Империя травы. Том 2

– Этот разговор не касается меня и моих Певцов. Мы еще меньше подходим для тяжелой физической работы, чем Жертвы Кикити. Прошу меня простить, ваша светлость, но мне нужно вернуться к моему ордену.

Пратики кивнул. Согейу повернулась и направилась к своим подчиненным в темных одеяниях, стоявшим на коленях и образовавшим круг, но успела бросить на Кикити быстрый взгляд, смысл которого Вийеки разгадать не смог, однако уловил раздражение на ее лице.

«Что бы ни решил Пратики, – подумал Вийеки, – если я сумею вызвать несогласие между своими врагами, значит, мне удастся сделать хотя бы одну полезную вещь за сегодняшний день».

– Давайте мы с вами немного отъедем, пока я думаю, – предложил Вийеки принц-храмовник. – Генерал, королева и Хамака довольны вами. Мать всего сущего гордится вашими Жертвами.

– Благодарю вас, ваше высочество, – сказал Кикити.

Пратики направил лошадь к дальней стене и отъехал на пару дюжин шагов от трупа камнебура. От него пахло не как от обычных мертвых существ, но окутывала густая, едкая вонь с металлическим привкусом.

Принц-храмовник посмотрел на громадное, покрытое грязью чудовище.

– Оно огромно, но все же что-то способно его убить, – сказал Пратики.

Вийеки почувствовал, что ответ не требуется. Он ждал, пока принц-храмовник размышлял о мертвом существе.

– Вам не следует создавать несогласие между орденами, Верховный магистр, – наконец сказал Пратики. – Это меня не порадует и совершенно определенно не доставит удовольствия королеве.

– Я приношу свои извинения, если несогласие возникло по моей вине, ваше высочество. Но у меня не было такого намерения.

– Ну, я в этом не уверен. И при других обстоятельствах не стал бы вас винить – Жертвы и Певцы давно ставят себя в привилегированное положение по отношению к другим орденам, и иногда с их высокомерием бывает трудно мириться. Но, хотя я и не согласен с вашими методами, вывод мне кажется правильным – мы ничего не выиграем, если убьем остальных пленных, когда нам нужны работники. Я прикажу Кикити собрать рабов, которые еще живы. Но ответственность за них я возлагаю на вас, Верховный магистр. Если они вам нужны, вы должны будете их кормить и следить, чтобы они оставались живыми и трудоспособными. Вы меня поняли?

– Конечно, ваше высочество. – Однако Вийеки знал, что перешел черту не только с Пратики и Кикити, но в своем собственном сердце. Пройдет много времени, прежде чем он сможет увидеть результаты своих сегодняшних действий. – Я слышу королеву в вашем голосе.

– Очень скоро вы услышите собственный голос королевы из уст Матери всего сущего. – Лицо Пратики снова стало похожим на непроницаемые маски, которые носили Старейшие.

Вийеки почувствовал внезапный страх от затеянной им игры, ведь он намерен использовать смертных рабов для решения вопроса, так интересующего королеву, – и пленники могут попытаться разрушить ее планы ценой собственной жизни. А он подверг себя опасности из-за того, что на миг пожалел несчастных страдающих существ – смертных людей, животных, которые хотели уничтожить его народ.

– Я вижу, что ваши мысли и внимание заняты чем-то посторонним, Вийеки сей-Эндуйа, – сурово сказал принц-храмовник. – Но я требую, чтобы вы выслушали меня очень внимательно. Если Утук’ку будет недовольна тем, что вы здесь сделаете, – тогда да сохранит вас Сад, потому что больше вам ничего не поможет.





– Почему я должен идти? – Ярнульф понимал, что отказываться не следует, но ему совсем не хотелось, чтобы Саомеджи провел его через весь лагерь хикеда’я.

– Потому что во время нашего путешествия в восточные горы ты удивлялся, почему мне доверена такая честь, – ответил Певец, и его необычные золотые глаза загорелись от яростной радости. – Почему столь молодого Певца, как я, выбрали для великой миссии королевы. Теперь ты все сам увидишь и поймешь.

– Ты неправильно понял мои мысли, – только и ответил Ярнульф, но с тем же успехом мог беседовать с ветром, который разгуливал среди горных хребтов.

Саомеджи продолжал, словно Ярнульф не произнес ни слова:

– Да, ты увидишь, смертный. Я доставил Мако сюда в надежде, что мой господин сможет сделать нечто великое с его разрушенным телом. И теперь ты увидишь!

Еще сильнее, чем прежде, Ярнульфу захотелось раз и навсегда избавиться от норнов, их странных честолюбивых стремлений и предательских распрей.

«Но мой Господь поручил мне священную миссию, – напомнил себе Ярнульф. – И я не только почти наверняка погибну после ее выполнения, но мою жизнь заберут именно эти хикеда’я, когда я добьюсь успеха».

И он постарался смириться с неизбежным, вручив себя в руки Господа.

– Скоро королева будет здесь, – сказал Саомеджи. – Сама Утук’ку, да прославится ее имя, увидит, что я сделал. Она узрит, что я помог для нее создать!

Наступила середина ночи, и в лагере в основном царила тишина. Хикеда’я редко спят, но когда им нечего делать – а сейчас, насколько стало известно Ярнульфу, им оставалось лишь ждать своего монарха, – они замолкали и переставали двигаться. Лишь несколько часовых безмолвно наблюдали, как Саомеджи ведет его к краю лагеря.

Ахенаби, лорд Песни, стоял рядом с тремя своими слугами в капюшонах, которые раскапывали яму, где похоронили Мако. Ярнульф старался не подходить близко к этому месту в течение трех дней, прошедших с того момента, как они запеленали тело командира и оставили его под землей, и изо всех сил пытаясь о нем не думать, но складывалось впечатление, что больше он не сможет держаться в стороне от жутких плодов их трудов.

– Не подходи ближе, – прошептал Саомеджи, хотя в предупреждении не было нужды; как только Певцы начали копать, наружу вырвалось такое зловоние, что Ярнульф почувствовал позыв к рвоте. Отчетливая вонь разложения мешалась с другими, совсем неожиданными запахами – резкого, соленого, соды, розовых лепестков и мочи.

Довольно скоро они добрались до тела, завернутого в саван, покрытый грязью и плесенью, и положили его на край ямы. Ахенаби, молча наблюдавший за ними, сделал короткий жест, и один из Певцов развернул голову Мако.

Сначала Ярнульф подумал, что с лицом командира случилось нечто ужасное. Вместо того чтобы полностью исцелиться или получить магический дар медленного выздоровления, командир хикеда’я выглядел мертвее некуда. Его рот все еще оставался зашитым, а кожа стала жуткой, серой и морщинистой, точно шкура безволосого кабана или южного кокиндрилла.

Неожиданно единственный глаз Мако открылся. Он больше не был темным, как у всех хикеда’я, но стал ярким, янтарного цвета, похожим на птичий. Ярнульф ахнул от удивления и сделал шаг назад.

– Разве я не говорил? – прошептал Саомеджи, довольный, как ребенок в День святого Таната.

– Поставьте его на ноги, – приказал Ахенаби. – Разрежьте нити, стягивающие рот.

Мако поставили на ноги; он раскачивался, точно дерево под порывами сильного ветра, и его поддерживали сразу двое Певцов. Третий достал нож, схватил кожистую серую щеку Мако, чтобы удерживать голову на месте, и быстро перерезал нити. Рот вождя открылся, и раздавленная трава сползла на подбородок. Оранжевый глаз отчаянно метался из стороны в сторону, словно пришедший в себя Мако пытался понять, где он находится и кто его окружает, но взгляд нигде не задерживался даже на миг.

– Некоторое время он не сможет говорить, – сказал Ахенаби. – Но он уже понимает мои слова, скоро к нему вернутся прежние силы, и даже больше – его мощь намного превзойдет все то, чем он владел раньше. Он понесет ужас и разрушение врагам королевы.


– Мой господин истинно велик! – воскликнул Саомеджи, радостно хлопая в ладоши.

Ярнульф повернулся и побрел прочь, не в силах выдержать взгляда желтого глаза Мако.

«Помоги мне уничтожить эту мерзость, мой благословенный Господь, – молился он снова и снова, изо всех сил сопротивляясь позыву к рвоте. – Позволь мне быть твоей сильной правой рукой. Позволь стать очищающим огнем».





Когда ее вернули в темную камеру, Зои села на пол и постаралась не плакать, но ей никак не удавалось справиться с отчаянной дрожью. Руки у нее тряслись так сильно, что ей пришлось переплести пальцы и положить их на колени. Она знала, что ей следует молиться, знала, что должна благодарить богов за то, что ей удалось сохранить глаза, – Эйдона, Грозу Травы и всех остальных, но сейчас ей хотелось только одного: чтобы у нее перестали дрожать руки.

Все едва не закончилось самым кошмарным образом. За столько лет жизни в полумраке, в заточении под горами камней, точно она уже умерла, ей довелось видеть солнце всего несколько раз в году, но мысль об утрате зрения приводила Зои в ужас. Когда она услышала эти страшные слова, ее кости едва не обратились в воду, и она с огромным трудом сумела не упасть на колени на каменный пол и не начать молить о пощаде Верховную Затворницу. Но за двадцать лет, проведенных пленницей в Наккиге, Зои многому научилась и прекрасно знала, что слезы для хикеда’я ничего не значат. Они относились к ним как к одной из странностей смертных, вроде звуков, которые издают животные. Даже Вийеки, самого доброго из всех хикеда’я, которых она встречала, никогда не трогали ее слезы, хотя он старался не сердиться на нее, когда она не выдерживала и начинала плакать.

Зои знала, хотя страх сжимал ее сердце неумолимыми пальцами, что Верховная Затворница не испытает жалости к смятенной рабыне, поэтому решила использовать свой ум.

– Но, пожалуйста, Верховная Затворница, – сказала Зои, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и уважительно, хотя происходящее казалось ей полным безумием. – Если я лишусь зрения, то стану бесполезной для Матери всего сущего.

Женщина в серой маске посмотрела на нее.

– Почему ты так говоришь, смертная?

– Потому что искусство, которому я обучена, требует сбора лекарственных и других растений. Перед приготовлением их следует найти. Если я лишусь глаз, то от меня не будет никакого проку.

– Но с этим вполне справятся Жертвы и слуги.

Зои попыталась заставить свой голос звучать спокойно и уверенно, хотя ей казалось, что она не может вдохнуть достаточно воздуха, чтобы заставить сердце биться.

– Я не смогу научить кого-то за одну смену луны вещам, которые сама осваивала долгие годы. Неужели вы готовы подвергнуть опасности здоровье королевы из-за того, что какой-то солдат не сумеет распознать разницу между репейником и таволгой? В период цветений они очень похожи. – В голове у нее метались и кричали мысли, отвлекая ее, точно птицы, пытающиеся выбраться из горящей рощи, но Зои постаралась подавить ужас и вспомнить то, чему ее учила валада Росква. – Древесный репейник снимает тяжесть в груди и облегчает дыхание. А таволга – нет, она даже может затруднить дыхание. – Зои отчаянно боролась со словами, которые пытались вырваться из-под ее контроля, утратить всякий смысл. – Пожалуйста, Верховная Затворница, позвольте мне сохранить глаза, чтобы я всеми силами служила королеве.

Каменная маска еще некоторое время изучала ее, потом глаза Затворницы закрылись. Сначала Зои подумала, что жрица королевы просто собирается с силами, чтобы отдать приказ ждавшим за дверью стражникам увести ее, но потом поняла, что Затворница ведет безмолвный разговор с самой королевой.

Наконец Темные глаза открылись, но сама Затворница оставалась неподвижной, как статуя.

– Это позволено, – сказала она. – Но тебе станут завязывать глаза и надевать капюшон в присутствии королевы. Если ты нарушишь это правило, тебя ждет жестокое наказание. И, если Мать всего сущего будет хотя бы в какой-то степени недовольна твоим уходом, тебя отправят в Холодные медленные залы. Таково Ее решение и Ее слова, так и произойдет, и я как Верховная Затворница тому свидетель.





Наконец Зои удалось немного успокоиться в темной камере, куда ее посадили, отыскала тонкий соломенный матрас, немного влажный, но вполне терпимый на ощупь.

– Сначала очень страшно, – услышала она тихий голос.

Зои думала, что она одна, и сердце у нее так сильно затрепетало от страха, что ей показалось, будто оно ударилось о грудную кость.

– Не бойся. – Голос был женским, и, хотя незнакомка прекрасно говорила на языке хикеда’я, он показался Зои необычным. – Я, как и ты, смертная. Вот почему тебя посадили ко мне в комнату.

– К тебе в комнату? – Зои все еще чувствовала, как сердце колотится у нее в груди, точно барабан. – Я не знала. Я не хотела вторгаться…

– Не извиняйся. Я рада, что у меня будет компания. Могу я подойти ближе? Я не причиню тебе вреда.

Зои услышала шорох тихих шагов, и через мгновение кто-то присел на матрас рядом с ней.

– Меня зовут Вордис. А кто ты?

– Зои.

– Это имя хикеда’я, но ты не принадлежишь к их народу.

– Мой… мой хозяин дал мне его. Ты действительно смертная? Как я?

Вордис рассмеялась, и Зои показалось, что она еще очень молодая. Она никак не ожидала, что когда-нибудь снова услышит смех, и это ее подбодрило. Незнакомка взяла руку Зои прохладными пальцами, легко сжала ее и сразу отпустила.

– Могу я коснуться твоего лица? – спросила Вордис.

Ее вопрос немного удивил Зои, но она уже ощущала запах другой женщины, кожи и чистых волос, и кислый – одежды, которую следовало постирать.

– Ты можешь, – ответила Зои.

– Я хочу тебя увидеть. – Зои почувствовала, как маленькие руки коснулись ее щек. Пальцы нежно двигались по скулам, легкие, словно ветерок, прошлись по бровям, лбу, носу и губам.

– Ты хорошенькая, – сказала та, что назвала себя Вордис, и снова взяла Зои за руку. – Ты можешь использовать свои руки, чтобы посмотреть на меня.

Зои так и сделала, но смогла понять лишь одно: Вордис еще не старая женщина – ее кожа была упругой, а скулы – гладкими. Возможно, такого же возраста, что и она сама, и наверняка не старше. Зои прикоснулась к глазам Вордис под тонкими шелковистыми веками, но не обнаружила шрамов или еще каких-то следов. Почему ее не ослепила Затворница?