Иван Грозный. Сожженная Москва
Часть 75 из 93 Информация о книге
– Я – Никита Терин, воевода, – вышел вперед опричник. – Чего нашел? – А кто знает? Вот! – указал он на участок свежей земли. – Как нашел? – Так по нужде отошел, у куста хотел встать, а тут нога и провалилась по ступню. Удивился, с чего? Кругом трава прошлогодняя, молодая тока появляется. Пригляделся, а трава-то кусками уложена. Справил нужду, поддел саблей кусок, дерн и отвалился, за ним второй кусок, третий, вот и появилось не пойми что. Под дерном земля, но не утрамбованная, рыхлая. В других местах рядом такой нет. Сам раскапывать не стал, сообщил десятнику. Лука подошел, поглядел, велел Даниле до тебя идти. – Так и было, воевода, – кивнул стоявший рядом Огнев. – Надо бы раскопать да поглядеть, чего тут. – Отправь пару ратников к обозу, пусть лопаты возьмут да полог и сюда, – велел Бордак. – Ага, слушаюсь, – кивнул Огнев и тут же отправил ратников. Те вскоре вернулись с инструментом, и Михайло сказал им: – Копайте! Ратники приступили к работе. Сняли грунта нет ничего, около локтя (примерно сорок пять сантиметров), уткнулись во что-то, и один из копателей проговорил: – Тут чего-то захоронено. – Доставайте! Через некоторое время опричники вытащили из земли нечто продолговатое, завернутое в холст и перевязанное веревками. – Никак тело чье-то? – воскликнул Парфенов. – Разворачивайте! – наказал Бордак. Ратники срезали веревки, развернули холст и отошли. Пред всеми предстал начинающий гнить труп бабы. От нее шел приторно-сладкий запах. Одета в сарафан, волосы длинные, окровавленная, большие ногти на пальцах. – Чего это? – проговорил один из копателей. – Не видишь, мертвая баба. И удавлена бечевой, гляди, рубец на шее виден, – сказал Огнев. – Да она еще и брюхата. – Какая тварь прибила бабу на сносях и за что? – покачал головой княжич. – То мы вряд ли узнаем, – ответил Бордак. – Хотя кто знает… Повезем в Тулу. Бабу по лицу еще можно узнать, прибили ее не позже осени. – Да, дела! – протянул Огнев и взглянул на Терина: – И дернул тебя черт сюда справлять нужду идти! – Да я разве ведал, что тут такое? – Заворачивайте, обвязывайте и в телегу, там, где сено, – велел Бордак. Кривясь и морщась от запаха, ратники сполнили наказ воеводы. Михайло выехал на дорогу, где его видел дозорный Сашко Сизов, махнул рукой вперед, что означало, коли все спокойно, дозору идти дальше. За головным дозором пошла и дружина. В крепость вошли через ворота Никитской башни, когда солнце встало над горизонтом. Ратники помолились на ближайшую церковь, проехали через посад или острог к каменному Кремлю, где находился дом воеводы. Князь Иван Юрьевич Голицын, воевода Тулы, сам решил встретить опричную дружину. Ведал о ней, получив известие из опричного двора заранее. Бордак подал сигнал остановиться. Он и Парфенов соскочили с коней, подошли к воеводе. – Приветствую, Иван Юрьевич, – проговорил Михайло. – И я приветствую тебя, князь! – вторил ему Парфенов. – Вам тако же долгих лет! Как прошли путь от Москвы? – Без происшествий, если не считать одну находку, что сделали в десяти верстах от крепости, в лесу. – Что за находка? – спросил тульский воевода. – Да вон, в одной из телег обоза лежит. Треба тебе взглянуть на нее. – Идем, посмотрим, заинтересовали вы меня. – Поначалу, может, дашь команду разместить дружину на отдых? Треба коней в конюшню поставить, обтереть, напоить, накормить. Баньку для ратников истопить, трапезу приготовить. Рано утром после молитвы и трапезы двинемся далее на Мценск. – Да, конечно, обождите. Воевода окликнул слугу: – Тихон! Подь! – Тут я, князь! – Я наказывал приготовить все для постоя дружины, исполнено? – Знамо, исполнено, князь! – Тогда займись обустройством ратников и коней. Организуй баню, передай в поварню, дабы сготовили кушанья. – Слушаюсь, Иван Юрьевич! После команды прислуге воевода с Бордаком и Парфеновым прошли к телеге. – Что это? – спросил воевода, завидев свернутый холст. – Погодь, князь, сейчас увидишь. Бордак велел возчику развернуть холст. Ратник, исполнявший обязанности возницы, закрыл тряпицей нос и полез в телегу. Вскоре труп бабы увидел и воевода тульский. Он подошел вплотную, взглянул в лик убитой и проговорил: – Вот оно, значит, как, нашлась. – И крикнул за спину: – Приставов ко мне, и губного старосту предупредить, чтобы шел сюда! Появились приставы. Те же ратники, но состоящие на иной службе, нежели воины городской рати. – Звал, Иван Юрьевич? – поклонился князю старший из них. – Звал. Глянь в телегу. Старший пристав взглянул, вскрикнул: – Ух ты, твою же ногу об городьбу! Так это же Клавка Корчага, пропавшая осенью! – Что делать, ведаешь? – Само собой! – Давай ко мне Демида с его девой Лидкой. И быстро! – Слушаюсь! – Кто эта Клавдия? – спросил у Голицына Михайло. – Жена одного ремесленника, что проживает в остроге. Осенью ремесленник Корчага заявил, что жена его сбежала с торговцем из Калуги. Она была на сносях, и Корчага сильно убивался от ее поступка, просил возвернуть. Но то и моя обязанность, послал человека в Калугу. Там Клавдии не оказалось. Как и торговца, что назвал Корчага. Тот вообще неизвестен в городе. А разве подобное может быть? Это холопов всех не знать могут, а не торговых людей. Поручили заняться сим делом старосте губному. Усилили поиски, без толку. А она, оказывается, с осени в лесу мертвая. Но ничего, скоро узнаем правду. – Узнаем ли? Коли кто видел бы, как уезжала баба, – выказал сомнение Парфенов. – Тогда нечто другое один из ратников городской стражи видел, кое-что подозрительное есть. Осенью Клавдия пропала, а до того Корчага привел на подворье молодую девку, Лидку. Ей восемнадцать годов, сирота, была в услужении московского боярина, который потом, дав вольную, выгнал ее, застав с молодым холопом в амбаре. Она и явилась сюда. Всю историю рассказывать смысла нет, скажу, что по городу пошел слух, будто она девка гулящая, сама же дюже хороша собой. Вот Корчага и прибрал ее. Потом уже другие слухи поползли, вроде как ремесленник спит с нею. Жене-то под тридцать лет было. Долго родить не могла, а тут понесла. И вдруг молодая девка объявилась. Сказывали, скандалы в семье начались. А потом Клавдия исчезла. Вот, – он кивнул на телегу, – нашлась, удавленная и тайно захороненная. – И что? – спросил Бордак. – Улик против ремесленника, как понимаю, нет? – Покуда нет. Поглядим, как поведет себя Корчага, а потом строго возьмемся за девку его. Той молчать выгоды нет. Все поведает, коли поймет, что за убийство плаха ей с пытками грозит. – Пошто не чинил такое следствие ранее? – Повода не было. Ведь Корчагу жена могла и обмануть, и он мог не знать, что мужик, с кем она бежала, торговец с Калуги, а не с другого города. В общем, была баба и пропала, чего терзать Корчагу? А сейчас – другое дело. – А что ты молвил о ратнике городской стражи? – Есть такой, что видел, как осенью, где-то в сентябре, рано поутру ремесленник на повозке из города выезжал. И направился как бы в сторону Москвы. Следствие этому значения не придало, мало ли куда ремесленник поехал? Товар свой сбывать, он обувку разную шил… Речь князя прервали приставы, что доставили в повозке ремесленника. Тот вылез, бледный, нервный, заметно было, что не по себе мужику. Его подвели к вельможам. Он тут же поклонился и, сорвав с головы шапку, завопил: – За что меня приставы схватили, князь?