Искушение Тьюринга

Далее Хамерсли с восторженностью проповедника заговорил о том, как исключительно частная и даже банальная история стала прологом к большим политическим событиям. В результате в распоряжении Советов появилась атомная бомба. Первые испытания прошли в 1949 году, а теперь русские опробовали нечто более страшное – водородную бомбу. Многие недоумевают, каким образом им удалось так быстро продвинуться в этой области.

– Но мы-то с вами знаем… – Суперинтендант хитро прищурился.

– В самом деле? – Корелл сделал удивленные глаза.

– Шпионаж, – пояснил Хамерсли. – У русских везде шпионы, в том числе и среди своих. Коммунисты хорошо следят за собственным народом.

– Да, у них же была та лиса… – вспомнил Корелл.

– И не только он. Не забудьте о супругах Розенберг[9], – подхватил Хамерсли. – Их сотни, не сомневайтесь. Многие сотни, Корелл!

– Действительно?

– И в такой ситуации важно представлять себе, какие люди наиболее уязвимы для их вербовщиков. На кого именно нам следует в первую очередь обратить внимание.

– На коммунистов, – предположил Корелл.

– Здесь вы, конечно, правы. Коммунисты представляют собой большую опасность. И не только самые убежденные, но и те, кто флиртует с этим учением или общается в их кругах… Да хоть тот же Оппенгеймер[10], уличенный буквально неделю назад. В США есть один толковый сенатор, вы, конечно, слышали о нем… Вы ведь стремитесь идти в ногу со временем, не так ли? Я имею в виду Джозефа Маккарти… Да, да, я знаю, и у него есть недоброжелатели, но, кроме того, Корелл, у него есть сила… Да, сила и решительность, так необходимые для этого дела. И вот, Корелл, не все об этом знают… возможно, даже вы не знаете, но Маккарти держит под прицелом не только коммунистов… Да, да, Корелл. И гомосексуалистов тоже… Особенно тех, кто работает в правительстве или имеет какое-либо отношение к секретным службам. И знаете почему?

Леонарду не хотелось отвечать, и не только из опасения промахнуться. Но втайне он чувствовал себя польщенным доверием Хамерсли и просто не мог уронить себя в его глазах. Поэтому немедленно озвучил наиболее выигрышное из предположений:

– Они уязвимы для шантажа.

– Именно, Корелл! – обрадовался суперинтендант. – Вы мыслите в правильном направлении. Гомосексуалисты – идеальный объект для шантажа. Они пойдут на что угодно, лишь бы их тайна не вышла наружу. И наши коллеги из ФБР полагают, что гомосексуалистов русские вербуют в первую очередь. Но дело даже не в уязвимости… Это, конечно, важный момент, но есть еще одно… Извращенцам недостает воли… характера. В конце концов, они просто-напросто недостаточно моральны, чтобы занимать ответственный пост… Я говорю это не просто так, тому имеются неопровержимые доказательства. Вам известно, что у американцев появилась новая, очень профессиональная организация… ЦРУ – они делают все, чтобы Перл-Харбор не повторился… Там геями занялись всерьез… И пришли к выводу, что они недостойны доверия. Гей на государственном посту – угроза безопасности страны… и, между нами, Корелл, логика здесь проста. Бесхарактерные люди уязвимы во всех отношениях, вы согласны? Искушениям нет числа… Уж если мужчина унизился до того, чтобы лечь с мужчиной… нет такой подлости, которая бы его остановила. Сегодня он любит парня – завтра полюбит врага…

– Понимаю, – Корелл кивнул.

– Чего ж здесь непонятного? Вы – наша надежда, Корелл, хотя… как я слышал, вы сдали последнее время? Ничего, это мы поправим… Мы выжмем вас по полной, Корелл. Сейчас у нас есть работа, за которую можно получить лишнюю нашивку. Прежде всего я имею в виду чистку этого гомосексуального болота… Вы понимаете, теперь-то всем стало ясно, насколько это важно… Американцы и здесь впереди всех, да… Становится по-настоящему обидно за старушку Англию… Мы потеряли Египет, Иран, Индию – всё… в том числе и потому, что ослабили контроль за собственной моралью. Но в США об этом не забывают… Американцы бдят! Там есть один зоолог… Кинси или Кенси[11], точно не помню… Он исследовал порочные склонности у людей и пришел к выводу, что гомосексуализм куда более распространенная вещь, чем принято считать… Да, Корелл… это обычная штука, цифры подтверждают это… Но мы, англичане, по-прежнему закрываем на геев глаза. Отвергаем гомосексуализм как очередную американскую пошлость… Вы ведь учились в частной школе, как и я?

Леонард рассеянно кивнул. Он давно перестал переживать по поводу своего прошлого, даже затрагивать эту тему в разговорах. Прошлое залегло где-то в глубинах его памяти – словно сказочный ландшафт, полный неоправданных ожиданий.

– Тогда мы с вами достаточно знаем о разврате, – многозначительно подмигнул Хамерсли. – Но нашему правительству требуется хороший будильник… Они не перекрестятся, пока не грянет гром. Вы поняли, что я имею в виду… скандал с Бёрджессом и Маклином. Уму непостижимо, как им удалось улизнуть! И это при том, что оба давно были на подозрении. Сейчас мерзавцы глушат водку где-нибудь в Москве и закусывают икрой. Русские, конечно, объявили их политическими беженцами, но мы-то знаем, кто они на самом деле… Изменники самого подлого сорта, и мы понимаем, кто во всем этом виноват!

– В самом деле? – снова удивился Корелл.

– Бёрджесс, конечно! Чертов распутник, пьяница, отъявленный гей. Это он растлил Маклина, и вам следует помнить об этом, Корелл. Гомики влияют на свое окружение и могут соблазнить ни в чем не повинного человека… Но эта история хороша уже тем, что открыла нам глаза. И в нашем правительстве нашлись сильные люди… Я имею в виду министра внутренних дел Дэвида Максвелла Файфа…[12] Не поймите меня превратно, я ничего не имею против Черчилля, но, между нами, он старик, а Файф, наоборот, полон сил… Я ни разу не удостаивался чести видеть его вживую, но он решительный человек. Он произвел впечатление на американцев, да и нам задал жару, и я… признаюсь, во всем этом я тоже сыграл свою скромную роль. Посмотрите на цифры, Корелл, всего лишь статистика… Так вот, в пятьдесят первом году, когда улизнули Бёрджесс с Маклином, мы осудили за гомосексуализм тридцать человек. До того – еще меньше… А в прошлом году – пятьдесят. Неплохо, как вы считаете?

– Совсем неплохо.

– Никогда еще, со времен Оскара Уайльда, мы так за них не брались… Не следует думать, что высшие классы защищены от этой заразы. Напротив, их эта проблема касается в первую очередь. В Кембридже и Окс-форде, как я слышал, на это мода… Можете представить себе, какое будущее нас ожидает?

Корелл всплеснул руками.

– Надо же что-то делать, пока не поздно… Вы, конечно, читали о лорде Монтегю?

– Да, – соврал Леонард.

– Его уже дважды арестовывали за мужеложество, и это серьезный сигнал. Прежние преступления тоже вышли наружу. Ни один гей не должен чувствовать себя в безопасности… Даже пресса проснулась. «Санди пикториал»… вообще-то, я не очень интересуюсь газетами, но эту стал просматривать. «Люди тьмы» – так назвали они серию репортажей на эту тему. Вы скажете, это мелочи… Пусть так… главное – проблему подняли. Пастор методистской церкви говорил, что в Манчестере дела обстоят хуже, чем где бы то ни было. Но заговор молчания прерван…

– Заговор? – удивился Корелл.

– Многие обо всем догадываются, но заткнули уши ватой. Делают вид, что разврата не существует. Теперь с этим покончено. Времена настали опасные, Корелл. Мир раскалывается на части. Нам остается надеяться только на себя.

– Полагаете, что мистер Тьюринг тоже работал на русских?

Корелл прикусил язык. Меньше всего он хотел выглядеть в глазах Хамерсли наивным простачком.

– Я не склонен судить наобум, – отвечал суперинтендант. – Но в Министерстве иностранных дел забеспокоились… самоубийство… вы в этом уверены?

– В пользу этой версии говорит многое.

– Самоубийство всегда вызывает множество кривотолков, не так ли? От чего он стремился уйти таким образом? Что, если Тьюринг не вынес того, что было на него возложено?.. Все возможно.

– Понимаю, – Корелл снова вздохнул.

– Есть еще один момент, – продолжал Хамерсли. – Чисто психологический… Я о том, как работают русские. Они могут быть коммунистами, кем угодно… но они не дураки, ни в коей мере. Им известно, что, если человек склонен бросаться в крайности, он в постоянном поиске острых ощущений. Характер, Корелл! Все дело в характере.

Леонард никогда не считал себя волевым человеком, но пламенная речь суперинтенданта не могла оставить его равнодушным. На молодого полицейского она подействовала как дуновение ветра из большого мира. Не то чтобы она прибавила ему уверенности, нет – Корелл по-прежнему чувствовал себя безнадежным недотепой. Но Хамерсли сумел вывести его из спячки. Словно электрический разряд пробежал по телу молодого помощника инспектора.

– Разве мистер Тьюринг имел дело с государственными тайнами? – спросил он.

– Не будем рубить сплеча, Корелл, – отвечал Хамерсли. – Тьюринг уже покинул наш мир. Слабость сыграла свою роль во всей этой истории, мы с вами это отлично понимаем. Любой здравомыслящий человек – каким я, к примеру, считаю себя, – способен разобраться, что к чему. Объявились люди из министерства, они не на шутку обеспокоены… Он ведь как будто занимался научной работой, так?

– Мистер Тьюринг был математиком.


– Вот именно… Честно говоря, не особенно разбираюсь во всем этом… это совсем не мое… Но разве не математики… или там физики играют ключевую роль в современной военной индустрии? Что, если этот Тьюринг участвовал в разработках какой-нибудь бомбы? Я не в курсе. Может, мне вообще не следует соваться в эту область, но вы правы, Корелл. Вы рассуждаете верно. Он вполне мог иметь дело с государственными тайнами. И лично мне неприятно осознавать, что наша безопасность зависит от таких, как Тьюринг, или… эти развратники из Оксфорда. Стоит поднажать как следует и… что им тогда государственная тайна?

Суперинтендант замолчал.

– Что вы имеете в виду? – прошептал Корелл.

– Вы правильно догадались: я говорю о его аресте несколько лет назад. Не было ли это попыткой оказать давление на Тьюринга?

– Предположить такое было бы вполне логично, – согласился Корелл. – Во всяком случае, то, что они вломились именно к нему, не могло быть случайностью.

– Вы полагаете?

– Воры знали о его сексуальной ориентации. Полагаю, они не рассчитывали на то, что Тьюринг осмелится написать заявление в полицию. Можно сказать, они воспользовались его беззащитностью…

Леонард почувствовал, что Хамерсли не понравилась последняя фраза. Суперинтендант поморщился и уже в другом, более деловом тоне, поинтересовался, что видел Корелл в доме на Эдлингтон-роуд. Корелл принялся рассказывать, но Хамерсли как будто слушал его невнимательно. Поэтому помощник инспектора не стал выкладывать все – умолчал, к примеру, о найденном в ящике ордене и письме. Зато спросил Хамерсли о мисс Голдман и джентльмене из «органов», о котором упоминал Блок.

– Ах так… – Суперинтендант вздохнул. – Нет, об этом я пока не слышал. Однако меня не удивил бы такой поворот дела. Речь идет о вещах слишком серьезных, Корелл.

– Но дама, похоже, не вполне заслуживает доверия.

– Дама? – переспросил Хамерсли. – Ах, вы об этой Голдман… Ну, еврейка, конечно… Постойте, а не наш ли коллега из Манчестера навестил ее тогда? Мы ведь тоже, можно сказать, работаем на правительство. И наши люди были в том квартале несколько лет назад.

– По какому, интересно, делу?

– Насколько я помню, доктор Тьюринг ждал приятеля из какой-то северной страны. Полагаю, коллеги хотели помешать их встрече.

– Вам это не кажется странным?

– Что именно?

– Обычно мы не ведем слежку за людьми, проявляющими склонность к такого рода преступлениям.

– Возможно, Корелл. Тем не менее мы должны это делать. Мы недооценивали эту опасность – и получили хороший урок. Что толку гадать, кому Тьюринг может выдать государственную тайну… Не правильнее ли будет установить за ним слежку?

– Я… я не знаю, – замялся Корелл.

– Все хорошо, – успокоил его суперинтендант. – Работайте аккуратно, не поднимайте шума и обо всем докладывайте лично мне. Кое-кто – я имею в виду нашего друга Росса – считает, что вы слишком молоды для этого дела. Но я в вас не сомневаюсь. Человек с вашим происхождением как никогда нужен нам именно сейчас, когда в дело вмешалось министерство. Они, конечно, свяжутся с вами. Мне ли объяснять вам важность этого сотрудничества…

– Разумеется…

– Ну, вот и хорошо.

Оба они поднялись. Наверное, Кореллу следовало выразить свою готовность более определенно и даже отдать честь, как принято среди полицейских в таких случаях. Но он лишь стоял и выжидательно глядел на начальника. Ему не терпелось распрощаться с ним и остаться наедине со своими мыслями. Наконец Хамерсли нарушил молчание.

– Как говорится, был рад повидаться, – сказал он и быстро исчез.

Леонард же продолжал стоять, разглядывая свои руки с длинными, чуткими пальцами. Сейчас они как никогда не вписывались в обстановку полицейского участка.

Из подвала, где содержались задержанные, донесся глухой стук, будто человек всем своим весом бросился на стену. Корелл поднял глаза к потолку, некогда белому, а теперь грязно-серому, не то от сырости, не то от сигаретного дыма.

Вне сомнения, Хамерсли только что доверил ему государственную тайну. Не то чтобы Корелла очень обрадовал этот визит, но дело Тьюринга показалось ему более интересным. Чем не шанс показать себя? Воодушевленный, помощник инспектора вернулся к материалам совершенного профессором преступления.

Как и в прошлый раз, Кореллу бросилась в глаза небрежность в оформлении документов в этих папках. Протоколы и рапорты изобиловали неточностями и несоответствиями, как будто те, кто их писал, видели в своей работе не более чем бюрократическую формальность. Общение с суперинтендантом не прибавило Тьюрингу симпатии в глазах Корелла, тем не менее молодой человек возмутился. Затем он вспомнил о своих детских мечтах. Не только о вполне разумных, вроде того, чтобы читать лекции по математике в университете, но и о совершенно сумасшедших. О давнишнем желании изменить мир и совершить переворот в математической науке. Впервые за долгие годы Корелл достал из ящика другой свой блокнот и записал в нем несколько предложений. Это было как возвращение к чему-то давно забытому.





Глава 6




Алан Мэтисон Тьюринг родился 23 июня 1912 года в Паддингтоне, Лондон. Он был старше, чем предполагал Корелл, через две недели ему должно было исполниться сорок два года. Тьюринг учился в Королевском колледже в Кембридже и в Принстоне, в США. Сдал экзамен на докторскую степень – не совсем понятно, в какой области, – и после войны переехал в Манчестер, где был задействован в каком-то большом правительственном проекте. Всё как и говорил Алек Блок. Биография Тьюринга пестрила белыми пятнами, но ведь не за научные заслуги он угодил в полицейские архивы.

А именно за Оксфорд-роуд, а если точнее – за место под железнодорожным мостом, где эта улица переходит в Оксфорд-стрит. В этом квартале, неподалеку от миграционного центра с часовой башней и двух кинотеатров, встречались гомосексуалисты. Там Корелл всегда ощущал их присутствие, сам не зная, каким образом. Не исключено, что здесь он видел и Алана Тьюринга.

Помощник инспектора имел привычку прогуливаться по Оксфорд-роуд, когда начинал службу в манчестерском Б-дивизионе. Под мостом воняло мочой. На измазанных мазутом стенах из красного кирпича красовались яркие граффити.

Для многих коллег Корелла геи были источником дополнительного дохода. Не вполне законного, но почти легитимизированного в тяжелые послевоенные годы. Леонард не осуждал товарищей, но сам не брал ни пенни – отчасти по моральным соображениям, отчасти по причине застенчивости, свойственной ему еще со школьных лет.

Геи с Оксфорд-роуд не принадлежали к элите научного мира. Под провонявшим уриной железнодорожным мостом пропадали люди, вершились самые темные дела.

Алан Тьюринг был завсегдатаем этого места, – при одной мысли об этом Корелла бросало в дрожь. Из опыта он знал, как нелегко вынести обвинительный приговор по делу о мужеложестве. В большинстве случаев у полиции не находилось достаточно доказательств. Обвиняемые имели все основания молчать. Свидетели, если таковые вообще фигурировали, также не проявляли склонности к общению. Но дело профессора содержало на удивление много подробностей. В частности, описывалось, как в один из декабрьских дней 1951 года, ближе к вечеру, Алан Тьюринг стоял у аркады возле кинотеатра и читал афишу. Вернее, делал вид, что читает, а на самом деле высматривал себе пару.