Империя травы. Том 2

– Смешно, сир, – сказал Эвел. – Деревья начнут мечтать о тени. Я запомню.

Саймон усмехнулся, и предстоящий день уже не казался ему таким мрачным.

– Старый конюх Шем часто это повторял, – сказал Саймон. – И я всегда смеялся. А еще он говорил: «Было так жарко, что я видел, как два дерева дрались из-за собаки».

Пока мальчишка размышлял над последней фразой, в дверь королевских покоев постучали. Вошел страж и сказал:

– Лорд-камергер.

– Я рад, что вы уже проснулись, – сказал ему Джеремия и посмотрел на пажа, державшего в руках тяжелую бархатную тунику. – О, отличный выбор, парень! Зеленый бархат… очень впечатляющий наряд, полагаю. Позволь мне подобрать к нему цепь, инкрустированную самоцветами, которая подойдет лучше всего. Пожалуй, вот эта, тяжелая, сделанная из серебра, просто идеальное украшение. Очень впечатляюще, очень по-королевски.

Саймон закрыл глаза и безмолвно пожелал вернуться обратно в постель, но его ждало столько дел. Люди в нем нуждались. И он был здесь единственным Верховным королем.





– Ну, старый друг, какие государственные проблемы нам предстоит решить сегодня?

Король старался говорить весело, но Тиамаку не понравилось то, что он увидел. Саймон, один из самых высоких мужчин, каких он знал, сидел на стуле, опустив плечи, как человек двадцатью годами старше, а темные круги под глазами говорили о том, что он плохо спал ночью. Тиамак бросил быстрый взгляд на жену, которую привел по собственным причинам, и понял, что Телия также внимательно смотрит на Саймона.

– Их очень и очень много, как всегда, – ответил Тиамак. – Оборона замка и готовность наших солдат, сэр Закиель хочет, чтобы вы уделили ему немного времени, но я полагаю, что он собирается прийти к вам после полуденной трапезы. Я все еще пытаюсь собрать лидеров Северного альянса, потому что они очень хотят поговорить с вами до того, как вы примете графиню Иссолу.

Саймон вздохнул.

– Конечно, хотят. Да, я обязательно приму Закиеля. Что же до купцов Северного Альянса, я доверяю тебе и Пасеваллесу с ними разобраться.

Пасеваллес, сидевший молча с кипой документов на коленях, кивнул.

– Как пожелаете, ваше величество.

Тиамак с удовольствием передал бы эти дела, а также многие другие, лорд-канцлеру. У него самого имелось множество забот. Работы в большой библиотеке прекратились из-за тревожной ситуации, возникшей в связи с возможным нападением норнов, а также странных, пугающих слухов из Эрнистира. Покои Тиамака и Телии были забиты книгами, которые он рассчитывал переправить в новое здание; множество других томов пришлось распределить по замку на временное хранение – в тех случаях, когда Тиамаку удавалось отвоевать место у дворецких и горничных.

Тот факт, что некоторым из уникальных книг было более ста лет, не производил ни малейшего впечатления на слуг, которые видели гораздо больше пользы в дополнительных метлах, гобеленах и запечатанных бочках с рыбным соусом, которые стояли (и, весьма возможно, давно протухли) еще со времен коронации Саймона и Мириамель.

Саймон махнул рукой, и один из пажей подошел, чтобы наполнить его чашу вином. На сей раз Тиамак не стал смотреть на жену.

– Как вы себя чувствуете, ваше величество? – вместо этого спросил он.

– О, упаси меня Господи – ваше величество? – Саймон огляделся по сторонам. – Здесь нет посторонних, только ты, я и Пасеваллес. Неужели формальности так необходимы?

– Мне легче о них помнить, когда рядом другие люди. Но я постараюсь не называть тебя «ваше величество», если тебе не нравится, Саймон.

– И не нужно ругать меня за то, что я спросил о делах. – Саймон нахмурился. – Просто у меня выдалась еще одна плохая ночь.

Тиамак понял, что наступил подходящий момент.

– Я хочу, чтобы ты позволил леди Телии сделать для тебя настойку снотворного. Как тебе известно, моя жена мастерица в этих делах.

– Совсем простую настойку, – быстро добавила леди Телия. – Немного мелиссы и, быть может, ромашки. Я бы еще набила подушку перечной мятой и розовыми лепестками, которые дарят успокаивающий сон.

Саймон покачал головой.

– Бинабик сделал мне амулет, и он навевал ужасные сны – так что стало даже хуже, чем когда у меня их совсем не было. Разве вы не помните? Ты ведь все видел, Тиамак. Я напугал несчастного ребенка в замке старого Нарви, когда ходил во сне.

Тиамак сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

– Но, Саймон, это же совсем другое дело. Из того, что мне сказал Бинабик…

– Амулеты или лекарства, какая разница? Как только Мири вернется, я буду в полном порядке. Я скучаю без нее, но она скоро будет здесь, и все снова наладится. Нет, никаких амулетов или настоек.

Тиамак посмотрел на Телию. Его злило, что король относится к их занятиям и серьезным экспериментам так же, как к колдовству тролля из Минтахока, но он уже понял, что сегодня ему не удастся добиться согласия короля по данному вопросу.

– Ну, что ж, в таком случае, – сказал Тиамак, – с чего начнем?

– Итак, что там по поводу Иссолы? – спросил Саймон. – Значит, она точно сюда приедет? Но зачем? Чего она рассчитывает добиться?

– Говорят, что она могущественная женщина, обладающая даром убеждения, ваше величество, – заговорил Пасеваллес. – Я не уверен, что вам стоит устраивать для нее личную аудиенцию.

Саймон приподнял бровь и нахмурился еще сильнее.

– Лорд Пасеваллес, вы, как и моя жена, считаете, что я не могу находиться наедине с женщиной, не выставив себя дурачком? Неужели вы думаете, что стоит ей распутно подмигнуть мне, и я решу пренебречь Северным альянсом ради Пердруинского синдиката?


– Разумеется, нет, сир. Конечно, это весьма сложный вопрос, но он не такой срочный, как проблемы с норнами. – Пасеваллес помолчал и сотворил Знак Дерева. – Ведь война уже совсем рядом. Синдикат и альянс пытаются не допускать друг друга в порты, которые они считают своими, а в нейтральных неизменно устраивают драки. Иногда в них погибают люди. Кроме того, они похищают матросов с кораблей соперников, а порой занимаются пиратским промыслом, впрочем, осторожно и выборочно.

– О, раз все настолько сложно, вы с Тиамаком непременно должны стоять у меня за спиной? Король Простолюдинов не сможет разобраться в столь непростых проблемах?

Пасеваллес нацепил маску напряженного терпения – Тиамак подозревал, что и сам он нередко прибегает к такому же приему.

– Нет, ваше величество. Все знают и уважают ваш здравый смысл. Но подобные споры невозможно разрешить, не изучив многочисленные договоры и контракты. Не думаю, что вы готовы заняться ими лично?

– Нет, проклятье, нет. – Сегодня терпение Саймона заканчивалось гораздо быстрее, чем обычно, заметил Тиамак и вновь пожалел, что король не позволяет им помочь ему поправить здоровье. Когда Саймон поднял руку, показывая свое неудовольствие, она задрожала, однако он, казалось, ничего не заметил. – Но я не думаю, что из моей беседы наедине с вашей Иссолой без целой армии писцов и чиновников, слушающих каждое наше слово, выйдет какой-то вред. Иногда люди гораздо проще, чем вам кажется, лорд Пасеваллес.

– Я уверен, что вы правы, ваше величество. – Пасеваллес кивнул и сел, но он все еще выглядел встревоженным, и Тиамак подумал, что ему следует больше работать совместно с нынешней Рукой короля, во всяком случае относительно плохого здоровья Саймона.

Даже если на время забыть о любимой библиотеке, Тиамак беспокоился, что слишком много важных дел еще не сделано. Из-за активизации норнов и сомнений в верности короля Хью проблема Джона Джошуа и его запрещенной книги, а также высокой вероятности того, что сын Саймона занимался исследованием подвалов Хейхолта, не обсуждалась уже почти две недели. Тиамаку совсем не нравилась мысль о том, что им придется защищать замок, полный подземных ходов, которые так и остались неизученными, но Саймон явно считал этот вопрос слишком болезненным, словно ему следовало предвидеть, что его сын может обнаружить подземные тайны замка и защитить от них Джона Джошуа.

«О, брат Этан, зря я тебя отослал в такое сложное время, – подумал Тиамак. – Мне бы не помешал еще один верный человек в замке! – Он вспомнил, что не ответил на последнее письмо монаха, которое уже несколько дней лежало на письменном столе в его покоях, похороненное под грудой других бумаг, требовавших немедленного внимания. – Я очень надеюсь, что ты сейчас в безопасности, брат. И все же, как и Саймон, я должен заниматься только теми вопросами, которые важны в настоящий момент, а не тем, чем мне бы хотелось. Нет сомнений, что буря приближается, хотя мы не знаем ни ее размеров, ни насколько сильным будет удар. Сейчас нам остается лишь готовиться и молиться, что удача окажется на нашей стороне».





– Ну как? – спросила Танахайа юного принца. – Разве не замечательную лодку мы построили?

Морган смотрел на лодку с подозрением и недоверием. Как и большинство смертных, он носил свои чувства точно богатую одежду, демонстрируя их всем напоказ.

– А она будет плавать? – спросил он. – Вдруг внутрь просочится вода?

Танахайа позволила себе рассмеяться, хотя и не испытывала особого желания.

– Вот почему тростник так плотно связан. А теперь помоги мне отнести лодку на воду.

Говорила Танахайа легко и уверенно, но испытывала совсем другие чувства: ей казалось, будто она проглотила орех в твердой скорлупе, и он застрял, не добравшись до желудка. Она не могла поверить, что ее наставник Имано мертв. Когда она оставила его, чтобы отправиться к Джирики и Адиту, Танахайа знала, что, возможно, им больше не суждено вместе наслаждаться долгими утренними часами, наблюдая, как трава отдает росу воздуху, в котором носятся разноцветные птицы, подобные вспышкам радуги, но даже представить не могла, каким окончательным окажется их расставание.

Ей было трудно помнить о настоящем ради более счастливого мира воспоминаний. Имано обладал способностью говорить о вещах, произошедших в далеком прошлом, так, словно они случились вчера; находиться с ним рядом значило одновременно побывать в далекой древности и в настоящем.

«Вот, – мог сказать он, – песня, которую поет дрозд, словно он только что ее сочинил и хочет, чтобы все услышали, как она мудра и красива! А ты знала, что Виндамейо не приступал к изготовлению своих стрел, не сходив сначала в сад, чтобы поблагодарить птиц за их перья? Ему не нравились города, он жил в окружении цветов, как мы, и двигался осторожно и тихо, чтобы не потревожить окружающую жизнь. Даже песни, которые он вплетал в свое ремесло, были не громче, чем жужжание одинокой пчелы».

Танахайа сидела рядом со своим наставником, наблюдала, как мохнатые пчелы перелетают с цветка на цветок, и ей казалось, будто Виндамейо Лучник тоже здесь, с ними.

Но она не могла долго игнорировать свои сегодняшние обязанности. С помощью Моргана Танахайа столкнула лодку на мелководье и, забравшись внутрь, протянула руку юноше, который с непонятным Танахайе сомнением ее взял. Сейчас Танахайю удивляла избыточная вера в свою способность жить среди смертных в качестве посла – так было всего несколько лун назад – и представлять свой народ, не прожив среди смертных хотя бы несколько лет. Она с трудом понимала этого ребенка, с его переменчивыми настроениями и взаимными недоразумениями.

«Ты был прав, Имано, мой дорогой наставник, когда сказал, что лучше всего мы учимся, поняв, как мало знаем».

Морган забрался внутрь, и лодка закачалась, но Танахайа знала, что построила ее хорошо, и она вполне надежная, принц слишком сильно наклонился в сторону, и они едва не перевернулись.

– Почувствуй движение, – сказала она Моргану. – Впусти движение лодки и воды в себя, но медленно, чтобы они стали частью тебя.

– Я уже плавал на лодках, – сказал он, нахмурившись.

– Я не хотела тебя обидеть. Но маленькая лодка, в особенности на быстрой реке, это совсем другое дело. Ты не можешь заставить ее вести себя как тебе захочется. Вода течет, куда пожелает, и лодка плывет вместе с ней. Однако ты можешь позволить ее движению проникнуть внутрь тебя, и тогда сам окажешься в центре.

Морган посмотрел на нее с новым выражением – прежде она такого не видела, – смех мешался с раздражением.

– Ты сказала, что являешься ученым, но на самом деле ты учитель, – заявил Морган.

– В твоих словах есть толика истины, – признала она. – Мой наставник Имано был и тем, и другим, и он хотел, чтобы я последовала его примеру. Знание – понимание – нельзя копить и держать в себе. Оно должно быть возвращено миру. История жизни и мысли – это все. И мы ее часть.

На лице Моргана появился интерес.

– Я как раз думал о вчерашнем дне, – сказал он. – И о том, что оказался в истории, как мои дед и бабушка. Дед часто повторял, что ты не можешь знать, какой получится твоя история, пока находишься в ее середине.

Танахайа кивнула.

– В таком случае он мудр – но я скажу тебе кое-что еще. Мы, каждое живое существо, находимся в истории – которая и есть жизнь, но в какой именно, не всегда понятно тем, кто в ней существует. Ученый – это тот, кто пытается увидеть очертания маленьких историй о людях и местах и более крупных, которые мы все разделяем, историй всего, что есть в нашем мире.

– Теперь я перестал тебя понимать. – Морган устроился на носу маленькой лодки.

– Я и сама не до конца понимаю, – призналась Танахайа и позволила боли, которую она ощущала, просочиться на поверхность. – А теперь я потеряла наставника, пытавшегося помочь мне найти понимание. Иногда я поражаюсь, как смогу дальше жить в этой истории – истории, в которой столько скорби.

Смертный юноша погрузился в долгие размышления.

– Я не думаю, что это имеет отношение к тому, чего мы хотим, – наконец заговорил он. – Я думаю, Бог помещает нас в историю, а потом оставляет, чтобы мы сами прошли свой путь.

Танахайа задумалась над словами принца. Она знала слово «Бог», но сама его не использовала, потому что оно казалось ей слишком маленьким, слишком… человеческим. Она рассматривала то, что сказал Морган, как если бы он говорил про солнце, небо, темноту и свет – память и надежду, – и обнаружила, что теперь стала лучше понимать идею. И с первым осознанием пришло следующее. Утрата Имано действительно стала частью ее истории, в точности как процесс обучения и смерть являлись эпизодами истории самого Имано.

– Я думаю, твои дед и бабушка очень хорошо тебя учили, – только и сказала Танахайа.