Я был на этой войне

— Меня на хрен послал, причем так откровенно, и не извинился, прикидываешь, Саша?

— Ну, я ему задам, засранцу.

— Саша, так как мы нашли общий язык, предлагаем тебе оказать нам гуманитарную помощь.

— Так вы и так уже набрали.

— Ложь, поклеп и навет, — с пафосом произнес Юрий, — мы не украли, а купили за пять долларов. Или пять тысяч рублей. Темно было, а доллары и рубли лежат в одном кармане. Правда, Слава?

— Истинная правда, сам расплачивался. Но сдается мне, что твой хренов помощничек пытается утаить от тебя часть незаконно заработанной выручки. И купили мы у него всего-то упаковочку пива, ма-а-а-ленькие такие баночки, и блок «ментовской любви», а ты не хочешь нас снарядить в путь-дорожку по полной программе.

— Представляешь, — Юра тоже вошел в раж, — убьют нас, тьфу-тьфу-тьфу, конечно, а ты будешь переживать, что не дал нам трех палок хорошей колбасы, водки московского завода «Кристалл», пары бутылочек хорошего коньячку, ну, сыра, конечно, и еще там по мелочи. И мы будем являться тебе по ночам, и будем протягивать к тебе руки и говорить, — тут мы как вампиры стали протягивать к нему руки: — «Зажал хавчик, гад!»

— Да, Саша, — вмешался я, — без пары упаковок пива и хороших сигарет я уже точно не сдохну, но к пиву неплохо бы добавить рыбки сушеной, а еще…

— Хватит, придурки. Дайте, тетенька, воды напиться, а то так есть хочется, и переночевать негде, — передразнил нас Саша. — Если бы вы мне жизнь не спасли, то сидели бы уже в комендатуре на казенных харчах.

— Так я тогда во время боя и говорю Славке: «Смотри, Слава, какой хороший капитан погибает. Давай его спасем, а он, когда станет комендантом, будет нас до окончания войны кормить». Слава, это правда?

— Чтоб я сдох, правда. Юра, а было бы неплохо недельку-другую половить вшей в комендатуре, а? Трехразовое питание, чистое белье, можно раздеваться, баня! — я мечтательно закрыл глаза и потянулся до хруста в суставах. — Кайф! Саша, а может, ты сдашь нас, а твой пидор через две недели изменит свои показания, мол, обознался, и нас выпустят, а там, глядишь, и война закончится. Подумай, Саша? Я тебе коньяк поставлю.

— Нет, вы точно идиоты. Недаром вашу бригаду духи называют «собаками», загрызете, с ума сведете кого угодно.

— Мы сейчас пойдем к командующему, послушаем, как он будет нас агитировать идти на Минутку. Так вот, я, Слава, думаю предложить, чтобы он этот свой полчок с охраны аэропорта снял и на Минутку кинул, а нас на его место. А после Минутки, когда вы ее возьмете, и мы можем дальше воевать. Как, Саш? Кстати, ты здесь всех девочек перепробовал?

— Нет, они здесь все поделены, так что в чужой огород не суйся.

— Так поделись на пару дней, мы ее потом привезем, не жадничай!

— Придурки, чистой воды придурки.

Из штаба показался порученец, который позвал нашу группу штабных офицеров к командующему.

— Саша, мы минут сорок будем у командующего, ты гуманитарную помощь не забудь, а то будем по ночам являться. А своему нукеру передай, что если будет хамить или звиздеть в наш адрес что-нибудь, то легким испугом не отделается. Жди, и мы вернемся. Только очень жди, — перефразировал я слова известного стихотворения на прощание. — И пива, родной, еще пива не забудь, а остальное — это уже обязательно.

Юрка, дурачась, послал Сашке воздушный поцелуй.

— До встречи, дорогой! Жди в гости!

Сашка плюнул в сторону, показывая свое отношение к нашему дуракавалянию. Проходящие мимо солдаты с удивлением смотрели на сцену нашего прощания.

Мы пошли вслед за своими офицерами в задние аэропорта, на ходу торопливо докуривая сигареты и выбрасывая окурки. На войне обычно курили, пряча сигарету в кулак, чтобы в темноте снайпер не заметил. Эта привычка работала и днем. Так легче. А то днем одни повадки, а ночью — другие, так легко запутаться и сделать роковую ошибку.

Всей группой вошли в зал, где сидели уже командующий группировкой генерал-майор Ролин и наш генерал Захарин. В прошлом он носил армянскую фамилию, но после распада Союза ему порекомендовали ее сменить, и вот из Авакяна он стал Захариным — взял фамилию жены.

Окна в зале для совещаний были заложены мешками с песком. Горел свет, который не освещал углов, где сидели люди-тени: связисты, ординарцы, порученцы и еще много всякого народа из тех, кто помогал генералу или просто подхалимничал.

— Прошу садиться, товарищи офицеры, — Ролин встал и за руку поздоровался с Бахелем, остальным просто кивнул.

— Я только что говорил с министром обороны Грачиным. На высшем уровне, — Ролин подчеркнул этот «высший уровень», — принято решение штурмовать комплекс зданий, расположенный на площади Минутка. Операцию поручено возглавить мне, а выполнять эту сложную и ответственную миссию — вашей бригаде.

В конце его выступления голос стал торжественный. Интересно, с Карповым они не у одного ли учителя учились? Хотя этот вроде не москвич. Хрен разберет в этой ставке, ху из ху.

— Нашей оперативной группой разработан план, согласованный с Генеральным штабом и утвержденный министром обороны. Генерал Захарин только что закончил ознакомление с ним. Прошу и вас также внимательно слушать. Правильное его выполнение позволит в кратчайшие сроки ликвидировать силы боевиков во главе с Дудаевым, дислоцированные в Госбанке и так называемом Дворце Дудаева, — он начал водить пальцем по карте, расстеленной на столе (судя по выражению лица Захарина, тот был не в восторге от этого плана), — остальные здания малозначительные и не представляют для нас особого интереса.

Удивительно, что военный человек, тем более при планировании такого кровопролитного сражения, так пренебрежительно относится к соседним зданиям, где также расположились боевики, ни слова не говорит о двух мостах, выходящих на площадь. Они-то хорошо охраняются и как пить дать заминированы.

В армии есть ближайшая задача, последующая и главная. Всегда начинают с ближайшей задачи, а затем, развивая тему, доходят до главной. Ну а если начинают с главной задачи, тем более не упоминая о промежуточных, да и еще называя такие персоналии, как Дудаев, то это голая политика. Политика для военного — это смерть, верная гибель, потому что эти придурки не думают о загубленных жизнях и последствиях, им важен результат, и как можно скорее. Цель оправдывает средства. Иезуитская аксиома.

Мы все уперли взгляды в карту, выходило, что мы должны на полном ходу проскочить мосты. А если не удастся, или проскочит только часть войск, а затем духи взорвут мост? То тогда тех, кто проскочил, самых резвых, самых первых вырежут на наших глазах, как баранов. Никому эта авантюра не нравилась. Мы профессиональные военные, и рисковать жизнями, как своими, так и чужими, мы учились с первого курса военного училища, но вот так абсурдно гибнуть, ну нет — увольте. У всех присутствующих помрачнели лица, все поняли, что если сейчас не отстоим свою позицию, то смерть Майкопской бригады покажется детским лепетом на лужайке. Тем более что это даже не железнодорожный вокзал, а резиденция их президента, символ национальной гордости. Тут надо или атомную бомбу кидать, чтобы разом со всем покончить, либо авиации и артиллерии долго и упорно трудиться.

Из тени выдвинулся так называемый начальник штаба группировки полковник Седов. О нем мало кто знал, но война часто выносит и великих полководцев, и великих бездарей на вершину военного Олимпа. Про Седова я ничего не мог сказать, но если это он разработал план, лежащий перед нами на столе, то он не бездарь, а военный преступник или, вернее, — преступник в погонах. Седов начал говорить. Голос у него был хорошо поставлен. Чувствовалось, что не тушуется перед Ролиным и выступать ему уже приходилось не раз. Судя по выправке и обветренному лицу, не из Генерального штаба, а строевой офицер. Послушаем.

— Товарищ генерал, товарищи офицеры, — начал Седов, — противник сосредоточил основные силы в районе площади Минутка.

«Тоже мне новость», — подумал я.

— Поэтому для того, чтобы окончательно сломить сопротивление противника, деморализовать его и выбить из города, вам предлагается осуществить план, утвержденный министром обороны и одобренный Верховным Главнокомандующим, — теперь уже казалось, что Седов любовался сам собой. Его прямо распирала гордость от самомнения и от того, что его план — а в авторстве уже не было никаких сомнений — утвердил Сам.

— Вам необходимо форсированным маршем захватить мосты через Сунжу и стремительно ворваться на площадь Минутка, затем осуществить захват и уничтожение живой силы противника в здании государственного банка и резиденции правительства Дудаева, так называемом Дворце Дудаева, — продолжал петь Седов.

«Здравствуй, жопа, Новый год», — пронеслось у меня в голове.

— Для захвата комплекса зданий вам придаются части воздушно-десантных войск, морской пехоты и ленинградский полк. Вас также будет поддерживать авиация и артиллерия.


Самое интересное, что практически не указывались наименования частей и количество авиации и артиллерии, которые собирались нас поддерживать. Что это, одна эскадрилья и один артдивизион? Короче, вопрос не проработанный, сырой, и в случае провала их сценария всю ответственность взвалят на нас. Веселая перспектива!

— Штурм назначен через два дня. За эти два дня вам необходимо форсированно овладеть гостиницей «Кавказ», затем передать ее (кому?) и двинуться на площадь Минутка, — казалось, что все предельно ясно Седову, и, естественно, нам, и поэтому, воодушевленные, мы должны будем прямо отсюда рвануть и на черном коне взять Минутку. Маразм! Маразм! Маразм!

— Товарищ генерал, товарищи офицеры, я закончил. У кого будут вопросы? — судя по тону, которым он спросил, похоже, он полагал, что вопросы будут задавать дегенераты и дебилы — что можно от этой сибирской «махры» ждать?

— Какими вы располагаете данными о численности гарнизона на площади Минутка, об их вооружении, заминированы ли мосты? — негромко, но жестко спросил комбриг, выдвигаясь из тени.

— Численность живой силы боевиков не превышает трех-четырех тысяч человек,[9] вооружение — обычное стрелковое, плюс подствольники, РПГ-7, легкие пехотные минометы (слабо бегать под минометным огнем по площади?).

— А мосты?

— Мы не располагаем точной информацией о минировании мостов. На подступах ведется плотный огонь, повсюду находятся засады и секреты противника, поэтому не представилось возможным уточнить данный вопрос. Но мы постоянно работаем в данном направлении. И товарищи из местной оппозиции постоянно помогают нам.

Мы все широко улыбнулись. Чечен чечену глаз не выклюет, а вот неверного гяура сдать — первое дело.

— Вы зря смеетесь, — Седов занервничал, — сейчас в Москве с подачи оппозиции рассматривается вопрос о том, что наше вторжение и бессмысленно жестокие действия нанесли экономике республики непоправимый ущерб, озлобили людей. Партизанское движение приобретает все большую популярность (прозрели). И в связи с этим есть мнение, чтобы боевиков ни в коем случае не убивать, а разоружать и отпускать по домам, потому что в большинстве своем они скромные, запуганные крестьяне, а скоро весна, сев. Иначе — голод в республике.

— Ну и хрен с ними! — в гробовой тишине вырвалось у меня. Все тут же прыснули от смеха, а на меня обратили внимание и Ролин, и Седов. Юрка толкнул меня в бок, но было уже поздно.

— Вы, видимо не понимаете, товарищ… — тут Седов посмотрел на мои погоны и, не увидев звездочек, продолжил: — А, кстати, почему вы без звездочек?

— Снайпера боюсь, товарищ полковник, — ответил я как можно скромнее, хотя меня так и подмывало на скандал.

— Ерунда все это, вы думаете, что снайпер смотрит на звездочки? Нет. А как вы личным составом руководите, если знаки различия отсутствуют?

Я уже приготовился к длинной нелестной тираде по поводу звездочек и того, что думаю насчет его гнусного плана. Я не герой, но на войне понимаешь, что хуже тебе уже вряд ли будет, разве только если ранят. А так — пошли все эти умники на хрен. Хотите уволить — пожалуйста!

Но меня опередил Бахель, он, видимо, понял, что сейчас из-за меня может произойти скандал, и поэтому начал:

— Товарищ генерал, мы позже разберемся, почему отсутствуют звездочки у капитана Миронова. Это я разрешил офицерам не носить знаки различия. Меня сейчас больше волнует предстоящая операция. Такие сжатые сроки не позволят моей бригаде, которая не выходит из тяжелых боев, форсированно, без соответствующей подготовки приступить к реализации вашего плана (на «вашем» Бахель сделал упор), также я предлагаю немедленно отдать приказ о нанесении массированного бомбового и артиллерийского ударов по комплексу зданий. Удары наносить непрерывно до начала операции по захвату площади. За два часа до начала операции силами диверсионно-разведывательных групп из частей воздушно-десантных войск захватить мосты и не допустить их подрыва. Кстати, что это за части, с которыми нам предстоит взаимодействовать? Брать в лоб площадь Минутка считаю неразумным и самоубийственным. Я не буду выполнять приказ, который по своей значимости равносилен расстрелу людей.

— Да ты понимаешь, полковник, что говоришь! — начал бушевать Ролин. — Да я сейчас позвоню Грачину, и тебя под трибунал! Да я просто тебя сейчас возьму и арестую, и ближайшим самолетом отправлю в Москву! На твое место знаешь сколько желающих?!

— Если это поможет остановить расстрел моих людей, я готов немедленно написать рапорт о моем увольнении! — начал кричать и Бахель. — Вы боитесь разнести с помощью авиации эту долбаную площадь, но не боитесь несколько тысяч положить, чтобы те захлебнулись в крови?! Вы об этом лучше подумайте, а то вам имидж крутых парней дороже солдатских жизней…

— Замолчи, предатель! — заорал Ролин. — Ты, полковник, сошел с ума, ты струсил. Я тебе, идиоту, звание Героя России сделаю в пять секунд. А вы что уставились, а ну, марш отсюда!

Ну, вот уж хрен тебе, генерал, мы за командира глотки порвем, пусть только скажет «фас», перервем здесь всех.

— Мы поддерживаем нашего командира, это самоубийство идти без предварительной авиа- и артподготовки, — подал кто-то из наших голос из темноты.

— Что, все так считают? — Ролин прищурился, тяжелым взглядом обвел всю нашу группу. — Во-о-он! Караул! Вывести, разоружить, и на гауптвахту этих предателей!

В ответ мы только плотнее стали плечом к плечу. Молчание. Гробовое молчание. Открывается входная дверь, и вбегают два солдата и офицер, готовые выполнить любой приказ командира. Все приготовились к самой худшей развязке. И тут молчание нарушил генерал Захарьин — молодец армянин.

— Давайте не будем пороть горячку. Мы сейчас отпустим офицеров и сами здесь решим, как нам выйти из ситуации. Спокойно, без горячки. Для всех очевидно, что штурмовать в лоб опасно, но вместе мы найдем оптимальный вариант, — и, уже обращаясь к нам: — Идите, товарищи офицеры, ждите, ничего не произойдет, я вам обещаю.

— Идите. Ждите, — приказал комбриг. Голос его был сух.

Мы вышли. Всех колотила нервная дрожь. Следом вышел караул. В темноте кто-то схватил начальника караула за ворот и зашептал:

— Если ты, блядь, вздумаешь арестовать нашего командира — убью, ты понял?

— А как же приказ? — испуганно спросил тот. Бойцы его жались по стенкам.

— Жить хочешь?

— Да!

— Если будешь командира арестовывать, мы нападаем на вас, и без лишнего шума ты передаешь его нам. Понял? За это ты и твои солдаты останутся в живых. Ты все понял?

— Да!

— Сейчас мы подгоним технику поближе, а ты панику не поднимай. Выйдет командир с нашим генералом, мы спокойно сядем и уедем. Запомни, мы твоей крови не хотим, но если встанешь поперек дороги — убьем. Ты понял? Знаешь, кто мы?

— Знаю. Вы — «собаки». Я все понял.

— Ни хрена ты не понял, мы не собаки, мы — «махра», и за своего командира разорвем. Все, иди. И если ты или твои бойцы вякнут что-нибудь — будем воевать. Ты хочешь этого?

— Нет, не хочу.

— Правильно, нам с тобой с чеченом воевать надо, а не между собой. Нас хотят послать брать Минутку в лоб. Посылают на смерть. А мы не хотим. Вот поэтому Ролин и разорался. Не поднимай лишнего шума.