Иллюзии

Он доминировал.

Он обладал.

Он удерживал меня в плену своего неусыпного внимания.

Не говоря ни слова, Брэдли потянул подол футболки вверх, и я почувствовала лёгкие прикосновения к ранам на спине. Там были свежие раны, и уже давно зажившие. Я услышала его резкий вдох.

— Выглядит ужасней, чем на самом деле, — солгала я, пытаясь утихомирить его ярость.

Я всегда с ненавистью отмечала, как сильно влияли на Брэдли действия моей матери.

Брэдли сжал руки в кулаки, и я, вздрогнув, натянула рубашку и отодвинулась. Подальше от него и его всеобъемлющего гнева.

— Ты должна покинуть этот дом! Ты должна уйти!

Я потрясла головой. Всегда один и тот же спор.

Я не была бунтаркой. Не была импульсивной.

Хоть я и совершеннолетняя, и технически могу принимать решения самостоятельно, я чувствовала себя прикованной к этому дому. К этой жизни. Не имело значения, как сильно я все это ненавидела.

Я связана с матерью, которая никогда не будет любить меня по причинам, которые она никогда не сможет объяснить.

Я была и всегда буду в ловушке.

Я никогда, никогда не уйду.

Брэдли знал об этом.

И это приводило его в бешенство.

Он не понимал.

Брэдли схватил меня за запястье и сжал его. Я чувствовала его пальцы, сжимающие кожу, давящие на кости. Ещё больше синяков, чтобы противостоять тем, что на моей спине.

Брэдли никогда не замечал, сколько боли его любовь причиняет мне. Сколь многое он забирал у меня, просто, будучи моим другом.

— Почему ты не хочешь пойти со мной? Я уведу тебя от матери. Уведу тебя прочь из этого места. Навсегда, — Брэдли ослабил хватку и начал медленно, лениво чертить круги на мягкой коже внутренней стороне моей руки. Он рисовал восьмерку.

Бесконечную петлю.

Безграничную.

— Я не могу уйти. Ты же знаешь, — сказала я мягко и, задрожав, закрыла глаза, в то время, пока он рисовал пальцами круги на моей коже. Размеренно. Неустанно.

— Тогда я убью её, — предложение Брэдли прозвучало беспечно. Но в нем слышалось убежденность, в которой я бы никогда не усомнилась. Он был таким естественным. Разговаривая о смерти и убийстве.

Я засмеялась. Это казалось подходящей реакцией на столь неподходящее заявление.

— И как ты поступишь с её телом? — спросила я. Разговор выходил забавным. Мы уже не раз вели его раньше.

Брэдли перекатился на свою сторону кровати и подпёр голову рукой. Он ухватил меня за подбородок большим и указательным пальцами, и приподнял моё лицо так, чтобы я смотрела на него. Парень всегда хотел смотреть на моё лицо.

Мне стало некомфортно. Но при этом я почувствовала себя, хотя бы на минуту, почти красивой.

— Я порублю её на куски и положу в мешки для мусора, а затем поеду по Ланц Милл Роад на старую ферму. Никто не ездит туда. С тех пор, как близнецы Рамсей утонули в старом бассейне два года назад, — его голос слегка повысился от предвкушения, а зелёные глаза замерцали в темноте.

Я прикусила нижнюю губу, стараясь сдержать улыбку.

— И что дальше? — спросила я, и у меня перехватило дыхание.

— Там я бы набил мешки старыми шлакоблоками, которые валяются под гигантским клёном. — Брэдли улыбнулся, и его улыбка была так заразительна. Полная радости и отчаяния. — А потом я бы сбросил эту суку в реку. Она бы утонула. Осталась бы на дне. Подальше от тебя.

Машинально, я попыталась перекатиться на спину и поморщилась. Боль обожгла кожу и мышцы, вдоль всей спины до самых ног.

Брэдли заботливо перевернул меня на бок так, чтобы я оказалась лицом к нему, а затем снова обхватил ладонями мои запястья. Это был его фирменный захват. Он не позволял мне никуда деться.

Никогда.

Я была в ловушке в этом его захвате.

— Я сделаю это для тебя, Нора. Я сделаю ради тебя что угодно.


Он имел в виду именно это. Я никогда не сомневалась в его намерениях.

Она повернула ключ. Щелчок показался оглушительным. Громче, чем мои слёзы.

Я не удивилась, что оказалась взаперти. Я уже даже ждала этого. Но мне никогда не удавалось контролировала печаль. Мне хотелось научиться принимать свою судьбу с небрежным безразличием.

Но я любила свою мать. Я любила её сильнее, чем кого бы то ни было. Даже при условии, что она никогда не полюбит меня. Я ненавидела находиться вдали от неё. Я рисовала картинки материнского лица так, чтобы они составляли мне компанию в такие ночи, как эта. Ночами, когда она не могла остаться, чтобы смотреть на меня.

В те дни, когда отец был далеко, и мы оставались одни.

Но у меня всегда был рисунок её лица в моих юных руках. И этого было достаточно. Не знаю как долго, но я должна была сохранять тишину, пока она не придёт, чтобы забрать меня.

Это могли быть часы.

А иногда и дни.

Я была рада, если удавалось съесть сэндвич.

Я сидела на кровати и прижимала свою игрушечную фиолетовую кошку к груди. Её мягкий мех поглощал мою печаль. Мою боль.

Раздался лёгкий стук в моё окно. Я подняла взгляд и встретилась с зелёными глазами сверкающими по ту сторону стекла.

Мой охранник.

Мой спаситель.

Он был единственным свидетелем моего горя. Он всегда знал, когда темноты было слишком много.

Даже если иногда, он и сам был темнотой.

— Мы не должны вести подобные разговоры, Брэдли. Это не правильно, — напомнила я ему.

Мой Брэдли нахмурился, и я снова увидела его гнев. Он сел и свесил ноги с кровати, его ступни коснулись деревянного пола. Громко. Слишком громко. Мать могла услышать его. Я вздрогнула от этой мысли.

Я прижала палец к губам.

— Шшш!

Брэдли начал расхаживать кругами по моей комнате. От излучаемой им беспокойной энергии у меня закружилась голова.

— Пусть она найдёт меня здесь! Мы не сделали ничего плохого!

Я снова прижала палец к губам. На сей раз сильнее.

— Шшш!

Брэдли взял фотографию в рамке и уставился на моих призраков.

— У тебя есть только я, Нора. Ты знаешь это! — Конечно же, он прав.

Я кивнула, думая, что Брэдли не видит меня.

Он сжал рамку с фотографией в руках так, что суставы побелели.

— Мы есть друг у друга. Это всё, что имеет значение.

Я не сказала ни слова из тех, которые он хотел бы услышать. Брэдли швырнул выцветший снимок через комнату. Стекло разбилось. Раскололось.

— Почему ты сделал это? — требовательно спросила я. Настала моя очередь сердиться. И бояться. Две эмоции слились вместе в тошнотворный комок в животе. Я уверена, мать могла услышать звон стекла.

— Потому что он не защищал тебя. Он не любил тебя. Не так, как ты того заслуживаешь. Разве ты не понимаешь этого, Нора?

— Он любил меня, — ответила я, всё ещё прислушиваясь к шагам, которые, как я знала, приближались.

— Любил! — прошептала я. Я спорила с ним. Когда дело касалось моего отца, я никому не позволяла принижать его.

Он умер, когда мне было всего девять. Тот год был худшим в моей жизни. Я не могла думать о том времени. Я многого не помнила, так как знала, что мозг защищал меня от тех вещей, с которыми он бы не смог справиться.

Брэдли поднял кусочек стекла и, не сводя с меня взгляда, медленно разрезал кожу на ладони. Он глубоко вонзил осколок. Кровь хлынула на поверхность. Он стоял с раскрытой ладонью, кровь сочилась сквозь пальцы и капала на ковёр. Я запереживала, что останется пятно.

Он опустил руку и осколок со звоном упал на пол.

— Ты так слепа, Нора! Ты никогда не замечаешь монстров, даже если они прямо перед собой.

Я видела монстров. Более чётко, чем Брэдли мог себе когда-либо предположить. Я видела извивающихся темных монстров внутри людей. Они пугали меня. Они меня интриговали. Но я видела всё.