Я был на этой войне

Чокнувшись, мы выпили.

— Вячеслав Николаевич, а снайпера почему не привезли?

— Сам знаешь, наверное. Клей, Семен, Американец да и другие уже успели рассказать? Умер он от сердечной недостаточности и от полученных ран, а остальное — не твоего ума дело. Рассказывай, какие новости. Война еще не кончилась?

— Не-е-ет, — протянул Пашка, — не кончилась, а вот дан приказ форсировать взятие гостиницы «Кавказ». Обещают поддержать авиацией. А потом всю бригаду кинут штурмовать площадь Минутку с дворцом Дудаева.

— Вот там и ляжем, потому что одной бригадой самоубийственно штурмовать такой комплекс. Что еще?

— Во втором батальоне начальника штаба ранило. И сидит там вместе с ними певец Шевчук из «ДДТ». Слыхали об этом?





Глава 3




— Нет, этого я не слышал. Что он там делает?

— Да ничего, приехал на «Северный» концерт давать, а там и попросил, чтобы на передовую его вывезли. Всю свою бригаду оставил в аэропорту, а сам попал к нашим, кто же знал, что второй батальон потом обложат так, что и не выберешься. Вот там и сидит, мужики по рации сообщили, что парень классный, не боится, сам в бой рвется.

— Сейчас, чтобы его вытащить, глядишь, и бросят на прорыв дополнительные силы и возьмут «Кавказ». А там и всех раненых на «Северный» и вывезут, а там домой.

— Москвич, который приехал, все ходил да выспрашивал у солдат, как живем, как воюем, все в душу лез.

— Так послал бы этого звиздюка на хрен, и дело с концом. Дальше фронта тебя уже не пошлют. А то, что он делает, — так у нас свой замполит есть, которого мы с тобой в работе и в бою видели. Не прячется за солдатскими спинами и свою пайку под койкой не жрет. И не устраивает всякий раз показушных мероприятий. Ладно, с этим презервативом я еще разберусь. Вот только где же я его видел, хоть убей, не помню. Но где-то мы с ним общались.

— Он говорил, что воевал в Приднестровье, что там тоже было нечто похожее. Вы же тоже там были, может, там и встречались?

— Может, и встречались там. Только, Пашка, я тебе скажу, что в Приднестровье, конечно, классная заварушка была, но по сравнению с Чечней это невинные забавы на свежем воздухе, там бои в основном были классические, позиционные, правда, Бендеры и Дубоссары пару раз переходили из рук в руки, а так по сравнению с местным дурдомом — пионерский лагерь «Солнышко».

Тут я заметил, что у Пашки на шее болтается патрон на веревочке — древний солдатский амулет, предполагающий, что это именно тот патрон, который был отлит для тебя. Ах, если бы это было так. Расслабляют эти амулеты, притупляют бдительность. Я усмехнулся:

— Ты гранату за кольцо лучше бы подвесил, а я дернул, или мину, или снаряд, откуда знаешь, что для тебя пуля отлита, а не осколок от бомбы, а? А может, плита от дома, давай, на шею все вешай, пригодится. Помнишь, как из танкового батальона нашли бойца, удавленного вот такой же шелковой веревочкой с патроном? И не спас он. Так что, Паша, не будь быком — сними эту веревочку, а патрон используй по назначению.

Так за балагурством я потихоньку умял продукты, стоявшие на столе, и, отвалившись к стенке кунга, достал снайперские сигареты, затянулся. Промокли, похоже, от моего пота, да и на улице не май месяц.

— Паша, есть сухие сигареты?

— Есть, — он протянул мне пачку «Памира», или, как мы их называли, «Нищий в горах». Потому что там изображен на горном перевале какой-то оборванец с изогнутой палкой в руках, в курортной панаме и бурке, басмач, дух, одним словом. — Берите, Вячеслав Николаевич, на печке еще сушатся, и свои давайте, подсушим.

Я взял пачку, покрутил ее в руках. Закурив, спрятал пачку в карман.

— Бумагу дай, рапорт о снайпере и Семенове буду писать.

Пашка дал бумагу, присел рядом:

— К командиру прибыли казаки, просятся воевать. Привезли с собой рекомендательные письма от командующего, — негромко сказал Пашка, убирая с импровизированного стола остатки моего ужина, пока я писал рапорт.

— Ну что же, хотят воевать за русскую идею — пусть воюют, в Молдавии они хорошо рубились, и оружие сами себе в бою добывали, — бросил я, не отрываясь от бумаги.

— Вот и Бахель то же самое сказал и отправил их к разведчикам. Пять человек их.

— Попозже надо будет зайти познакомиться.

Вдруг где-то поблизости завязалась отчаянная перестрелка. Мы с Пашкой кубарем выкатились из кунга. Я судорожно натягивал на себя бушлат, на руке болтался подсумок с парой запасных магазинов. При нападении на штаб каждый офицер, солдат знал свою зону ответственности и свое место, свой сектор обстрела. И поэтому, не суетясь, мы кинулись к окопчику, пару дней назад отрытому Пашкой.

Стреляли длинными очередями, значит, огневой контакт был близкий. Из темноты кто-то командовал:

— Северо-восток, белая пятиэтажка, замечена группа пехоты численностью до десяти человек, возможен отвлекающий маневр.

В опустившихся сумерках ничего толком не было видно, только размытые силуэты. Тут кто-то начал запускать осветительные ракеты. Пашка тоже выпустил пару штук, и я заметил, как метрах в тридцати в нашу сторону ползут духи. Одеты они были в хороший турецкий камуфляж, выгодно отличавшийся от нашего и по рисунку, и по качеству ткани. Попадется дух моего размера — раздену. Вон в Приднестровье поймали мы одного полицейского, а как раз май месяц, жара порядочная, а я в сапогах яловых парюсь, чуть ноги не сгорели, а тут фраер в ботинках с высоким берцем. Тогда они были дефицитом, да еще и афганский, облегченный вариант с усиленной подошвой, чтобы по горам лазить. Ну, я его и разул. Тогда в Молдавии мы не убивали пленных, все-таки такие же православные, а воевали из-за дуболомов-политиков. Вот и сейчас я в этих ботиночках, три года уже я их ношу, и ничего, правда, товарный вид потеряли, зато сейчас такие уже не делают. Может, и с меня вот так же кто-нибудь и сдерет их. Может, с живого, а может, и с мертвого. Одному Богу известно.

Я тронул Пашку за локоть и показал на группу духов.

— Давай, — шепнул я.

И мы открыли огонь, били прицельно короткими очередями. В свете ракет было видно, как вздымаются вверх фонтанчики земли, грязи, снега. Духи, поняв, что обнаружены, открыли ответный огонь. Они находились в менее выгодном положении и поэтому, отползая, стреляли длинными очередями. Кто-то начал стрелять из подствольника, отрезая им путь к отступлению. Вдруг сзади нас ударил пулемет, да что же они, сволочи, решили нас в кольцо взять?

Не выйдет, ублюдки! Я почувствовал, что уходит дневная усталость, что вновь пьянящий азарт боя меня захватывает, кровь толчками начала поступать в голову, выгоняя остатки хмеля.


— Пашка, прикрывай, а я из подствольника этих сук обработаю, — с азартом проговорил я, подготавливая подствольничек к бою.

— Ну, родимый, не подведи, — бормотал я, засовывая первую гранату в подствольный гранатомет.

«Бах», — сказал подствольник, выплевывая гранату в сторону духов, перелет, я учел, делая поправку. Второй выстрел. Е-е-есть. Граната разорвалась прямо среди расползающейся пехоты. Двое закрутились на месте, видимо, подраненные, а третий поднялся на колени, схватившись за голову, а затем, не разжимая рук, рухнул лицом в грязь.

— Готово, спекся, — в азарте проговорил я, тем временем высматривая следующую цель. Но остальные духи попрятались за обломки камней и из темноты начали нас поливать из своих автоматов. Теперь уже висящие в небе ракеты работали против нас, показывая наши стрелковые позиции.

Позади нас разорвалась граната из подствольника. У них, значит, тоже есть подствольники. «Не с одного ли мы склада их получали?», — подумал я, горько усмехаясь своим невеселым мыслям.

Я перешел с подствольника на автомат, высматривая, откуда ведется огонь. Сзади раздался топот, мы обернулись, наставив оружие в темноту, готовые открыть огонь. Это был Рыжов Юрка.

— Тьфу, балбес, напугал, — сказал я, вновь возвращаясь к своему занятию.

— Да, тут веселей, чем с этим гнусом московским сидеть. Гундит, гундит. И это у вас не так сделано, и этот документ не так отработан. Не надо писать, что попал в плен, а надо указывать, что незаконно удерживается незаконными вооруженными формированиями. Рекомендовано своими силами развивать наступление на гостиницу «Кавказ». Взять в кратчайшие сроки, а затем перемещаться в сторону Минутки и с ходу брать ее. — Юрка немного помолчал и добавил: — В лоб ее брать.

— Пошли они на хрен. Им надо, вот пускай и берут, а нам авиации побольше, и пусть долбит, — зло проорал я, отстреливаясь в темноту. После Юркиных известий меня разобрало, и я начал лупить длинными очередями. — Я, Юра, из подствольника одного снял, двое вон крутятся на месте, видать, раненые.

По раздававшимся выстрелам мы поняли, что духи просто так уходить не хотят, где-то за спиной заговорила «Шилка», та самая, которую установили сегодня. Ну, она сейчас изрубит всех в капусту с ее скорострельностью и калибром. Юрка вместе с Пашкой тоже весело, с азартом поливали темноту из автомата длинными очередями, не давая духам поднять головы.

— Слава, этот московский мудак говорит, что где-то видел тебя. Говорит, что в Кишиневе.

И тут меня осенило.

Все вспомнил. Когда нас из Кишинева ночью в гражданке без документов перебрасывали через линию фронта в Приднестровье, а затем обратно, этот урод сидел в кадрах главкомата Юго-Западного направления. Потом этот главкомат передали, переделали в министерство обороны Молдовы. Этот хлыщ остался работать в том же отделе и на той же должности. А наши личные дела попали в руки молдаван. В итоге нас объявили военными преступниками, и вот я к нему прихожу, прошу отдать мое личное дело, а тот в позу — нет. Вы, мол, преступник, а я не хочу быть вашим пособником и рекомендую немедленно уйти, иначе вызову наряд и вас арестуют. Перекрасился, сука, но, видимо, и ему пришлось оттуда драпать. Через пару месяцев была объявлена амнистия, и я теперь — пока — не преступник.

Духи вновь возобновили обстрел из подствольников наших позиций. За спиной в темноте кто-то заорал после разрыва гранаты. Черт, кого-то из наших ранило. В темноте мы заметили вспышку от выстрела и переместили свой огонь туда. Через пару минут оттуда раздался вопль и какой-то шум.

Еще несколько минут мы азартно продолжали палить в направлении противника, но ответа не последовало, видимо, духи, получив отпор, отошли. Идти и проверять в темноте свою теорию никакого желания не возникало. Рассветет — разберемся.

— Видимо, старый хозяин приходил за своим коньяком, — пошутил Юрка.

— Забыл, козел, видать, что написано у Маркса во втором томе «Капитала» на 2 странице в первом абзаце.

— А что там написано, Вячеслав Николаевич? — поинтересовался из темноты Пашка.

— Все очень просто — было ваше, стало наше, экспроприация экспроприаторов. Не дергались бы, и мы бы не пришли.

— Там что-нибудь осталось еще выпить? — поинтересовался Рыжов у меня.

— Осталось, не переживай, а ты что, с бесцветным не выпил? — ответил я.

— Выпили, но он, сука, морду воротит. Мы не коньяк ему предлагали, а водочки налили. Он, гад, поинтересовался мимоходом, а нет ли у нас каких-либо трофеев.

— Москвич, тьфу, язви его в душу, — я сплюнул на землю, сам тем временем в кромешной темноте на ощупь снаряжая опустошенные автоматные магазины. — Вроде тихо. Пойдем потихоньку, а то мне еще надо закончить рапорт и на совещание к Сан Санычу идти.

— Пойдем. Пашка, остаешься за часового, если что — шуми, прибежим и отобьем тебя от злого чечена, — пошутил Юрка.

Мы выбрались из окопа и, отряхивая с грязных брюк прилипшие куски грязи, пошли в свой кунг. Рядом в темноте шли офицеры, разбредаясь по своим машинам, готовиться к совещанию.

— Эй, народ, кого там ранило? — крикнул я в темноту.

— Водителя у связистов, Ларионова. Все нормально. Осколок ногу прошил навылет, кости целы. Сейчас в медроте лежит. Жить будет, — ответил из темноты голос, похоже, что замкомандира по вооружению Черепкова Павла Николаевича.

— В медроте скоро уже класть раненых будет некуда, надо прорываться из окружения и вывозить их, а то не сбережем, — сказал громко Юрка, подходя к нашей машине.

— Надо обмозговать и предложить отцам-командирам, — подхватил его идею я.

— Давай по сотке хлопнем и пойдем послушаем бредятину московского прыща, — сказал Юрка, скидывая автомат в угол кунга, — а то мне одному надоело слушать. По московским выкладкам выходит, что мы воевать не умеем, что надо воодушевить людей, чтобы они представили, что это штурм Берлина, а дудаевский дворец — это Рейхстаг. Паранойя какая-то. Им дай волю, так ради своих громких реляций о победах эти ублюдки нас штабелями будут укладывать, — Юрка все больше распалялся, тем не менее это не мешало ему попутно разливать коньяк и открывать вкусные заморские сардины в масле.

— Ладно, Юрок, не шуми, сейчас выпьем и на совещании отмудохаем этого жополиза. Не переживай. Что бы эти маразматики ни придумали выполнять — то мы и будем. А с той артподдержкой и с обработкой объектов с воздуха, какие сейчас, мы каши не сварим. Пошел он на хрен. Ну, — я поднял стаканчик с янтарной жидкостью на уровень глаз, посмотрел на игру света, — поехали, за нас, за хороших парней и за смерть дуракам.

— Как же, дождешься от них, — Юрка и не собирался остывать и все продолжал кипятиться. — Как ты ни воюй, а счет все равно будет в пользу дураков, как будто специально на чеченов работают, лишь бы побольше наших угробить.

— Ладно, Юра, не ори, надо подумать, как раненых вывозить, один черт от нас не отстанут, пока наступать не начнем, а в наступлении раненых добавится, сам знаешь арифметику. По-моему, надо поутру взять разведчиков за задницу, третий батальон, что там у них еще может ездить, и прорываться, иначе людей положим без счета. Выпьем, — я поднял еще раз свой стаканчик и, не чокаясь, выпил. Юрка выпил свой.

При отправке, так как мы не были укомплектованы до конца, нас усилили одним батальоном из Новосибирска. По плану мы должны были укомплектоваться к осени и выехать в Таджикистан для вливания то ли в 201-ю дивизию, то ли в миротворческие силы, один хрен, воевать неизвестно за кого и для чего. Вот и прибыл к нам этот батальон на новых, экспериментальных БМП-3. С виду и по замыслу машина великолепная, но на самом деле — дрянь. Напичкана электроникой, что твоя иномарка, читатель. Но сделано нашими, то есть российскими производителями. Вот мы с ними и хлебнули лиха по первости, на ходу стрелять он не может, от тряски отказывает электроника. Система наведения, прицеливания вся на электронике, вот и клинит, язва ее возьми. А если стреляет, то, тварь этакая, не едет, тоже что-то связано с электроникой. Одним словом — «сырая», страшная машина. В первых числах января из-за отказа этой долбаной электроники погибло в третьем батальоне двадцать четыре человека. Страшная статистика. И все из-за того, что не доведенную до ума технику поставили в войска, да еще и в зону боевых действий. Спалили ее немало, штук пять уже потеряли. Сейчас отвели ее в безопасное место и используют либо как пулеметные гнезда — пушка после первого же выстрела на полдня заедает — либо как такси, для переезда по более-менее безопасным районам. Руки бы оторвать тем гадам, кто принял эту сыромятину на вооружение.

Пропустив по второй, послушал рассказ Юрия о том, как кипятился московский тезка после моего ухода, — мол, на войне некоторые офицеры позволяют себе вольности по отношению к старшим по званию и должности, дисциплина падает и т. д. и т. п. Потом мы с напарником, еще раз послав всю московскую дурость подальше, допили бутылочку и в добром расположении духа направились на совещание. Наши души переполнялись желанием преподать перед всеми офицерами бригады урок вежливости и военного искусства московскому проверяющему. На войне одно отношение к проверяющим — дальше тебя уже не пошлют и хуже не сделают, а если замечание объявят, так это не триппер, повисит и отвалится. Кстати триппер — это, уважаемый читатель, «офицерский насморк». И, будучи курсантами, добрая половина офицеров успела переболеть, и в армии, в отличие от гражданки, данное заболевание не считается чем-то постыдным. Всякое бывает.

На совещании у каждого командира было свое место. Мы как офицеры штаба сидели неподалеку от начальника штаба. Зал для совещаний размещался в бывшем детском спортзале, который потом стал у чеченского хозяина гостиной, он смонтировал здесь неплохой камин, который сейчас вовсю топили его же мебелью. Кстати, красное дерево горит очень плохо, много дыма, мало тепла.

Во главе большого обеденного стола сидел командир бригады. Было видно, что с дороги он даже не успел умыться, и, судя по его настроению, второму батальону сейчас не сладко. За спиной переговаривались, я повернулся — там сидел исполняющий обязанности начальника разведки. Рожа его была такой же пропыленной, как у комбрига. Я понял, что, скорее всего, они были вместе. И поэтому спросил: