Ищейки

– Ты о чём?

– Всё о том же.

Ищейка секунду медлил с ответом.

– Сплясали несколько танцев. Показал ей парочку несложных, но настоящих чар. Она меня поцеловала.

– И?

– Звала в фургон за пределами площади.

– И?

– Не пошёл. Вернулся сюда, – просто закончил Кристоф.

Ведьма недоверчиво повернула к нему голову:

– Вернулся сюда? Просто так взял и бросил страждущую?

– А что тут такого?

– Ну ты даёшь, светлый! – расхохоталась чародейка. – Предпочёл её обществу моё!

– Почему бы и нет? Чем она лучше тебя?

– Ну… у неё есть грудь, – резонно заметила Энвер.

– А у тебя – самоирония, – невозмутимо парировал маг.

– В таком случае у тебя она тоже есть, – скрывавшаяся в тени девушка издала смешок.

– Мадемуазель ван Тессел! – притворно серьёзным, полуофициальным тоном заговорил агент поиска магических аномалий. – С тобой я знаком уже давно, а эту прелестницу вижу в первый раз. Мы с тобой прошли немало переделок, плечом к плечу, и всегда прикрывали друг друга. Мы друзья, в конце концов, хоть и из противоположных магических школ. Назови хоть одну стоящую, нормальную причину, по которой я должен был остаться на ярмарке вместо того, чтобы явиться сюда пораньше и удостовериться, что ты цела, невредима и дрыхнешь без задних ног, а не заливаешь своё вечное самокопание джином в компании местных выпивох!

Кристофу показалось, что даже в темноте он отчётливо увидел широкую улыбку на лице напарницы.

– Удостоверился?

– Чёртова ведьма! – буркнул волшебник и откинулся на подушку.

Сон застал Энвер в приподнятом настроении.



Холл большого богатого дома. Воздушная, очень изящная хрустальная люстра под потолком. Горят дорогостоящие электрические лампы, их болезненный свет отражается в паркетных плитах. Стены обиты дубовыми панелями и сукном; на них висят потемневшие от времени картины в рамках из великолепного резного палисандра. Портреты и бюсты на пьедесталах равнодушно осматривают интерьер безжизненными взглядами. Парная, симметричная парадная лестница, закручиваясь дугами, поднимается на второй этаж. На ступенях дорогие ковры, перила сработаны из чёрного дерева. Ни скрипа, ни звука. Величественная тишина.

Доносятся детские крики, смех. Полумрак одного из коридоров на втором этаже лопается, являя черноволосого мальчика. Он несётся со всех ног, держа над головой, в вытянутой руке, чучело крылатого зубастого ящера. Следом за первым ребёнком бежит второй, чуть младше, и чучело в его руке поменьше. Второй паренёк оглядывается через плечо, что-то выкрикивает. В этот момент из коридора показывается девочка не старше семи лет. Она тяжело дышит, захлёбываясь, отчаянно хнычет, но изо всех сил старается не отстать от старших мальчишек. Однако куда там! Сорванцы вихрем слетают с одной лестницы, столь же стремительно покоряют вторую и на вершине наконец с громким смехом сталкиваются. Следует весёлая возня, дети угрожающе рычат и налетают друг на друга, изображая воздушную схватку игрушечных змеев. В суматохе ни тот, ни другой не замечает, что девочка из последних сил забирается на лестницу, спотыкаясь и падая к ногам мальчишек лишь на последней ступеньке. Никто из пареньков не нагнулся участливо, чтобы помочь девочке подняться и поинтересоваться, не ушиблась ли малышка. Это последняя капля: губы девочки кривятся, и она разражается рыданиями.

Весёлость мальчишек мгновенно испаряется. Они корчат кислые физиономии; тот, что помладше, закрывает уши ладонями. Самый старший ребёнок, рывком головы отбрасывая назад сползающую на лицо прядь волос, подходит к девочке, нависает над ней.

– Умолкни, сопля! – холодно приказывает он. Непослушная косая чёлка снова падает, пряча один глаз.

– Я… я хочу играть с… с… ва-ами! – не прекращая рыдать, выдавливает из себя девочка.

– Ещё чего не бывало! – это восклицает второй мальчик. Он острижен короче.

– Ты предательница, сопля, – снова говорит старший. – Ты мелкая, несносная, громко орёшь, но не это главное. Ты водишься со светлыми. Это смертный грех.

– Отец говорит: нет греха хуже, чем водиться со светлыми, – вторит старшему младший.

– А раз отец так говорит – значит, ты хуже червяка, – девочка продолжает плакать, но старшего это ничуть не трогает. – Червяка можно раздавить. А ты всё-таки наша сестра. Только поэтому ты ещё не плаваешь в пруду спиной кверху. Так что захлопни свой рот, прекрати выть и скройся с глаз.

– И чтоб мы тебя до конца твоих дерьмовых каникул не видели! – добавляет младший, обрадовавшись возможности ругнуться.

– Н-ну, Ви… Ви-инсент… Ну п… пожалуйста-а!.. – девочка хлопает ресницами, размазывает кулачками слёзы по лицу. Она искренне не понимает, за что её так ненавидят родные старшие братья. – Не… не кричи н… н-на меняа-а… Что я вам сде-ела-ла-а-а?!

– Завянь, негодная! – кричит младший. – Спрашивает ещё! Да если бы я чары выучил, я бы светлым сразу задал. Как им всем и надо! А ты… Завянь, сказано! – мальчик замахивается, намереваясь ударить девочку.

– Постой, Даниэль, – задумчиво произносит старший. – Не бей её. Она всё-таки наша кровь. Я думаю, мы можем дать ей шанс, раз она так этого просит. Слышишь, сопля? – это уже девочке. – Мы можем проявить милость и простить тебя. Ты можешь даже поиграть с нами, один раз. Но не бесплатно. За это ты должна кое-что сделать для нас.

Девочка стихает, хватаясь за возникшую перед ней хрупкую соломинку надежды. Старший наклоняется к ней и шепчет на ухо:

– Ты знаешь, нам запрещено учиться тёмному искусству – всё проклятый Эдикт! Но для тебя по какой-то неведомой милости Великой Тьмы сделано исключение. Ты можешь колдовать и учишься магии благодаря тому, что… (старший хочет сказать «потому, что отцу пришлось пресмыкаться перед светлыми собаками», но вовремя спохватывается). Словом, покажи нам, чему ты научилась. Наколдуй что-нибудь. По-настоящему!

Девочка нерешительно переводит взгляд мокрых глазок с одного брата на другого. Чтобы придать ей уверенности и заставить думать побыстрее, старший хватает девочку за воротник и рывком ставит её на ноги. Малышка отступает на шаг, но упирается спиной в фигурный столбик лестничных перил.


– Ну! – торопит старший, скрестив руки на груди. С его лица сползает притворное участие, уступая место суровости. Младший щурится.

Девочка, успокоившись, сосредотачивается. Она закрывает глаза, делает глубокий вдох и выдох. Ладошки медленно складываются вместе и замирают. Мальчики терпеливо ждут. Секунды тянутся ужасно медленно. Наконец девочка что-то шепчет себе под нос, трёт ладошки друг о друга и раскрывает их. Братья вытаращенными глазами смотрят, как в горсти у сестрёнки медленно расправляет крылья едва заметно сияющая полупрозрачная бабочка. Шевельнув усиками, бабочка взвивается в воздух, и на восторженном лице девочки расцветает улыбка.

Старший мрачнеет. Он протягивает руку вперёд, словно желая прикоснуться к новосотворённому чуду. Однако в последний момент его пальцы складываются, мальчик щелчком сбивает бабочку. Фантом мгновенно рассыпается в угасающую пыль. Тень ужаса проносится по лицу девочки.

– Дешёвые балаганные фокусы, – жёстко говорит старший. – Я-то думал, будет настоящая тёмная магия. Боевое заклятье. А ты, мерзкий выкормыш светлых, даже на это оказалась не способна. Ничтожество. Мне стыдно, что ты моя сестра. Идём, Даниэль.

– Идём, Винсент, – младший, напоследок смерив сестрёнку уничтожающим взглядом, разворачивается на каблуках и догоняет удаляющегося брата.

Сердце девочки разбивается, и новый поток слёз более ничто не сдерживает. Девочка стоит, прислонившись к фигурному столбику лестничных перил, и тихонько плачет, глотая солёные капли. Одна в большом, пустом, мрачном, родном, но всё-таки бесконечно чужом доме. Совершенно одна в этом огромном равнодушном мире.

Нет, пока ещё не одна.

– Не плачь, малышка Энви! – ласковый, мягкий и тёплый, как шерстяная шаль, голос. – Не пристало могущественной чародейке, наследнице древнего дома ван Тессел, хныкать подобно обычной маленькой девочке.

Девочка, шмыгая носом, оборачивается на голос:

– Бабушка Верна?

Степенным, но лёгким шагом к девочке подходит старая дама – самая невысокая женщина за всю историю семьи, некогда знаменитая тёмная волшебница из рода ван Тессел, бабушка Верна. Лицо излучает мудрость и доброту. Седые волосы аккуратно уложены и увенчаны шапочкой с короткой вуалью и тёмно-синей шёлковой розой, обрамлённой жемчужинами. Ах, как же девочка скучала по этим горячо любимым сединам!

– Бабушка Верна!

Внучка бросается в объятия бабушки – они не виделись целый год! Слёзы мгновенно забыты. Миссис ван Тессел улыбается, гладя чёрные волосы девочки своей морщинистой рукой.

– Ну-ну, милая, будет, будет. Мои старые кости уже не так крепки, как прежде. Каково тебе будет, когда ты сломаешь собственную грандма?

Девочка целует бабушку, любуется её милым лицом. Бабушка довольна.

– Бабушка Верна, я так тебя люблю! Так здорово, что ты тут! Ты единственная, кто меня здесь любит!

Старая леди смеётся:

– Не нужно так говорить, Энви. Родители тебя тоже любят, папа и мама. А ещё братья – хоть им, негодникам, и удаётся это более чем успешно скрывать.

Девочка грустнеет:

– Почему они меня прогоняют, бабушка? Почему обижают? Я ничего плохого им не сделала.

Бабушка качает головой:

– Не сделала, моя маленькая колдунья. Ничего плохого ты ещё никому не сделала. Наверное, Винсенту и Даниэлю как раз это не приходится по нраву.

– Они меня не любят, бабушка! И я их тоже! Ненавижу!

– Не говори так, Энви. Как бы ты ни была далека от мальчиков, они всё ещё твои братья. Не отвечай худым на худое, не бери с них пример. Оставайся хорошей, и, глядя на тебя, они, возможно, поймут свою ошибку и исправятся.

– Но почему всё так, бабушка Верна? – девочка размыкает объятия, сердито топает ножкой. – Почему всё я? Почему я должна учиться, а они нет? Почему я получаю все шишки только за то, что учусь? Почему папа, мама, дядя и тётя, и кузен, и вообще все, почему они заставляют меня колдовать, а потом ругают за это? И почему не ругают противных мальчишек?

Бабушка касается ладонью бледной щеки своей внучки.

– Это очень сложно объяснить, дорогая. Долгая, запутанная история, которая началась ещё до моего рождения…

– Как? Так давно? – удивляется девочка. – Ты же очень старая и давно живёшь.

– Не такая уж твоя грандма и древняя, – смеётся старушка. – Когда-то я была такой же маленькой и наивной, как ты. Надеюсь, когда ты станешь старше, то сама всё поймёшь и простишь своих родных. Все они хотят тебе добра. Но и возлагают на тебя большие надежды. Ждут от тебя громких достижений; ждут, что ты снова сделаешь нашу фамилию великой. Давным-давно этого ждали от меня. Я не смогла.

– Но почему, бабушка?

Миссис вам Тессел вздыхает:

– Наверное, потому, что я запуталась. Не знала, какую дорогу выбрать. Металась из стороны в сторону, пока не наделала ошибок. Но я постараюсь не дать тебе их повторить.

– Что же мне делать? – детский голосок звучит растерянно.

– Для начала – следуй своему сердцу, малютка Энви. Никто не подскажет тебе лучше него. Тебе даны особые возможности, и это не случайно. Не злись на своих братьев, они просто завидуют тебе. Мальчики принимают Силу как должное, как нечто, дарованное им безвозмездно. Они думают, что расплачиваться за этот дар не нужно, – и ошибаются. У всего есть своя цена. Магия не терпит легкомыслия: важно знать и понимать, когда ею можно и нужно распоряжаться, а когда лучше этого не делать. Потому что каждое колдовство имеет свои последствия. Ты уж поверь: кому, как не мне, это знать.

– Хорошо, бабушка, – кивает девочка.

– Накрепко запомни это, Энви. Твои братья с лёгкостью рисуют себе множество фантазий о том, как могли бы распорядиться магией, но не имеют возможности этого сделать. Поэтому они злятся на тебя. Ты же, наоборот, эту возможность имеешь. И должна сто раз подумать, прежде чем пускать колдовские силы в ход. Твоя бабочка – магия созидания; боевое заклятье – магия разрушения. Это две стороны одной силы, внучка. Между ними узенькая дорожка, на которой стоишь ты. И нужно чётко представлять себе, в какую сторону ты шагаешь и ради чего. Ты поняла меня, милая?

Бабушка внимательно смотрит в глаза своей внучки. Та наконец кивает: