелюбные лица сокурсников — Шэрон, Дэвида и Текса — я различала смутно. Только услышала, как Пит пробормотал: «Ну наконец». Мы из последних сил рванули вперед в надежде на долгожданный отдых. Я уже представляла, с каким удовольствием встану под горячий душ. Вдруг над головами раздался оглушительный треск, небо взорвалось яркими вспышками сигнальных ракет, а от мерного треска автоматных очередей адреналин побежал по жилам.

Я кинулась на землю и подползла к Питу — уж он-то должен знать, что делать. Размеренная жизнь в тихом пригороде не подготовила меня к внезапным обстрелам и не научила справляться с физическими ощущениями, которые они вызывали. Даже суровая трехмесячная подготовка не помогла. Оттащив меня на пару метров к небольшому пригорку, Пит показал на вертолет: «Давай туда! Живо!»

Я еще не успела сообразить, что происходит, как мы, окончательно презрев военную дисциплину, со всех ног бросились к вертолету. Повсюду мелькали вспышки выстрелов М-16. Скатываясь по склону холма, я встретилась взглядом с сокурсником, бежавшим рядом. В выражении его лица сквозило удовольствие или, по меньшей мере, осознание абсурдности ситуации. Еще рывок — и я вбежала в открытую дверь вертолета и перевела дух под грохот обстрела и оглушительный рев включенных двигателей и вертолетного винта. Вертолет поднял нас на безопасную высоту, и я сбросила на пол рюкзак, не переставая удивляться: как это меня угораздило очутиться на «Ферме».



ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

замазано 1½ страницы

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ



ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Подростком я прочитала книгу Уильяма Стивенсона «Человек по прозвищу Неустрашимый»[7] о работе Управления стратегических служб (УСС) во время Второй мировой войны. На основе УСС и было создано ЦРУ. Книга мне понравилась, она меня захватила. Тогда я впервые задумалась, что значит работать в ЦРУ. Что мне прикажут делать, поступи я туда на службу? Опасно ли это? Верю ли я в то, чем занимается Управление? Моя семья всегда с уважением относилась к работе на благо государства и отличалась умеренным патриотизмом. В День поминовения и в День независимости мы всегда выставляли перед домом флаг, воткнутый в большой цветочный горшок. Мой отец Сэмюэл Плейм — полковник ВВС в отставке. Когда японцы напали на Пёрл-Харбор в декабре 1941 года, он учился в Университете штата Иллинойс в городе Шампейн. Он помнит, как на следующий день кампус опустел, — все годные к военной службе студенты мужского пола записались в армию. Вскоре и он отправился добровольцем в авиационную часть, расквартированную в Сан-Диего. Во время Второй мировой он служил в южной части Тихого океана и до сих пор может похвастаться неиссякаемым запасом армейских шуточек, анекдотов и песен того времени. Мой брат Роберт Плейм, шестнадцатью годами старше меня, в 1966 году поступил в морскую пехоту и вскоре был отправлен во Вьетнам. Как-то днем в 1967 году, когда мы с родителями вернулись домой, соседи рассказали, что в нашу дверь, пока нас не было, стучали двое морских пехотинцев. Так мы узнали, что Боб числится среди пропавших без вести. Убитые горем родители предположили худшее, и в течение нескольких дней мы не знали, жив Боб или погиб. В конце концов его обнаружили в плавучем госпитале. Выяснилось, что он получил тяжелое ранение правой руки в ходе разведки на местности, граничившей с расположением противника. В течение последующих лет он перенес множество болезненных операций, чтобы хоть отчасти восстановить чувствительность конечности. Поразительно, но и с одной рабочей рукой он научился управлять самолетом, кататься на лыжах, писать и завязывать шнурки. Вот уже тридцать лет он счастливо женат на Кристи (она медсестра), вместе они воспитывают двух красивых и умных дочек. Я подумала, что, поступив на службу в ЦРУ, продолжу семейную традицию. Но все же меня терзали сомнения. Разве не ЦРУ пыталось убить Кастро с помощью начиненной взрывчаткой сигары?..



«Представьте, что вы встречаетесь с агентом в гостиничном номере за границей и вдруг раздается громкий стук в дверь. Вы слышите: „Полиция! Откройте!“ Ваши действия?» — спросила меня на первом собеседовании в ЦРУ добродушного вида пожилая женщина в ярко-желтой блузке, с ниткой жемчуга на шее. Накануне я ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ поселилась в скромной, если не сказать убогой, гостинице в Арлингтоне.[8] Я не представляла, что меня ждет на собеседовании в песочного цвета здании в пригороде Вашингтона, кроме обычных вопросов типа «назовите ваши сильные и слабые стороны» или «почему вы хотите работать в ЦРУ». Но этот вопрос выходил за традиционные рамки и был намного интереснее. Я сразу же сообразила, что, помимо шпионажа, мужчина и женщина, не состоящие в родстве, могут находиться вместе в гостиничном номере лишь по одной веской причине. «Я бы сняла с себя блузку, приказала агенту раздеться, прыгнула в кровать, а потом ответила: „Войдите“». Едва заметная улыбка явно свидетельствовала о том, что я попала в точку. «А что? Не такая уж и скучная работа», — подумала я и приготовилась к следующему вопросу.


ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, но решила, если здесь не получится, подыщу что-нибудь в Конгрессе или Корпусе мира. Между тем я устроилась менеджером-стажером в ХХХХХХХХХХХХ вашингтонский универмаг ХХХХХХХХХХХХХХ. Несмотря на скидку в двадцать процентов, положенную работникам, я терпеть не могла розничную торговлю, но надо же было как-то оплачивать квартиру: в ЦРУ психологические тесты, бесконечные собеседования, а также строгая и всесторонняя проверка физической подготовки растянулись на несколько месяцев. В каком-то психологическом тесте мне задали чуть ли не четыреста вопросов, но один из них я помню до сих пор: «Вам нравятся высокие женщины?» И я до сих пор не знаю, правильно ли я на него ответила. Спустя некоторое время, тем же летом, мне предложили пройти проверку на детекторе лжи. Процедура довольно странная, но недолгая. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Одновременно Управление занималось изучением моей биографии на предмет благонадежности. Несколько соседей сообщили моим родителям, что кто-то ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ расспрашивал их, были ли у меня проблемы с алкоголем, наркотиками или чем-нибудь еще в этом роде. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, страшно волнуясь, я уселась в кресло в стандартной аудитории неброского офисного здания в одном из перенаселенных пригородов штата Вирджиния. Я рассматривала своих ХХХХ товарищей по вводному курсу. Многие из молодых людей раньше явно служили в армии, некоторые до сих пор щеголяли уставной стрижкой под «ежик». Женщин было гораздо меньше, и, как я узнала позже, лишь нескольким из них — в том числе и мне — было суждено поступить на работу в Оперативный директорат (ОД). Остальным рассчитывать на должности выше аналитика в Разведывательном директорате (ДР) или сотрудника по административно-хозяйственной части или материально-техническому обеспечению в Административном директорате (АД) не приходилось. Было там несколько инженеров, которых впоследствии ждал Научно-технический директорат (НТД) — исследовательское подразделение ЦРУ. Похоже, я была намного ХХХХХХХХХ, и мое подозрение подтвердилось, когда маленькая, похожая на кубышку женщина проводила меня и еще трех курсантов (мужчин) в свой кабинет во время перерыва. В ОД она отвечала за работу со стажерами, проходившими подготовку в ЦРУ, — другими словами, на время нашей начальной подготовки она являлась нашим куратором. Трудно поверить, что эта почтенная дама когда-то в качестве действующего агента участвовала в «полевых» операциях, но не вызывало сомнений то, что она знала о ЦРУ больше любого из нас. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ ПСБ означает «постоянная смена места базирования». Другими словами, оперативная работа за границей. Она сыпала такими сокращениями, что нам становилось понятно: в ЦРУ придерживались военизированной практики.

Во время перерывов на обед, проходивших тут же за партой или в ближайших кафе, я постепенно познакомилась с сокурсниками — и тут же начала испытывать что-то вроде комплекса неполноценности: большинство из них либо учились раньше в престижных университетах, либо уже получили степень магистра, либо, на худой конец, провели несколько лет на воинской службе. По сравнению со мной все они выглядели более искушенными, проницательными и остроумными, поездившими по свету и многое повидавшими. Подавленная их превосходством, я поклялась помалкивать и учиться как можно усерднее. Может, тогда никто и не заметит, что образование я получила в обычной государственной школе и никакими особыми свершениями и заслугами похвастаться не могла. В последующие несколько недель события развивались неожиданно и интересно. Все мы проходили психологический тест по определению типа личности по системе экстраверсия, интуиция, логика, рациональность[9] еще на стадии собеседований. Большинство будущих агентов Оперативного директората, и я в том числе, прошли диагностирование на тип ENTJ (экстраверсия, интуиция, логика, рациональность). Обычно люди этого типа — прирожденные лидеры, им жизненно важно владеть положением дел, они часто берут бразды правления в свои руки. По словам авторов теста, «несмотря на то что ENTJ терпимо относятся к установленным порядкам, они могут перестать действовать в соответствии с ними, если, по их мнению, эти порядки не способствуют достижению цели… Неутомимы в своей преданности работе и могут легко жертвовать ради любимого дела другими сторонами жизни. Женщина-ENTJ может обнаружить, что ей нелегко найти партнера, способного выдерживать давление столь сильной, волевой личности». Людей данного типа — всего пять процентов населения; очевидно, ЦРУ искало будущих сотрудников именно с таким психотипом. Нас тянуло друг к другу не потому, что нам предстояло вместе учиться и заниматься одинаковой работой, а в силу схожести личностных характеристик. Во время перерывов будущие оперативники, стоило им собраться вместе, громче других говорили, непринужденнее общались и, на мой вкус, забавнее всех шутили. Сам воздух вокруг них, казалось, заряжался энергией. У меня появились друзья среди курсантов, и, несмотря на разницу в образовании и роде занятий до ЦРУ, у нас сложилось своего рода братство. Каждый день я с нетерпением ждала занятий по вводному курсу, где нам рассказывали, как устроено ЦРУ, какими способами собираются и обрабатываются разведданные, а также о том, как действует разведывательное сообщество в целом. Одним из самых потрясающих приглашенных докладчиков стала женщина, которая свое первое оперативное задание в качестве агента выполняла в Москве. Она рассказала нам душераздирающую историю о том, как ее выследила советская контрразведка, когда она воспользовалась тайниками для связи с важным советским агентом-двойником (тайниками служили придорожные «камни» и другие невинные на первый взгляд предметы, в которые вкладывались записки, деньги, инструкции). Ее выдворили из страны (объявили персоной нон грата, или, на жаргоне ЦРУ, отправили на ПНГ), но ее агент, шпион, за связь с которым она отвечала, пострадал гораздо серьезнее. Его расстреляли. Мы были потрясены настолько, что не в состоянии были вымолвить ни слова, осмысливая масштабы возлагаемой на нас ответственности и последствий совершения ошибки.

Около трех месяцев мы постигали «Азы работы в ЦРУ», как мы любовно называли между собой вводный курс, а потом нас всех отправили на стажировки — на практике овладевать премудростями работы в Управлении. Специальная стажировка в ЦРУ сродни испытательному сроку при вступлении в студенческое братство: приходится выполнять массу нудных заданий, тратить уйму времени на доставку каких-то депеш и служебных записок в самые дальние уголки штаб-квартиры Управления или томиться в ожидании досье в необъятном подвальном помещении, известном как архив ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, в самом начале моей стажировки ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ женщины-агенты выходили либо из секретарей, упорством и настойчивостью проложивших себе путь от письменного стола к оперативной работе за границей, или из жен оперативных сотрудников, которым надоело сидеть дома с детьми, в то время как их мужья жили такой интересной, яркой жизнью профессиональных шпионов. Гораздо реже встречались женщины, не попадавшие ни в одну из упомянутых категорий, но эти дамы, уже в возрасте, жесткие и несгибаемые, сумевшие одержать победу вопреки глубоко укорененной дискриминации, пугали меня. Мне приходилось иметь с ними дело во время первых стажировок, и я восхищалась их целеустремленностью и стойкостью, но ясно сознавала, что ради карьеры в ЦРУ им пришлось пожертвовать счастьем в личной жизни. Большинство из них по вечерам дома ждала только кошка. В моей группе числилось человек пятьдесят, чуть меньше половины — женщины. Из них всего трем-четырем было суждено стать оперативными агентами. Возможно, по неведению, свойственному молодости, или по наивности я не числила себя в авангарде нового ЦРУ. Я просто хотела добиться успеха в работе и совершенно не задумывалась, что могу столкнуться с дискриминацией по половому признаку.

Чаще всего меня отправляли на стажировку в Европейский отдел ОД. По большей части работа мне нравилась, хотя она и сводилась к заданиям вроде «пойди принеси», и я с замиранием сердца считала дни до отправки на «Ферму» для оперативно-боевой подготовки. Наконец настал долгожданный миг, когда я сложила вещи в машину и отправилась на юг вместе с другими молодыми стажерами. По сравнению со многими курсантами, с которыми я начинала обучение в ЦРУ, стажировок у меня было больше и длились они дольше: ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, в результате — еще один курс подготовки. Согласно полученному ранее предписанию ЦРУ, я сказала друзьям и родителям, что ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ уезжаю из Вашингтона на «курсы», — какие именно и для чего, уточнять не следовало. Никто особенно не допытывался, — по крайней мере, лично меня никто не расспрашивал. У всех моих друзей, не связанных с ЦРУ, было полно своих забот: все устраивались на работу, и курсы были делом само собой разумеющимся. Только родители и брат знали, где я работаю на самом деле. Мы с мамой решили не сообщать об этом дяде, ее брату, который когда-то служил в ВВС и пилотировал реактивные самолеты, — он бы лопнул от гордости, узнай, чем я занимаюсь на самом деле, и вряд ли сумел бы держать язык за зубами. Я летела на «Ферму» как на крыльях — так мне не терпелось начать подготовку. Успешно пройдя эту ступень, я окажусь, как никогда близко к настоящей полевой работе в качестве оперативного агента.



«Проверьте размер, по одному комплекту в руки! Не задерживайте очередь! Вперед!» — отрывисто командовал инструктор в камуфляже, пока мы втягивались в похожий на пещеру склад с обшивкой из гофрированных жестяных листов. Здесь при тусклом свете мы выбирали из огромных корзин армейские ботинки на шнуровке, рабочую форму, плетеные ремни, фуражки, фляги, рюкзаки и прочие личные принадлежности. С этими вещами мы не расстанемся в ближайшие три месяца военизированной подготовки. Нагруженные обмундированием, мы в сопровождении инструкторов — отставных военных — отправились к куонсетским казармам,[10] расположенным глубоко в заваленном буреломом сосновом лесу. Здесь нам предстояло спать. В женских казармах по обеим сторонам помещения тянулись двухъярусные кровати, а в конце располагалась спартанского вида ванная комната. В школе форму я не носила и теперь, переодевшись в рабочую одежду, с радостью подумала, что в следующие несколько месяцев мне не придется каждый день ломать голову над нарядами: какой пояс лучше подойдет к каким туфлям.

Вскоре наша подготовка вошла в рабочую колею: подъем в пять утра; зарядка, на которой мы, как армейские новобранцы, бегали или ходили строем, распевая непристойные песенки, чтобы держать темп; затем короткий завтрак и утренние занятия по одной из военных дисциплин. Обед ХХХХХХХХХХ — традиционные блюда южных штатов. Почти все готовилось в кляре и зажаривалось в кипящем масле, а салаты считались новомодной прихотью. После обеда мы обычно занимались на улице, затем ужинали — опять что-нибудь во фритюре; немного свободного времени, и в девять — отбой. Само собой, от курсантов сыпались бесконечные жалобы; некоторые — миролюбивые, другие — резкие, но инструкторы, ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, держали нас в ежовых рукавицах, им ничего не стоило приструнить кучку хлюпиков из чистеньких пригородов. Для многих физическая нагрузка оказалась чересчур тяжелой: забег по меньшей мере на пять километров с утра пораньше; переход через лес с тридцатипятикилограммовым рюкзаком за спиной и винтовкой М-16. Некоторые курсанты с избыточным весом посреди похода обычно сдавались, и, уж конечно, им было не выполнить требуемое количество приседаний. К счастью, мне всегда нравился спорт, и, хотя нагрузка была нешуточная, я с ней справлялась и рассматривала «Ферму» как спортивный лагерь для взрослых.

Каждая неделя была посвящена новой теме ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, и инструкторы изо всех сил пытались привести нас в надлежащую форму и привить военную дисциплину. В Конторе прекрасно знали, что в будущем нам вряд ли понадобятся приобретенные здесь навыки, тем не менее «Ферма» пользовалась популярностью. Руководство понимало, что именно здесь закладывается командный дух, который останется с нами на протяжении всей службы. К тому же появлялась дополнительная возможность проверить силу характера новоиспеченных сотрудников, способность работать в коллективе и преданность делу — качества, важные для успешной службы в ЦРУ, независимо от характера будущих задач.

На одном из первых занятий мы изучали виды оружия и их использование. В отличие от сокурсников с армейским опытом, мне с оружием сталкиваться доводилось редко: я, конечно, знала, что отец прикрепил с задней стороны изголовья кровати свой боевой пистолет времен Второй мировой, на случай если в дом попытаются забраться. В общем, я впервые осваивала огнестрельное оружие ХХХХХХХХХХХХХХ, но, к своему удивлению, вскоре поняла, что неплохо справляюсь ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Возможно, не обошлось без свойственного новичкам везения, но я просто-напросто четко следовала инструкциям: дышите ровно, тщательно прицельтесь, плавно спустите курок. Я оказалась лучшим стрелком в группе ХХХХХХХХХХХХХ, что, не сомневаюсь, порядком выводило из себя многих мужчин. Меня переполняла гордость, когда в стрельбе из короткоствольного оружия я набрала большое количество очков, несмотря на то что опиралась на костыли, — на утренней пробежке в предрассветной тьме я растянула лодыжку.

Так проходила неделя за неделей, а мы обучались ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ навыкам, которые, пожалуй, больше пригодились бы рейнджерам,[11] чем оперативным сотрудникам ЦРУ. Болтаясь на брусьях, мы понимали, что это только цветочки, — в один прекрасный день нам придется почувствовать себя в шкуре военнопленных и пережить инсценированный допрос. С самого начала курса нас учили выстраивать и поддерживать агентурное прикрытие и в конце должны были проверить по всей строгости, но когда и где именно, мы понятия не имели. В понедельник, когда все курсанты уже вернулись на «Ферму» после выходных, проведенных дома, задолго до восхода солнца нас разбудили оглушительные звуки боевой тревоги, проклятия и слепящий свет направленных прямо в лицо фонарей. Всех стащили с коек.

И хотя мы давно догадывались, что испытания, предусмотренные курсом подготовки, не за горами, все же сохранить присутствие духа оказалось непросто. Мы не увидели знакомых лиц инструкторов — нас окружали неизвестные в форме, большинство в черных масках с прорезями для глаз. Натягивая впопыхах одежду, я настойчиво уговаривала себя: «Это всего лишь учения». Но язвительные насмешки и крепкие тычки, которыми нас препровождали из казармы в лес, получались у них вполне правдоподобными и вызывали всплеск адреналина. Нас несколько часов заставляли ползать в темноте по земле, отжиматься и приседать. Стоило замешкаться или споткнуться — и ты сразу же получал пинок или грубое оскорбление. После долгого, изнурительного марш-броска через лес нас загнали в уже поджидавший армейский грузовик: при этом каждый должен был положить руку на плечо стоявшему впереди курсанту. Мы ехали по грязной, разбитой дороге и в конце концов остановились у белого бетонного здания среди сосен. Здесь-то нас и ждало настоящее веселье.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ в то время я не знала, что случилось. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Все эти факторы вкупе с ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ давили на нервы. Умом я понимала — и продолжала повторять себе, — что это все лишь учения, о которых было известно заранее, но в то же время слабый голосок в голове не унимался: «Что, черт возьми, происходит?» Все происходящее выглядело слишком реалистично.

Через несколько часов меня потащили на первый допрос. Я всеми силами старалась быть начеку. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Присев — это небольшое послабление нам сделали несколько часов назад, — я осмелилась ХХХХХХХХХХХХХХХ оглядеться. К моему удовольствию, как раз в эту минуту сокурсник, с которым мы успели подружиться, тоже решил, видимо, что правила для того и созданы, чтобы их нарушать. Встретившись взглядами, мы обменялись короткими улыбками и выразительно закатили глаза, и этого оказалось достаточно, чтобы ко мне вернулась уверенность: ничего, прорвемся.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Я побледнела — упало давление — и повалилась навзничь. Придя в сознание, я чуть со стыда не сгорела: меня держал престарелый директор «Фермы» — человек, которого я видела лишь издали, да еще когда он выступал перед нашей группой в первый день занятий. Хорошо, хоть теперь я, по крайней мере, точно знала: это всего лишь учения. Однако радость моя длилась недолго ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Мне нравились тишина и полумрак моего нового деревянного жилища. Я уже начала обдумывать, кому в этом году нужно не забыть отправить открытку на Рождество и помню ли я все адреса. В конце концов ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ наши инструкторы «освободили» нас, и после очередной тряски в кузове армейского грузовика на обратном пути мы оказались в казармах. По уши в грязи, голодные как волки, мы плохо соображали, что произошло. Я встала под горячий душ. По мере того как обжигающие струи смывали следы грязи с моего тела, меня наполняло чувство блаженства и воспоминания о кошмарных учениях улетучивались. Я выдержала еще одно испытание и не подвела сокурсников, а хорошенько отоспавшись на выходных, буду готова к новым «подвигам».



«Раз, два, три, пошла!» — провопил мне прямо в ухо инструктор, и ветер свистел вокруг, а я, свесив ноги за борт, сидела в дверном проеме самолета. Мне в жизни не было так страшно, но инструктор, проверяя на земле парашюты и затягивая ремни, поклялся: обратного пути с борта самолета, кроме как на парашюте, не будет. Отказаться от прыжка было нельзя, я подалась вперед и — не без помощи выпускающего по имени Ред, сильно толкнувшего меня в спину, — нырнула вниз на скорости 190 км/ч. Как и предсказывал инструктор, при первом прыжке мозг отключается — и вот тогда-то незаменимыми оказываются отработанные на земле навыки. Все эти прыжки с низких, на уровне плеча, площадок, а затем с вышек, когда вас прикрепляют к длинному тросу и швыряют на выложенную мягкими матами платформу, развивают мышечную память, которая приходит на выручку, когда мозг отказывает. Парашют надо мной раскрылся, и началось плавное снижение — я потянулась вверх, схватила клеванты и постаралась изменить направление движения в сторону от линий электропередачи, к которым неумолимо приближалась, и приземлиться в зоне, очерченной белым мелом. Инструкторы заставляли нас тщательно отрабатывать технику приземления: коснуться земли двумя ногами одновременно, для смягчения удара сразу же упасть на бок и сделать перекат. Весила я мало, всего пятьдесят три килограмма, поэтому, опустившись на землю, могла бы и остаться на своих двоих, но прилежно упала и перекатилась, чтобы не получить выговор от инструктора. Очутившись внутри очерченного мелом круга, я испытала несказанное облегчение и была невероятно горда собой. «Получилось!» Еще четыре прыжка — и заветные «крылышки» будут моими! Я была вне себя от радости. Уверена: такое наслаждение от работы никому из моих знакомых даже не снилось!

После окончания военной подготовки нам предложили по желанию пройти курс в парашютной школе, при условии сдачи необходимых спортивных нормативов и соответствия требованиям, предъявляемым к здоровью. Я сразу поняла, что такую возможность упустить не могу. После почти двух с половиной месяцев серьезной физической подготовки ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ мы могли бы есть гвозди на завтрак. Но все же пройти курс решили не все, а у многих из тех, кто отважился, ничего не вышло. Одна из сокурсниц, Карен, чья крайняя амбициозность меня смущала и настораживала, очень хотела попасть в школу. Не то чтобы я видела в ней заклятого врага и соперницу, но ее самодовольство только подогрело мой боевой настрой, и я сдала вступительные испытания на ура, в том числе и потому, что хотела обставить эту выскочку. После нескольких дней тренировок нам сказали: если хотите получить «крылышки», необходимо за три дня выполнить пять прыжков. Родителям о новой возможности «продвижения по службе» я сообщить не осмелилась — мама потеряла бы сон на неделю вперед.

Утро того дня, когда нам предстояло прыгнуть первый раз, выдалось пасмурным и прохладным, с легкими порывами ветра. Наша группа, в составе шести человек, предприняв необходимые меры безопасности, стала пробираться — по двое за один заход — к небольшому самолету. Сопровождал нас суровый инструктор Ред с вечным комком жевательного табака за щекой. Оказывается, мы с Карен полетим в одном самолете — это открытие выбило меня из колеи. Но, глядя, как она после толчка Реда первая падает в бездну, я подумала: «Если она смогла, то и у меня получится». И через несколько минут парила в воздухе.

Когда все оказались внизу — маленькие пятнышки в небе превратились в кучу нейлона на земле, — мы принялись вопить от радости и поздравлять друг друга, чувствуя себя невероятно крутыми профи. Вскоре из ангара с важным видом вышел Ред. Пару минут назад он узнал, что надвигается сильный ветер и будет бушевать в ближайшие несколько дней, и решил поинтересоваться, не хотим ли мы выполнить все пять прыжков за сегодняшний день. Мы переглянулись: конечно, и сомнений быть не может. Без лишних слов сложили парашюты и поспешили в ангар. Мы не собирались уезжать с «Фермы» без маленьких серебряных «крылышек» на форме.



В семь тридцать утра я негромко постучала и слегка толкнула дверь. Услышав «войдите», зашла в кабинет к куратору по курсу агентурной разведки. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Дик сидел за столом и курил. Тяжелое облако табачного дыма уже успело заполонить небольшое помещение. Дополняли образ короткий «ежик» с проседью, клетчатая рубашка с короткими рукавами и очки с толстыми стеклами. Рядом с пепельницей стояла привычная банка кока-колы. Завтрак для чемпионов. «Как дела?» — хриплым голосом спросил он, поднося трясущуюся руку ко рту для следующей затяжки. Дик был неплохим куратором, но особой пользы от его курса не было. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Годы, проведенные за границей, общение с агентами, жесткие ограничения двойной жизни не самым благоприятным образом сказывались на здоровье и семейной жизни сотрудников. Чаще всего начальство отсылало «потрепанные жизнью» кадры на тихую «Ферму», где они, по-видимому, должны были вновь обрести душевное равновесие. Но в результате многие из них невольно внушали молодым идеалистам, только начинавшим свой путь, что работа в Конторе не сахар. Время от времени высшее руководство обещало допускать к работе с новобранцами на «Ферме» только самых лучших агентов и награждать их за «внутренние задания» продвижением по службе, чтобы молодежь брала пример с образцовых сотрудников. На самом деле лучшие агенты предпочитали большую часть времени проводить за рубежом, вербуя шпионов.

Тем не менее у Дика за плечами был внушительный опыт оперативной работы, и я попросила его совета по поводу предстоящего задания. Он выдохнул дым, практически мне в лицо, и сквозь толстые линзы очков принялся изучать донесение, которое я составила поздно ночью перед ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Спору нет, можно посмеяться над вымышленным миром ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, но сам курс — дело серьезное, если хочешь заниматься оперативной деятельностью. Преподаватели держали курсантов в напряжении, постоянно меняя правила игры: сжатые сроки, работа сутки напролет без сна, внештатные ситуации, неожиданные изменения в сценариях операций. Мне казалось, будто вся жизнь протекает под микроскопом, а все мои действия — даже в редкие минуты отдыха — находятся под постоянным наблюдением: в донесения неизменно вносили правку, за каждым учебным агентурным заданием следовал разбор полетов. Да что говорить! Это чувство не покидало меня, даже когда вечером мы отправлялись в бар пропустить по кружке пива вместе с преподавателями. Мы понимали: нас оценивают, из правильного ли мы теста слеплены.

Первое задание в курсе агентурной разведки, начавшемся несколько недель назад, оказалось на удивление легким. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Надо было вычислить объект, завязать с ним или с ней разговор и условиться о следующей встрече. Оглядывая переполненную комнату ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, я подумала, что ситуация мне в принципе знакома и, скорее всего, некоторый имеющийся у меня жизненный опыт мне поможет. Во время учебы в Университете штата Пенсильвания я была членом женского студенческого общества «Пи-бета-фи». За несколько недель, предшествовавших посвящению в «сестры», мне пришлось пережить немало курьезных, прямо-таки сумасшедших испытаний. Став полноправным членом «сестричества», я побывала на множестве многолюдных вечеринок, где умение стать своей и непринужденно подколоть друг дружку весьма ценилось. И вот теперь я улыбалась про себя: будем считать это мероприятие очередной студенческой вечеринкой, как в прошлом. Я смешалась с толпой, пытаясь опознать цель — «Гэри». Представиться, поболтать немного, выудить основные сведения о новом знакомом и перейти к следующему человеку — ничего сложного. Пока я обрабатывала собравшихся, меня озарило: люди в большинстве своем хотят только одного — говорить о себе. Когда приходится отвечать на личный вопрос, а откровенничать не хочется, главное — сказать ровно столько, чтобы тебя не заподозрили в высокомерии. А затем можно смело обратиться с тем же вопросом к собеседнику. Однажды усвоенное, это правило служило мне верой и правдой долгие годы ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ: важно переключить внимание с собственной персоны на интересующий тебя объект.

Я решила ненадолго отвлечься от светских разговоров, чтобы найти Гэри, и направилась прямиком к бару. Поставила на стойку бокал вина и попросила газированную воду с лимоном — ее можно легко принять за джин с тоником. Еще один рано усвоенный урок: на работе только один бокал — не больше, иначе память ухудшается. Я повернулась и, заметив стоящего в одиночестве преподавателя с темными волосами и седыми баками, подумала: пойду попытаю счастье. Ура! Он и есть Гэри. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ «Как интересно», — отозвалась я, пуская в ход все свое обаяние. И пары минут не прошло, а мы уже договорились пообедать вместе через несколько дней, чтобы Гэри подробнее рассказал мне о ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. «Миссия выполнена», — решила я и, не дожидаясь окончания вечеринки, пошла домой.

В течение следующих недель я постоянно встречалась с Гэри и выяснила даже больше, чем хотелось бы ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Зато с каждым свиданием я все лучше понимала — а это было очень важно в свете моего учебного задания, — что им движет: его мотивы, предубеждения, стремления личного и профессионального характера. С ним было интересно, роль Гэри ему явно нравилась, а посему исполнялась без сучка без задоринки. Проведя в шкуре Гэри уже немало времени, он легко выдавал детали, полезные и не очень, и наблюдал, каким образом я ими распоряжусь. После очередной встречи с ним я спешила обратно в наш «штаб резидентуры» ХХХХХХХХХХХХХХ и писала отчеты о ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Постепенно мы узнавали друг о друге все больше, и на каждой встрече Гэри снабжал меня разными лакомыми подробностями ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Поначалу, сидя вместе с ним в кафе или ресторане, я извинялась и отлучалась в дамскую комнату, где начинала строчить в маленький блокнот, который держала в сумочке, все услышанные от него цифры, факты и имена. «Дурдом какой-то», — не раз думала я, сидя в туалетной кабинке и роясь в сумочке. Но, как и в случае с военной подготовкой, играла я на поле противника (то есть преподавателей), и выбор у меня был один: следовать установленным ими правилам, если я хотела когда-нибудь стать оперативником. Со временем я научилась лучше удерживать в голове шквал поступающей информации, но все же какое это было облегчение, когда позже ХХХХХХХХХХХХХХХ, находясь в гостиничном номере с настоящим завербованным мною агентом, я могла открыто делать записи, не бегая то и дело в туалет.

Одновременно с этим заданием, растянувшимся на несколько недель, мы проходили подготовку по ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ составлению разведывательных отчетов и бесконечных телеграмм с оперативной информацией. Кроме аудиторных лекций преподавателей школы, мы нередко слушали выступления сотрудников штаб-квартиры ЦРУ и агентов, которые могли поделиться опытом работы в резидентуре. Самых интересных лекторов вечером непременно окружали любопытные слушатели, стекавшиеся в ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, куда, если не было других занятий, встреч или недописанных отчетов, мы заходили пропустить по кружке пива, сыграть партию-другую в пинг-понг на видавшем виды столе и немного поболтать. Наши лекторы с удовольствием потчевали благоговейно внимавших им слушателей рассказами о своих оперативных подвигах ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Эти рассказы помогали нам освоить корпоративную культуру и заранее узнать, что из нашего учебного опыта может пригодиться в будущем.

Все занятия требовали полной самоотдачи, и порой угнетало чувство, будто за тобой постоянно наблюдают и оценивают, но все же, обучаясь некоторым шпионским штучкам, мы славно повеселились. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Однажды мы с моим другом Дэвидом решили применить недавно полученные навыки и тайно сфотографировать двух сокурсников, которые — ни для кого это не было секретом — крутили страстный роман, несмотря на серьезные отношения партнерши с другим курсантом из той же группы. Макс, человек внешне благовоспитанный, но крайне неприятный, видимо, не подозревал, что его «друг» Тим предается любовным утехам с его девушкой. Мы подумали, что несколько красноречивых снимков расставят все точки над «¡», но в конце концов решили: пусть лучше Макс узнает правду сам.

Легкомысленные влюбленные не заставили долго ждать ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Фотограф так трясся от смеха, что снимок вышел смазанным.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Теоретические основы ХХХХХХХХХХХХХ, пройденные в классе, основательно закреплялись на практике ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Работа была кропотливая, требовала времени и скрупулезности, и мы провели немало часов в машине с картами, часами и обертками от мелких покупок ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Я запаниковала, обнаружив, что в продуманный мною до мелочей план ХХХХХХХ закралась роковая ошибка: необходимое для его выполнения место ХХХХХХХХХХХХ оказалось закрыто. Других подходящих пристанищ поблизости не нашлось. Ближайшим работающим заведением был сомнительный бар с полуобнаженными официантками. Что я, приличная девушка из пригорода, могла забыть в таком месте? Что бы такое придумать в свое оправдание — ума не приложу! Но делать нечего. Нужно завершать начатое. Я припарковалась перед входом, мимикой и жестами изобразила потрясение и растерянность, «обнаружив», что магазин закрыт. Прильнув к оконному стеклу и приложив руки к вискам, будто бы проверяя, есть ли кто внутри, я прекрасно понимала, что ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ выгляжу полной идиоткой. Выше «неудовлетворительно» я бы сама себе за это задание не поставила.

День за днем, неделю за неделей тщательной оценке подвергались наши ХХХХХХХХХ навыки по составлению отчетов и разработке планов, умение думать на ходу и справляться с напряжением, пусть и созданным искусственно, но от этого не менее тяжким. Несколько курсантов бросили учебу: кто-то вернулся в Лэнгли искать себе в Конторе другое применение; кто-то навсегда распрощался с затеей служить в ЦРУ. Некоторых отчислили по причине профнепригодности. Так, например, попросили уйти тех, кто совершил одну и ту же ошибку дважды, без должного уважения относился к преподавательскому составу, жульничал и списывал, а также тех, у кого на поверку не оказалось того самого, трудно поддающегося определению свойства, которое и делает из простого сотрудника оперативного работника. Подобные новости распространялись среди стажеров со сверхъестественной быстротой. Стоит ли говорить, что меня от них бросало в холодный пот, но вместе с тем они и подстегивали: перспектива служить в Управлении, жить за границей и когда-нибудь обзавестись собственными боевыми воспоминаниями казалась слишком заманчивой. Страшно представить, что и на мне могли поставить крест. Однажды поздно вечером ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ я вышла из машины, взяла сумочку и записи. Тяжелый и влажный июньский воздух припечатал к спине шелковую блузку, ноги от туфель на высоких каблуках гудели (нам приходилось иногда одеваться «на выход» ХХХХХХХХХХХХХ, если ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ). Мне предстояло трудиться еще по крайней мере часа три, чтобы закончить все отчеты и на следующий день в семь утра сдать их преподавателю. Я остановилась и уставилась на звездное небо. Сама рассмеялась над нелепостью своего положения. Но даже в эти минуты слабости, после изматывающего дня, с бессонной ночью впереди, я не сомневалась: я справлюсь.

В последние недели курса по ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ нас всех разбили на небольшие команды ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Каждый должен работать в тесной связке с товарищами — в этом залог успешного решения разведывательных задач и гарантия того, что высокопоставленные политики получат надежные разведданные. К счастью, мне повезло с командой: все мы давно дружили и отлично сработались. Выбивался из общей картины лишь Джерри, рябой, с глуповатым выражением лица, и мы все считали его слабым звеном. Казалось, он не в состоянии и два плюс два сложить. Почему его до сих пор не выгнали, оставалось большой загадкой. Идеи он выдавал одна другой глупее — мы только глаза закатывали и по возможности старались обойтись без него. В те несколько недель, пока мы выполняли последнее тренировочное задание, интенсивность нашей деятельности увеличилась в разы, и в аудитории, «штабе резидентуры», жизнь кипела сутки напролет. Заглянув сюда хоть в два часа ночи, можно было наверняка застать на месте кого-нибудь из членов команды за подготовкой срочной сводки ХХХХХХХХХХХ. Из-за мощных гроз электричество несколько раз отключалось, и наши ХХХХХХ оказывались бесполезными, так что иногда по ночам наша аудитория отдаленно напоминала монастырский скрипторий: склонившись над блокнотами из желтой линованной бумаги, мы от руки строчили отчеты, а на середине стола мерцали свечи. Мы шутили, что все эти испытания выпали на нашу долю не напрасно, — так мы готовились к будущим заданиям в Африке или в некоторых районах Азии.

Кульминацией последнего задания ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ стала проверка навыка действовать в совершенно незнакомой обстановке. Предполагалось, что мы ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ должны подтянуть все хвосты ХХХХХХХХХХХ, чтобы последняя неделя увенчалась заслуженным успехом. Вместе и по отдельности мы принялись за работу ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, стараясь предугадать, какие еще сюрпризы приготовили нам преподаватели. Однако, несмотря на усиленные попытки преподавателей держать нас в узде, месяцы изматывающей работы в конце концов дали о себе знать ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ, и мы вели себя как восьмиклассники, отправившиеся в поход. Практически добравшись до финиша, мы испытывали едва ли не головокружение, ощущая себя так, будто закончили магистерский курс за восьмую часть отведенного на него времени. Мы с ребятами держались на уровне и по-крупному ни разу не напортачили, но наша доселе железная дисциплина пошатнулась: под конец мы не раз являлись на оперативные заседания, мучась похмельем.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ преподаватели собрались в последний раз на голосование, которое должно было решить, кому из студентов курс оперативной подготовки засчитывается, кому нет, а кому следует назначить испытательный срок. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ В ожидании церемонии выпуска мы пообедали обычными для нашей столовой жареными блюдами — с ними нам тоже предстояло скоро попрощаться. За это время преподаватели провалили двух курсантов, а троих отправили на испытательный срок. Только представить, как больно и унизительно было бы не попасть в число выпускников после окончания курса! К моей радости, все члены нашей команды, включая Джерри, получили зачет.

Вечером ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ состоялась церемония выпуска нашего класса. На этот раз я не просила налить мне газированной воды с лимоном вместо вина. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ из робкой и напуганной открывшимися горизонтами ХХХХХХХХХ идеалистки я превратилась в идеалистку ХХХХХХХХХХХ, с честью выдержавшую суровые испытания. Я прыгала с парашютом, ХХХХХХХХХХХХХХ, прошла многие километры по ночному лесу в кромешной тьме, узнала, как за считаные минуты составить разведсводку, ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Я чувствовала себя как выжатый лимон, но вместе с тем была счастлива и готова к новым свершениям. Так или иначе все полученные навыки до сих пор находили применение ХХХХХХХХХХ; суметь применить их в реальной жизни — вот что станет подлинной проверкой на прочность, но мне очень хотелось попробовать. Я была готова ХХХХХХХХХХХ.