Иная сторона Тарина

Я тоскливо зевнула, прислушиваясь к голосу читающего. Никакого желания учиться у меня не было. Не зная, чем заняться, я решила предаться искусству. Искусство с радостью поддержало идею, захватывая все доступные мне средства – от полей учебника до наточенного карандаша. Косыми штришками, огибая следы предшествующих поколений, я выводила четкий мужской профиль.

Заинтересованно фырча, ко мне приблизилась «соседка», заглянула украдкой и ухватила за ухо, заставляя подняться.

– Ау! – крик вырвался непроизвольно, карандаш вылетел из рук, а я осознала, что все мои соседи пишут конспект и не отвлекаются. Да и при всей своей наглости хватать за ухо меня никто бы не стал, кроме одного обличенного властью субъекта. – Магистр, но я же тихо! – взмолилась я, удерживая чужую руку за запястье.

Не то чтобы мне нравились прикосновения лорда, но не хотелось остаться без уха, если почтенный магистр выйдет случайно из себя.

– Нарушение правил пользования учебной литературой, – просветили меня о причине столь неожиданной близости. – Извольте покинуть аудиторию и спуститься к мадам Гельтруде.

– А может, не надо? – взмолилась я, содрогаясь. Вот так, без лишних усилий, заслужить поход к мадам – да я самый удачливый человек во всей школе. Даже сомученики оторвались от работы и сочувственно (хотя кого я обманываю – предвкушающе!) улыбнулись.

– Идите. Я проверю, – отпустив меня на свободу, пообещал магистр.

Потирая пострадавшее ухо, я собралась и направилась по известному всем студентам адресу. Мадам Гельтруда так мадам Гельтруда. Подумаешь, женский вариант шефа с критическими днями.

Оплот власти Таринской Высшей Школы находился на первом этаже. И, признаться, мне не к чему было придраться. С первого этажа и убегать удобнее, и ловить прогульщиков за многострадальные уши, и пресекать курение, и… Разве что из окон лучше не высовываться, но это такие мелочи, что, право, не стоят внимания.

Наслаждаясь гулким эхом, оповещавшим о каждом моем шаге, я спустилась вниз и тоскливо оглядела административный этаж. Кабинет за кабинетом, в один из которых мне предстоит зайти и выйти. Главное – сделать все в нужное время и не попасться на глаза куратору.

Да, такой приставленный к учебной группе человек у нас имелся. Он был странен до безобразия, и даже высшее прорицательское не могло объяснить всех его отклонений. Звали этого человека Мартимус Мусс. Но чаще – не звали, он сам приходил. Оправдывал диплом, не иначе!

Кабинет мадам Гельтруды был третьим по левой стороне, так что пройтись и обдумать свое поведение у меня не было ни времени, ни настроения. Впрочем, мадам и не требовала раскаяния – она в него не верила. А требовала она идеального почерка, усердия и грамотности, о чем мне прямо и сообщила, усадив за пустующий письменный стол и выдав стопку вступительных анкет.

Я не возражала: все же лучше, чем выслушивать наставления и сочинять покаяния.

Прозвенел звонок, оповещая о начале перемены, а мадам даже не пошевелилась, чтобы освободить меня от работы. А я… Я промолчала, ибо лучше уж бумажная работа, чем практикум по изящному искусству. А все из-за преподавателя.

Мисс Моника (она требовала называть ее только так) с первого и единственного случившегося у нас занятия меня невзлюбила. Всю пару она ходила кругами вокруг меня и так и норовила стянуть карикатуру. Не на себя, нет. Я честно написала сверху, что все совпадения с реальными людьми случайны. Еще бы я такой приписки не сделала, шеф бы убил потом, узнай, как я его внешность использую. А мисс Моника обиделась. Зарделась вся, глазами сверкнула, губы поджала, забрала у меня листок и спрятала. Еще и «неуд» поставила, хотя обещала работы не оценивать – просто посмотреть на потенциал.

– Обедали? – отвлекла меня от работы мадам Гельтруда.

– Нет, – призналась я в своей полной неплатежеспособности.

Почему-то шеф решил, что оставлять меня без денег лучше, чем выдавать энную сумму на расходы. Зато, как добрый опекун, оплатил мне обеды в школьной столовой. Только питаться там было себе дороже. На завтраки и ужины его щедрости не хватило, а потому я перебивалась чем придется, ибо способностями к готовке меня при рождении обделили, а завтракать и ужинать в компании шефа было тем извращенным удовольствием, к которому я не собиралась прикасаться без крайней необходимости. Слишком яркие воспоминания вызывали эти совместные ужины. Чересчур для раздосадованной своей глупостью меня. Разумеется, были еще перекусы от Маджери, но их я бы и на смертном одре пробовать не стала, зная его мстительную натуру. С него сталось бы передать мне слабый яд или средство для взращивания прыщей под видом яблочного сока.

– Пирог?

– Буду весьма благодарна, – заверила я, бодро кивая головой и с удвоенной энергией принимаясь за бумаги. А углядев, чьи именно личные дела мне выдали, и вовсе ускорилась. Это же весь мой курс. И даже собственная бледномольная физиономия на одном из дел стояла.

Не удержавшись, я открыла свое личное дело. Так, анкету пропускаем. Ее я заучивала наизусть, и правды в ней… Да только имя и пол не были липой. По ней выходило, что звали меня Майя Дашан, происходила я из торгового сословия, знания имела школьные (табель прилагался), а годков мне перевалило за восемнадцать. Вопрос с выделением общежития еще не решился – в деле не было ни отметки «одобрено», ни ее антипода.

Пролистнув легенду, я окунулась в сочинение на тему «да кто она вообще такая и что тут забыла» в исполнении приемной комиссии. Однако! Я и не знала, что моя скромная персона удостоилась подобной дискуссии. Казалось бы, ответила честно на все вопросы, а что мое мнение не всегда совпадало с общепринятым, так тут шеф ничего поделать не мог. Не могла же я ему в любви признаваться после всего случившегося?

Сказала как есть: идеологию страны и лично товарища Разетти, советника по безопасности при императоре, не разделяю, слишком уж негуманная. Так ведь не соврала ни словом! Где там гуманность, когда, стоило мне задремать, ко мне вторгались и требовали перечислить всех правителей Тарской империи со времен ее основания. А я как будто всех знала? На монеты только трех вынесли! И ведь добился, ирод, выучила!

Приняли меня со скрипом, а где-то и с дыркой в акте. Видимо, и секретарю моя особа не приглянулась. Но тут уж вкусовщина. Мне, положим, тоже эта кучерявая пигалица не пришлась по нраву, но не портить же из-за этого официальные бумаги?

Посетовав на несправедливость мира в целом и шефа в частности, я принялась переписывать собственную легенду в общий бланк первого курса. Точно так же пришлось поступить еще с тремя десятками бланков, прежде чем в дверь постучали и робко спросили, можно ли заходить.

Поскольку мадам находилась в кабинете, я промолчала, вчитываясь в занимательные строки. Объект моего интереса имел длинное вычурное имя и короткое прозвище, от которого у меня развилась мигрень, а руки потянулись к короткому, острому и метательному. А все он – Сайсери Силандж, виконт Авалийский. А для меня просто – Сай Поганец.

– Мадам Гельтруда, ваш заказ, – смущаясь и стараясь лишний раз не смотреть на замдекана по воспитательной, проблеял парень. Судя по всему, с моей новой начальницей он был знаком не понаслышке.

– Можешь идти, Ларс, – позволила мадам, но прежде, чем парень скрылся за дверью, добавила: – В следующий раз постарайся не попасться. Еще одна провинность – и мне придется поставить в известность твою бабушку.

– Да, мадам Гельтруда, – покаянно опустив голову, ответил парень и поспешил скрыться. На меня он даже не посмотрел, как будто я новой мебелью была. Хотя нет, на новую мебель смотрят обязательно, а вот на древнюю рухлядь времен основания… Так меня еще никто не оскорблял!

– Присоединяйтесь, – позвала меня женщина, указывая на занятый пирогами журнальный столик.

Я благодарно улыбнулась и вышла из-за стола. Взгляд мадам скользнул по моему лицу, опустился на пиджак с ученическим значком и, посуровев, вернулся к лицу.

– Ученица? – сухо переспросила она, прищурившись.

– Первый курс, – отчиталась я. – Лорд Трэмбл отправил.

– Хм… – Быстро взглянув на ровные стопки рассортированных анкет и почти законченный общий бланк, мадам с недоумением вновь воззрилась на меня. – И чем же вы, юная леди, расстроили моего дорогого коллегу?

– Не знаю, – печально вздохнула я и потянулась к пирогу. Все же мне его обещали, так неужели я откажу себе в удовольствии из-за маленькой накладки. Работу-то я сделала, а не секретарь, или кого там мадам ожидала?

– Будем считать, что провинность вы отработали, в чем бы она ни заключалась, – подумав и приняв во внимание мою помощь, сообщила женщина и отошла к своему столу.

Вернулась она спустя пару минут с двумя полными стаканами. Уже по запаху я опознала настойку джиджа – напиток весьма полезный для концентрации и успокоения.

– Спасибо, – поблагодарила и впилась зубами в пирог. – Ошень вкушный.


– Ешь, – разрешила мадам. Свой кусок она деликатно расчленила ножом с вилкой, но замечаний в мою сторону не последовало.

– Благодарю, мадам, – разделавшись с пирогом на своей тарелке, сказала я и понуро уставилась на дверь. – Я могу идти?

Звучало это скорее как «я могу остаться?», и мадам Гельтруда это прекрасно поняла. Усмехнулась, перевела взгляд на что-то за моей спиной, после чего внимательно оглядела мою тощую фигурку и кивнула, продлевая мое наказание.

– Доделаешь работу и можешь идти.

– Спасибо, – возрадовалась я, ибо сидеть целую пару на идеологии было выше моих сил. Как будто мне шефа в реальной жизни не хватало, чтоб слушать еще его наставления в свободное от него же время. Видимо, заметив, как расцветает на моих губах улыбка, мадам подошла ближе и ловко забрала из стопки обработанных анкет одну-единственную. Мою, значится.

– Майя? – переспросила она, сверяя данные.

– Да, мадам, – с готовностью подтвердила я, не отвлекаясь от правописания. Писать я любила, даже очень. Чеки на свое имя, акции на продажу, завещания и прочие ценные бумаги, которые могли как-то улучшить мое материальное благополучие.

А что с ними потом заказчики делали – так не моего ума это дело. Мое ж дело маленькое: написать что велено, следов своих не оставить, бумагу состарить и помять, разлить что-нибудь, если потребуется, а там и отдавать можно – не придерутся.

Замечтавшись, я едва не пропустила мимо ушей судьбоносное предложение:

– Майя, а вы не хотели бы поработать у меня?

– Я? – удивление мое было столь искренним, что даже я сама удивилась. – А что нужно делать?

– Помогать мне с бумагами, – поспешила успокоить ошарашенную предложением девицу мадам.

На самом деле я была не столько потрясена, сколько злорадствовала: вряд ли шеф предполагал, что у меня появится другой источник доходов.

– Конечно, когда я могу приступить? – охотно ухватилась за предложение я.

– Официально – с завтрашнего дня. Но сегодняшний день при оплате мы учтем, не беспокойся. Поскольку ты еще учишься, приходить будешь после занятий, а уходить со мной. Тебе подходит?

Я с готовностью закивала. Еще как подходит. Меньше видишь шефа – крепче и лучше спишь. А домашнее задание пусть Маджери делает. Ему полезно ради общего дела постараться.

– Хорошо, тогда сегодня можешь уйти пораньше, как закончишь с анкетами, а завтра жду тебя в два часа. Преподавателей я предупрежу, чтобы не задерживали. И еще кое-что. – Я вскинула голову, устремляя взгляд на начальницу. – С завтрашнего дня можешь заселяться в общежитие. Прошение я подписала – отнесешь коменданту.

На стол лег заполненный бланк с личной подписью мадам и печатью школы. Прощайте, любимый шеф и лицо Маджери по утрам. Обойдешься и без мстительного созерцания сонной меня.

Стоп, а кто тогда мою домашку делать будет? Я? Хм, подработка или готовые задания от Маджери. А если шеф не одобрит? Нет, уж лучше самой, чем снова к нему переезжать. И так уже весь репертуар нотаций выучила – можно тренироваться в подражании.

С анкетами закончила быстро.

«Чувствуется опыт», – мог бы сказать внимательный наблюдатель, но мадам Гельтруда просто кивнула, принимая из моих рук готовую работу. Быстро просмотрела и милостиво кивнула, отпуская меня домой.

Не пойду же я на последнее занятие только потому, что оно пять минут как началось? О нет, это не для меня. Лучше ворон на центральной площади погоняю – всяко полезнее. Может, и шеф так ругаться не будет, когда я ему свеженького голубиного помета принесу. Говорят, от нервов полезно. Я, конечно, не знаю, сама пробовать не рискну, но раз уж говорят – наверное, действительно помогает. А шеф, он же такой нервный в последнее время. И Маджери… как могу я в помощи им отказать, когда средство каждый день на центральной площади выпадает!

Ради любимого шефа пришлось преступить закон в особо мелком размере. На крупный пол-литровая баночка для сбора материала, одолженная мной у любезнейшей секретарши шефа, не тянула. А нечего было обзываться. Майка, может, и плохо одевается, но злопамятностью не обделена. А если так о глазах шефа беспокоишься – вот теперь и о его нервах позаботишься. Неужели я забуду сообщить, кто мне тару одолжил?

Выскользнув из самого устрашающего заведения на площади, я отправилась подманивать голубей. Увы, такая умная была не одна я. Другие охотники за целебным средством от нервов также заняли позиции, вооружившись корзинами. Я нахмурилась: никогда не думала, что голуби столько какают. А значит…

– Простите, уважаемый! – крикнула я на полплощади, мимоходом отмечая, как напрягся мужчина, вкушавший обедоужин на крытой веранде таверны. Да и в канцелярии должны были напрячься: эти люди, казалось, и не слышали про частную жизнь и с большой охотой следили за всеми, кто оказывался вблизи их места работы.

Трое из носителей корзин, две из которых уже, видимо, были полны, ибо их прикрывала маскирующая ткань, вздрогнули. Один указал на себя трясущимся пальцем. Н-да, над выдержкой еще стоит поработать, прежде чем отправляться на дело.

– Да-да, вы! – подтвердила я, с разбегу приземляясь рядом с ним и заглядывая в корзину. – А что, голуби так много га?.. – И тут я разглядела содержимое корзины. Мысленно присвистнула, отмечая объемы чьей-то ненависти к площади Справедливости, и не преминула одобрительно заметить: – Ух ты, а в Тарине еще можно достать клеврейский порошок? И не страшно с ним ходить? Он же взорваться может! – громко, чтобы все слышали, сообщила я неудачливому охотнику за голубиным пометом. Бедняга замер, не зная, как поступить. Наверное, будь мы на темной улице где-нибудь на задворках, свернул бы мне шею, но здесь…

– А отсыпь мне немного? – жалобно заканючила я. – Ну давай, никто и не заметит, а я с тобой пометом поделюсь! – Я продолжала вдохновенно орать, про себя отмечая, что людей на площади становится все больше. И не простых людей, а с полноценными защитными амулетами, как у сопровождающих императорской семьи. Эти выдержат взрыв хоть тонны клеврейки, не говоря уже о каких-то жалких трех корзинках. – Или здесь с ним совсем все печально, и на голубей запор напал? Не собрать ничего?!

– Дура, иди отсюда! – прикрикнули на меня, как на малахольную.

Я решила не обижаться: знала же, что никто добрым словом мои труды не отметит.

– Нет! Ну тебе жалко, что ли?! Целая корзинка клеврейского порошка, а мне пару граммов отсыпать природная вредность не дает, да? – Я уже противно визжала, заставляя неподготовленных слушателей отвлекаться на затыкание ушей. Боковым зрением заметила, что площадь успели оцепить, а один из стражей одобрительно показал мне большой палец.

– Отвали! – крикнул мой немногословный собеседник и попытался от меня сбежать, пнув напоследок.

Ага, как же. Кто ж ему позволит попасть! Увернувшись, я всерьез обиделась. Никакого почтения к коллегам по тяжкому ремеслу!

Тем временем подрывники-неудачники начали что-то подозревать. Двое молчаливых уже успели отойти от места нашей перепалки на десяток шагов. А мой обидчик так же страстно желал с ними воссоединиться. Пустая банка призывно блеснула боком. Жадина сверкнул каблуками, и я решилась.

Описав красивую дугу, несостоявшаяся тара под успокоительное встретилась со своей целью. В следующий миг меня сбило с ног и неплохо приложило о брусчатку, напоминая, что совершать шефоугодные дела, может, и правильно, но сопряжено со всяческими лишениями и травмами, за которые едва ли кто-то выплатит даже золотой пособия.

Стоило посетовать на несправедливость своего будущего, кто-то решил сбить меня с толку и галантно протянул руку.

– Не ушиблись?