Икабог

Глава 1. Король Фред Бесстрашный




В давние-стародавние времена была крошечная страна под названием Раздолье. В ней испокон веков правила династия светловолосых королей. Короля, о котором я пишу, звали Фред Бесстрашный. Такое прозвище он сам себе дал утром в день своей коронации и объявил об этом публично — ведь «Фред Бесстрашный» звучало очень красиво. А ещё оно напоминало жителям королевства о том, что этому храбрецу однажды удалось поймать и убить целую осу, причём в одиночку! (Разумеется, каких-то пять лакеев и маленького чистильщика обуви было можно не брать в расчёт).

Король Фред Бесстрашный вступил на престол, окружённый всеобщим восхищением. У него были чудесные золотистые кудри, роскошные завитые усы и он великолепно смотрелся в своих узких штанах, бархатных камзолах и ​​рубашках с рюшами — такие наряды в то время носили все богачи. Рассказывают, что Фред был благородным по натуре, что он всякий раз улыбался и махал рукой всем, кто попадался ему на глаза, и что он выглядел ужасно красивым на своих портретах (городское начальство должно было развешивать эти портреты в ратушах по всему королевству). Жители Раздолья были очень довольны новым королём; многие думали, что он в конце концов даже превзойдёт своего отца Ричарда Праведного, у которого зубы были кривоваты (об этом, понятное дело, в годы его правления никто не рисковал упоминать).

А король Фред тем временем втихомолку радовался: он обнаружил, что править Раздольем очень легко. Страна, казалось, сама собой управляла. Почти у всех еды было завались, купцы гребли золото лопатой, а советники Фреда решали любую проблему ещё до того, как она успевала возникнуть. Всё, что оставалось Фреду, это приветливо улыбаться подданным из кареты, когда он пять раз в неделю отправлялся на охоту вместе со своими лучшими друзьями лордом Никчэмом и лордом Треплоу.

У Никчэма и Треплоу были большие поместья в стране, но они считали, что намного дешевле и веселее жить во дворце с королём, питаться с его стола, охотиться на его оленей и следить за тем, чтобы король не обращал слишком пристальное внимание на прекрасных придворных дам. Они не хотели, чтобы Фред женился, потому что королева могла испортить им всё веселье. Некоторое время королю вроде бы нравилась леди Эсланда, прелестная чернокудрая девушка, которая составила бы отличную пару светловолосому красавчику Фреду, но Никчэм убедил его, что она из тех слишком серьёзных учёных зануд, которые никак не годятся на роль любимой королевы. Фред не знал, что лорд Никчэм затаил обиду на леди Эсланду: однажды он сделал ей предложение, но получил отказ.

Лорд Никчэм был очень худым, хитрым и сообразительным. Треплоу же в отличие от своего приятеля был краснолицым толстяком — настолько грузным, что шестеро слуг с трудом усаживали его на рослого гнедого жеребца. Хотя Треплоу не отличался таким умом, как Никчэм, он всё же был намного смышлёнее короля.

Оба лорда были опытными подхалимами и всё время напоказ удивлялись тому, как легко Фреду даётся любое занятие — от верховой езды до старинной игры в блошки. Лучше всего на свете Никчэм умел уговаривать короля делать то, что было на руку самому Никчэму, а Треплоу без труда убеждал короля в том, что никто на свете не предан королю так беззаветно, как оба его лучших друга.

Фред считал Никчэма и Треплоу добрыми и славными малыми. Они вынуждали его устраивать костюмированные вечеринки, пикники и роскошные банкеты — ведь Раздолье славилось своими лакомствами далеко за пределами его границ. Каждый из городов королевства имел свой предмет гордости; считалось, что самые лучшие в мире умельцы проживают именно здесь.

Столица Раздолья Эклервилль лежала на юге страны в окружении бескрайних фруктовых садов, пшеничных полей, где тяжело колыхались золотые колосья, и изумрудно-зеленых пастбищ, на которых мирно пощипывали траву белоснежные коровки. Местные фермеры снабжали сливками, мукой и фруктами эклервилльских мастеров-кондитеров, которые делали лучшие на свете пироги и пирожные.

Вспомните самый вкусный торт или бисквит, который вам когда-либо доводилось пробовать. Так вот, поверьте: он сгорел бы со стыда, если бы его поставили рядом с любой местной выпечкой. Если кто-то не плакал от счастья, откусывая от пирожного, сделанного в Эклервилле, то это считалось неудачей пекаря, и таких пирожных больше никогда не делали. Витрины эклервилльских пекарен были просто-таки завалены деликатесами: там можно было найти и «Девичьи Мечты», и «Колыбельки Фей», и самое знаменитое лакомство — «Небесные Надежды», которое было таким изысканным, таким мучительно вкусным, что его берегли для особых случаев, и те, кому выпало счастье его отведать, рыдали от удовольствия. Король Порфирио из соседней Прудпрудинии однажды даже отправил королю Фреду письмо, в котором предлагал ему руку любой своей дочери в обмен на пожизненный запас «Небесных Надежд», но Фред, следуя совету Никчэма, просто рассмеялся в лицо прудпрудинскому послу.

«Ваше величество, его дочери не такие красавицы, чтобы отдавать за них наши «Небесные надежды»!» — шепнул королю Никчэм.

К северу от Эклервилля тоже простирались зелёные поля и текли реки с чистейшей водой. Здешние жители разводили чёрных, как ночь, коров и весёлых розовых свиней, снабжая продуктами города-побратимы Брынзбург и Беконстаун. Эти города соединял крутой каменный мост, перекинутый через Разливину, главную реку Раздолья; пёстрые баржи развозили по ней грузы в разные концы королевства.

Брынзбург славился своими сырами, похожими на громадные белые колёса, на плотные пушечные ядра, окрашенные в оранжевый цвет, и на большие рыхлые бочонки с синими прожилками, а местные сливочные сырки были мягче бархата.

Беконстаун был знаменит своими копчёными и запечёнными в меду окороками, а также беконом, пряными колбасками, тающими во рту бифштексами и пирогами с олениной.

Вкусный дым, идущий из труб беконстаунских печей, смешивался с ароматами, струящимися из дверей брынзбургских сыроварен, и от этого восхитительного запаха у любого, кто оказывался даже за сорок миль от города, текли слюнки.

В нескольких часах езды к северу от Брынзбурга и Беконстауна протянулись целые гектары виноградников, где вызревали виноградины размером с яйцо — спелые, сладкие и сочные. Если же путешественник не останавливался в этих местах, то к вечеру он мог добраться до города Цинандала с его гранитными домами, известного своими винами. О цинандальском воздухе говорили, что можно опьянеть просто прохаживаясь по городским улицам. Лучшие коллекционные вина переходили из рук в руки в обмен на многие тысячи золотых монет, поэтому виноторговцы Цинандала были в числе самых богатых людей в королевстве.

А вот немного севернее Цинандала творилось что-то странное. Казалось, что здесь тучная земля Раздолья истощилась, растратив свои богатства на лучшую в мире пшеницу, лучшие фрукты и лучшую траву. У северной границы располагалась местность, известная под именем Торфяндия, и там росли лишь безвкусные грибы, похожие на резину, а редкой сухой травы едва хватало на корм для немногочисленных облезлых овец.

По внешнему виду овцеводы-торфяндцы сильно отличались от лощёных, пухленьких и хорошо одетых жителей Цинандала, Беконстауна, Брынзбурга или Эклервилля. Сказать по правде, они выглядели оборванцами, нечёсаными и измождёнными. За их тощих овец никогда не давали хорошую цену — ни в Раздолье, ни за границей, поэтому лишь очень немногие торфяндцы могли наслаждаться вкусом вин, сыра, говядины или выпечки Раздолья. Чаще всего в Торфяндии ели жирный бульон из баранины, приготовленный из тех овец, которые были слишком стары для продажи.

Остальные жители Раздолья считали торфяндцев чудилами — мрачными, грязными и сварливыми. Голоса у многих жителей Торфяндии были грубыми и сиплыми, и если другие раздольцы хотели их передразнить, то начинали блеять, как охрипшие старые овцы. Повсюду ходили шутки об их туповатости и неумении себя вести. Насколько помнили раздольцы, из Торфяндии никогда не выходило ничего примечательного, кроме разве что легенды об Икабоге.



Глава 2. Икабог





Легенда об Икабоге передавалась торфяндцами из уст в уста, из поколения в поколение, её рассказывали во всех деревнях и сёлах вплоть до Эклервилля, и в конце концов все узнали эту историю. Разумеется, как это бывает со всеми легендами, каждый рассказчик в ней что-нибудь изменял, но в одном все они сходились: чудовище обитало на крайнем севере страны, в болотистом крае, где царил полумрак, где часто стелился густой туман, где разные опасности подстерегали неосторожных путников. Рассказывали, что этот зверь пожирал детей и овец. Иногда он похищал даже взрослых мужчин и женщин, если те оказывались слишком близко к болоту в ночное время.

Повадки и облик Икабога менялись в зависимости от того, кто его описывал. Очевидцы утверждали, что он похож на змею, но им тут же возражали, что по виду он скорее напоминает дракона или волка. Что до его голоса, то одни рассказывали, что страшилище издаёт страшный рёв, другие заявляли, что оно оглушительно шипит, а третьи уверяли, что оно передвигается совершенно беззвучно — подобно туману, незаметно окутывающему болото.

Ещё рассказывали, что Икабог обладает невероятными способностями. Заманивая путешественника в своё логово, он говорил человеческим голосом. Если его пытались убить, он мог волшебным образом зарастить свои раны или даже разделиться на двух Икабогов. Он также мог летать, жечь огнём, плеваться ядом — силы Икабога были тем больше, чем богаче было воображение рассказчика.

«Попробуйте только куда-то уйти из сада, пока я работаю: Икабог сразу поймает вас и съест!» — так родители всего королевства пугали своих детей. Неудивительно, что все мальчики и девочки королевства играли в битву с Икабогом, пугали друг друга страшными сказками об Икабоге, а если сказки были слишком похожи на правду, то им снились кошмары с Икабогом.

Берт Беззаботс был одним из таких маленьких детей. Когда однажды вечером друзья его родителей, носившие фамилию Паркетт, пришли к ним в гости, господин Паркетт развлекал всех последними новостями об Икабоге. В результате пятилетний Берт проснулся среди ночи, весь в слезах и испуге: в его сне сквозь туман над болотом, в которое он медленно погружался, на него неотрывно смотрели белые глаза чудовища, похожие на два огромных фонаря.

— Успокойся, успокойся, — шептала ему мама. Держа перед собой свечу, она тихонько вошла в его комнату и теперь качала малыша на коленях. — Никакого Икабога нет, Берти. Это просто глупая выдумка.

— Н-но господин Паркетт рассказал, что овцы п-пропадают неизвестно куда! — проблеял Берт и икнул от страха.

— Так и есть, — согласилась госпожа Беззаботс, — но не потому, что их крадёт чудовище. Овцы — глупые создания. Они часто убегают и теряются в болотах.

— Н-но господин Паркетт говорил, что л-люди тоже пропадают!

— Только те из них, у которых хватает глупости заблудиться на болоте ночью, — уточнила госпожа Беззаботс. — Не переживай, Берти, никакого чудовища не существует.

— Но он ещё рассказывал, что какие-то л-люди слышали г-голоса за окном, а утром все их к-куры исчезли!

Госпожа Беззаботс не смогла удержаться от смеха.

— Голоса, которые они слышали, принадлежат обычным ворам, сынок. В Торфяндии все постоянно пытаются что-нибудь стащить друг у друга. Им легче объявить виноватым Икабога, чем признать, что их соседи занимаются воровством!


— Воровством?! — ахнул Берт, в ужасе уставившись на мать. — Воровство — это же очень плохо, правда, мамочка?

— Это и вправду очень плохо, — подтвердила госпожа Беззаботс. Она сняла Берта с коленей, уложила его обратно в тёплую постель и начала поправлять одеяло. — Но, к счастью, мы живём далеко от этих злодеев-торфяндцев.

Она взяла свечу и на цыпочках подошла к двери спальни.

— Спокойной ночи, — прошептала она с порога. Как правило, после этого женщина добавляла: «И пусть Икабог не укусит тебя за бочок», как это обычно говорили своим детям перед сном родители по всему Раздолью. Но на этот раз она сказала: «Спи крепко-крепко».

Берт снова уснул и до самого утра не видел во сне никаких чудовищ.

Так сложилось, что господин Паркетт и госпожа Беззаботс были хорошими друзьями. В школе они учились в одном классе и вообще знали друг друга от рождения. Поэтому, когда господин Паркетт услышал, что из-за него Берту приснился кошмар, ему стало очень стыдно. А так как Паркетт был лучшим плотником во всём Эклервилле, он решил вырезать для маленького мальчика фигурку Икабога. У этой фигурки был широкий улыбчивый рот с множеством зубов и большие когтистые лапы; неудивительно, что деревянный Икабог сразу стал любимой игрушкой Берта.

Если бы Берту, или его родителям, или их соседям Паркеттам, или другим раздольцам кто-нибудь сообщил, что из-за легенды об Икабоге в Раздолье вот-вот нагрянут ужасные беды и несчастья, они рассмеялись бы ему в лицо. Эти люди жили в самом счастливом в мире королевстве. Ну какой вред мог нанести ему Икабог?



Глава 3. Смерть швеи





Семьи Беззаботс и Паркетт жили в районе, который назывался Город-в-Городе. В этой части Эклервилля селились все, кто работал на короля Фреда. Садовники, повара, портные, пажи, швеи, каменщики, конюхи, плотники, лакеи и горничные — все они проживали в аккуратных домиках неподалёку от дворца.

Город-в-Городе был отделён от других районов Эклервилля высокой белой стеной, но ворота в ней днём держали открытыми, чтобы жители этого района могли покупать товары на рынках и навещать друзей и родных, проживавших за стеной. На ночь эти крепкие ворота закрывали, и все жители Города-в-Городе спали, как и сам король, под защитой Королевской гвардии.

Майор Беззаботс, отец Берта, был командором Королевской гвардии. Этот статный воин, обладавший весёлым нравом и ездивший на коне серебристо-стальной масти, всегда сопровождал на охоту короля Фреда, лорда Никчэма и лорда Треплоу; такие выезды обычно случались пять раз в неделю. Королю нравился майор Беззаботс, а кроме того, он очень ценил его жену: Берта Беззаботс была личным кондитером короля, что считалось большой честью в этом городе великих мастеров пекарного искусства. Из-за привычки Берты приносить домой пирожные, которые, как она считала, нельзя было назвать идеальными, Берт понемногу располнел, поэтому, как ни грустно об этом говорить, другие дети дали ему прозвище Бертеброд, которое его очень огорчало.

Лучшим другом Берта была Дейзи Паркетт. Разница в возрасте у них составляла буквально несколько дней, и вели себя они скорее как брат и сестра, чем как приятели. Дейзи защищала Берта от хулиганов. Она была худенькая, но очень шустрая, и всегда была готова дать в нос любому, кто называл Берта Бертебродом.

Дэн Паркетт, отец Дейзи, был королевским плотником: он чинил и менял колёса и оси на каретах. Господин Паркетт показывал себя таким умельцем, что ему даже доверяли изготавливать мебель для дворца.

Дора Паркетт, мать Дейзи, была главной дворцовой швеёй. Это была очень почётная должность, потому что король Фред любил красиво одеваться и заставлял своих портных (их у него было множество) шить ему новые наряды каждый месяц.

Именно страстное увлечение короля нарядами и стало причиной трагического происшествия, которое позднее в книгах по истории Раздолья назовут началом всех бед, грозивших поглотить это счастливое маленькое королевство. В те дни, когда всё произошло, лишь несколько человек в Городе-в-Городе знали об этом хоть что-нибудь, и кое для кого это оказалось ужасной трагедией.

Вот что случилось.

К Фреду с официальным визитом должен был прибыть король Прудпрудинии (очевидно, до сих пор надеясь обменять одну из своих дочерей на пожизненный запас «Небесных Надежд»), и король решил, что по этому случаю ему нужен совершенно новый наряд: из матовой пурпурной ткани, с отделкой из серебряного кружева, с аметистовыми пуговицами и серым мехом на манжетах.

Краем уха король Фред слышал, что у старшей швеи не всё в порядке со здоровьем, но ему до этого не было дела. Как он считал, никто, кроме матери Дейзи, не умел правильно пришивать серебряные кружева, поэтому он приказал, чтобы эту работу выполняла только она и никто другой. В результате Дора Паркетт не спала целых три ночи, чтобы успеть закончить пурпурный наряд к визиту короля Прудпрудинии, а на рассвете четвёртого дня ее помощница нашла Дору мёртвой: она лежала на полу, зажав в руке последнюю аметистовую пуговицу.

Фред ещё не закончил завтракать, когда к нему явился с новостями главный королевский советник. Эту должность при дворе занимал мудрый старец по имени Аскетт; его седая борода была такой длинной, что почти доходила до колен. Сообщив о смерти старшей швеи, он заметил:

— Впрочем, я уверен, что любая другая из швей вашего величества легко сможет пришить последнюю пуговицу.

Что-то во взгляде Аскетта насторожило Фреда; у него даже в животе похолодело.

Чуть позже, когда камердинеры помогали ему надеть новый пурпурный костюм, Фреду захотелось избавиться от гложущего чувства вины, и он рассказал об этом печальном случае лордам Никчэму и Треплоу.

— Я хочу сказать, что если бы я знал, как тяжело она больна, — пыхтел Фред, когда слуги втискивали его в обтягивающие атласные панталоны, — то я, разумеется, позволил бы сшить наряд кому-нибудь другому.

— Ваше величество так добры... — рассеянно заметил Никчэм, рассматривая своё землистое лицо в зеркале, висевшем над камином. — Ещё никогда земля не рождала такого добросердечного монарха.

— Если этой женщине стало плохо, она должна была об этом предупредить, — проворчал Треплоу, ёрзая в мягком кресле у окна. — А если она была не в состоянии работать, то ей тем более следовало сообщить об этом. И вообще, если правильно рассудить, то это предательство по отношению к своему королю. Ну или к его наряду, что то же самое.

— Треплоу прав, — сказал Никчэм, отворачиваясь от зеркала. — Относиться к слугам лучше, чем вы, ваше величество, просто невозможно.

— Я правда хорошо к ним отношусь? — с тревогой спросил король Фред, втягивая живот (камердинеры как раз застёгивали аметистовые пуговицы). — И, в конце концов, ребята, я сегодня должен выглядеть лучше всех, не так ли? Вы же знаете, как нарядно одевается король Прудпрудинии!

— Если бы оказалось, что вы одеты не так нарядно, как король Прудпрудинии, то это был бы позор на всё королевство, — подтвердил Никчэм.

— Ваше величество, выбросьте это досадное недоразумение из головы, — пренебрежительно махнул рукой Треплоу. — Швея-предательница — это не повод для огорчения в такой прекрасный солнечный день.

И всё же, несмотря на советы обоих лордов, король Фред никак не мог успокоиться. Возможно, ему это лишь казалось, но у леди Эсланды в тот день был особенно серьёзный вид. Улыбки слуг выглядели менее искренними, а реверансы — не такими глубокими, как всегда. В то время как его придворные радостно отмечали приезд короля Прудпрудинии, мысли Фреда постоянно возвращались к швее, лежащей мёртвой на полу с аметистовой пуговицей в руке.

Перед тем, как Фред лёг спать в ту ночь, в дверь его спальни постучал Аскетт. Низко поклонившись, главный советник спросил, собирается ли король послать цветы на похороны госпожи Паркетт.

— А... ну конечно! — взволнованно воскликнул Фред. — Да, разумеется, пошлите большой венок — ну вы поняли, со всеми соболезнованиями и так далее. Вы ведь можете это организовать, Аскетт?

— Конечно, ваше величество, — подтвердил главный советник. — И ещё: позвольте узнать, собираетесь ли вы навестить родных швеи? Они живут всего лишь в нескольких минутах ходьбы от ворот дворца.

— Навестить? — задумчиво протянул король. — Ну нет, Аскетт, не думаю, что это хорошая мысль... ну то есть я уверен, что они этого не ожидают...