Источник

– Чепуха. И не думай. Мы справимся. Все это не имеет значения. Главное, давай поженимся, а все остальное решится само собой.

– Милый, ты это понимаешь? Понимаешь?

– Да, Кэти.

– Ну раз уж вы все решили, – сказала миссис Китинг, – давайте-ка, Кэтрин, выпейте чашечку чаю на дорожку. Она вам не повредит.

Она заварила чай. Кэтрин с благодарностью его выпила и, улыбаясь, сказала:

– Я… я всегда боялась, что вы не одобрите, миссис Китинг.

– С чего вы это взяли? – протянула миссис Китинг. Голос ее звучал, однако, не с вопросительной интонацией. – Теперь бегите домой, как хорошая девочка, и хорошенько выспитесь.

– Мама, а можно Кэти остаться здесь на ночь? Она могла бы спать в твоей комнате.

– Ну же, Питер, не надо впадать в истерику. Что подумает ее дядя?

– Ой, не надо, конечно, не надо. Не беспокойся обо мне, Питер. Я поеду домой.

– Но если ты…

– Нет, я не боюсь. Теперь уже нет. Неужели ты подумал, что я действительно боюсь дядю Эллсворта?

– Ну ладно. Только побудь еще немного.

– Что ты, Питер, – сказала миссис Китинг. – Ты же не хочешь, чтобы она бегала по улицам в такую темень?

– Я провожу ее домой.

– Нет, – сказала Кэтрин. – Я не хочу выглядеть глупее, чем я есть. Нет, не провожай меня.

Он поцеловал ее у дверей и сказал:

– Завтра я зайду за тобой в десять утра, и мы сходим за разрешением.

– Да, Питер, – прошептала она.

Он закрыл за ней дверь и долго стоял, неосознанно сжимая кулаки. Затем решительно вернулся в гостиную и остановился напротив матери, держа руки в карманах. Он посмотрел на нее молчаливо и требовательно. Миссис Китинг сидела и спокойно смотрела на него, не притворяясь, что не замечает его взгляда, но и не отвечая на этот взгляд.

Потом она спросила:

– Хочешь лечь, Питер?

Китинг ожидал чего угодно, только не этого. Он почувствовал яростное стремление ухватиться за эту возможность, развернуться, выйти из комнаты и бежать. Но он обязан был узнать, что она думает, обязан был оправдать себя.

– Так вот, мама, я не собираюсь выслушивать никаких возражений.

– Я никаких возражений и не высказывала, – заметила миссис Китинг.

– Мама, я хочу, чтобы ты поняла: я люблю Кэти и ничто меня теперь не остановит. Это окончательно.

– Очень хорошо, Питер.

– Не пойму, что тебе в ней не нравится.

– Для тебя больше не имеет значения, что мне нравится, а что не нравится.

– Да нет же, мама, конечно, имеет! Ты же знаешь. Как ты можешь такое говорить?

– Питер, у меня лично нет никаких симпатий или антипатий. О себе я вообще не думаю, потому что ничто в мире не имеет для меня значения, кроме тебя. Может быть, это старомодно, но так уж я устроена. Я знаю, что мне следовало бы вести себя по-другому, потому что дети в наши дни этого не ценят. Но я ничего с собой поделать не могу.

– Мама, но ты же знаешь, что я ценю тебя! Ты знаешь, что я ни за что не согласился бы причинить тебе страдания.

– Ты можешь причинить мне страдания, Питер, только причинив их себе. А это… это трудно вынести…

– Как же это я причиняю себе страдания?

– Что ж, если ты не откажешься выслушать меня…

– Я никогда не отказывался тебя выслушать!

– Если тебе действительно интересно мое мнение, то я скажу, что это похороны двадцати девяти лет моей жизни, похороны всех надежд, которые я связывала с тобой.


– Но почему? Почему?

– Дело не в том, что мне не по душе Кэтрин, Питер. Она мне очень нравится. Она очень милая девушка, если, конечно, не слишком часто впадает в истерику и не выдумывает невесть что. Она девушка порядочная, и я сказала бы, что из нее выйдет отличная жена для любого – любого славного, порядочного юноши со средними способностями. Но не для тебя, Питер! Не для тебя!

– Но…

– Ты скромен, Питер. Ты слишком скромен. В этом всегда была твоя беда. Ты не умеешь ценить себя. Ты считаешь, что ты такой же, как все.

– Конечно, не считаю! И никому не позволю так считать!

– Тогда пораскинь мозгами! Разве ты не знаешь, что тебя ждет впереди? Разве ты не видишь, как высоко уже поднялся и как высоко еще можешь подняться? У тебя есть шанс стать… ну, если не самым лучшим, то одним из лучших архитекторов страны, и…

– Одним из лучших?! Так вот как ты считаешь? Да если мне не дано быть самым лучшим, единственным великим архитектором своей эпохи, то мне вообще ничего не надо!

– Но такого положения не достигают те, кто пренебрегает работой. Нельзя стать первым в чем-либо, не имея сил принести что-то в жертву.

– Но…

– Твоя жизнь не принадлежит тебе, Питер, если ты действительно метишь высоко. Ты не можешь позволить себе потакать собственным капризам, как это делают обыкновенные люди. А они могут, потому что это ни на что существенно не повлияет. Дело не в тебе, не во мне, не в наших чувствах. Дело в твоей карьере, Питер. Нужна сила, чтобы отречься от себя и завоевать уважение других.

– Ты просто не любишь Кэти и делаешь это из собственного предубеждения…

– С какой стати мне ее не любить? Ну конечно, я не могу сказать, что одобряю девушку, которая так мало считается со своим любимым, что готова бежать к нему и расстраивать его по пустякам, и просит его вышвырнуть свое будущее в окошко только потому, что ей пришла в голову какая-то бредовая идея. Отсюда видно, на какую помощь можно рассчитывать от подобной жены. Что до меня, то если ты думаешь, что я за себя беспокоюсь, ты просто слеп, Питер. Разве ты не видишь, что лично для меня это был бы идеальный брак? Потому что с Кэтрин у меня не было бы никаких проблем, мы бы прекрасно ладили, она была бы почтительной и послушной невесткой. С другой же стороны, мисс Франкон…

Он поморщился. Он знал, что без этого не обойдется. Это был единственный предмет, упоминания которого он боялся.

– Да-да, Питер, – тихо и твердо сказала миссис Китинг. – Нам нельзя об этом не говорить. Так вот, я уверена, что никогда не смогла бы поладить с мисс Франкон, такая элегантная светская девушка вообще не пожелает считаться с такой заурядной и необразованной свекровью, как я. Скорее всего, она попросту выживет меня из дому. Да, Питер. Но, понимаешь, я думаю не о себе.

– Мама, – хрипло сказал он. – Все, что ты сейчас сказала относительно моих шансов с Доминик, – полная чушь. Я даже не уверен, что эта дикая рысь вообще захочет взглянуть на меня.

– Отступаешь, Питер. Было время, когда ты ни за что в жизни не признался бы, что существует нечто, чего тебе не получить.

– Но я не хочу ее, мама.

– Ах, не хочешь, да? Вот ты и попался! Именно об этом я и говорю! Посмотри на себя! Франкон, лучший архитектор в городе, души в тебе не чает. Он практически умоляет тебя стать его партнером – в твоем-то возрасте, через головы стольких заслуженных людей. Он не просто разрешает, он просит тебя жениться на его дочери! А завтра ты явишься и представишь ему это маленькое ничтожество, на котором взял и женился! Перестань на минуточку думать о себе и подумай о других! Как по-твоему, ему это понравится? Ему понравится, когда ты предъявишь ему эту трущобную крыску, которую предпочел его дочери?

– Ему это не понравится, – прошептал Китинг.

– Еще бы! Могу биться об заклад на что угодно, что он тут же вышвырнет тебя на улицу! Он найдет множество таких, кто с радостью устремится на твое место. Как, например, насчет Беннета?

– Ну нет! – прохрипел Китинг так яростно, что мать поняла, что попала в яблочко. – Только не Беннет!

– Да! – торжествующе сказала она. – Беннет! Так оно и будет. «Франкон и Беннет». А ты будешь обивать пороги в поисках работы! Зато у тебя будет жена! О да, у тебя будет жена!

– Мама, прошу тебя… – прошептал он с таким отчаянием, что она позволила себе продолжать, вовсе не сдерживаясь:

– Такая вот жена у тебя будет. Неуклюжая девчонка, которая не знает, куда девать ноги и руки. Робкое и глупое создание, которое будет прятаться от любого мало-мальски значительного человека, которого ты захочешь пригласить в дом. Так ты считаешь себя таким замечательным? Не обольщайся, Питер Китинг! Ни один великий человек не достиг вершины в одиночку. И нечего отмахиваться – лучшим из них всегда помогала женщина, подходящая женщина. Ведь твой Франкон не женился на кухарке, какое там! Хоть на минуточку попробуй взглянуть на вещи глазами других. Что они подумают о твоей жене? Что они подумают о тебе? Не забывай, на жизнь не заработаешь, строя ларьки для содовой! Тебе придется вести игру так, как это видится великим мира сего. Надо стремиться выйти на их уровень. Что они подумают о человеке, который женился на таком затрапезном пучке кисеи? Будут они тобой восхищаться? Доверять будут? Уважать?

– Замолчи! – крикнул он.

Но она продолжала. Она говорила долго, а он сидел, свирепо щелкая костяшками пальцев, и время от времени стонал:

– Но я люблю ее!.. Я не могу, мама… Я люблю ее…

Она отпустила его, только когда улицы сделались серыми от утреннего света. Она позволила ему, пошатываясь, удалиться в свою комнату под аккомпанемент ее последних слов, ласковых и усталых:

– По крайней мере, Питер, это в твоих силах. Всего несколько месяцев. Попроси ее подождать всего несколько месяцев. Хейер может умереть в любой момент, а как только станешь полноправным партнером, ты сможешь на ней жениться, избежав самых неприятных последствий такого брака. Если она тебя любит, она не откажется подождать еще совсем немного… Подумай, Питер… И подумай еще о том, что если решишь жениться сейчас, то разобьешь сердце своей матери. Это, конечно, совершенные пустяки, но обрати на это хоть чуточку внимания. Думая о себе час, подумай и о других минутку…

Он не пытался заснуть. Он, не раздеваясь, несколько часов просидел на своей кровати, и яснее всего в его мозгу проступало желание перенестись на год вперед, когда все уже утрясется, причем безразлично как.

Когда он звонил в дверь квартиры Кэтрин в десять часов, он еще ничего не решил. Он смутно чувствовал, что она возьмет его за руку, поведет, будет настаивать – и тогда все решится само собой.

Кэтрин открыла дверь и улыбнулась – весело и доверчиво, будто вчера ничего не произошло. Она провела его в свою комнату, где яркий солнечный свет заливал стопки книг и бумаг, аккуратно разложенные у нее на столе. В комнате было чисто прибрано, ворсинки ковра улеглись полосками, оставленными пылесосом. На Кэтрин была накрахмаленная блузка из жесткой кисеи, рукава стойко и весело поднимались над ее плечами. В солнечном свете в ее волосах вспыхивали маленькие пушистые искорки. Он на мгновение почувствовал легкое разочарование – ничего зловещего его здесь не поджидало. Разочарование смешивалось с облегчением.

– Я готова, Питер, – сказала она. – Достань мое пальто.

– Ты дяде сказала? – спросил он.

– Да. Вчера ночью. Он все еще работал, когда я вернулась.

– И что он сказал?

– Ничего. Просто засмеялся и спросил, какой я хочу свадебный подарок. Но он так смеялся!

– Где он? Разве он не хочет хотя бы познакомиться со мной?