Я знаю, кто ты
Часть 7 из 12 Информация о книге
Он старше меня как минимум на десять лет, и рядом с ним я чувствую себя неопытным ребенком. – Ничего страшного. Что бы это ни было, ты не виновата. Я тоже о тебе думаю. После этих слов я прекращаю плакать, как будто эта последняя фраза меняет все. Он берет меня за подбородок и обращает мое лицо к своему. Я изучаю его, пытаюсь понять, есть ли хоть капля правды в его словах. Потом я тянусь поцеловать его, в моих глазах молчаливый призыв. Теперь он не колеблется. Теперь наши жизни – все, кроме этого момента, – похоронены и забыты. Руки Джека двигаются все ниже по моей груди, умелые пальцы освобождают меня из платья, обнажают черный шелк лифчика. Он поднимает меня и сажает на стол, в процессе сметая на пол меню обслуживания номеров и телефонный аппарат. И не успеваю я сообразить, что происходит, как он уже сверху, он удерживает мои руки и оказывается у меня между ног. – Стоп! Снято, – говорит режиссер. – Спасибо, ребята. Мне кажется, мы здесь закончили. Восемь Голуэй, 1987 год Мегги держала меня за руку все время, пока мы не дошли до летнего домика на берегу. Держала так крепко, что иногда было капельку больно. Наверно, она просто боялась, что я снова убегу и что меня, как она говорила, найдет какой-нибудь плохой человек. Но если я и бежала, то только чтобы успевать за ней. Она очень быстро ходит, я ужасно устала. Она все время оглядывалась по сторонам, как будто чего-то боялась, но, пока мы шли закоулками, нам никто не попался, ни плохой, ни хороший. Домик очень красивый, совсем как Мегги. Нарядная синяя дверь, белые кирпичи – он совсем не похож на наш дом. Внутри почти нет вещей, и когда я спрашиваю почему, Мегги отвечает, что это просто домик, куда приезжают отдыхать. Я этого не знала, потому что ни разу не ездила отдыхать. Сначала Мегги занята, она складывает одежду в чемодан. Потом я думаю, что она будет звонить в полицию, но вместо этого она решает, что мы должны попить чаю и что-нибудь съесть. Это очень приятно. По пути сюда я рассказала Мегги, что нам, по словам брата, еле хватает на еду. Наверное, она и решила, что я голодная. – Хочешь кусок имбирного пирога? – спрашивает она из маленькой кухни. Я сижу в самом большом кресле, какое когда-нибудь видела. Мне пришлось на него карабкаться, чтобы сесть. Оно как гора из подушек. – Да, – отвечаю я. Я очень довольна, ведь я сижу в удобном кресле и собираюсь поесть пирога с доброй тетей. Она появляется в дверях. Улыбка, которая все время была на ее лице, теперь исчезла. – Что «да»? Сначала я не понимаю, чего она ждет, но потом мне в голову приходит идея: – Да, пожалуйста? – пробую я. Улыбка возвращается на ее лицо, и я рада. Она ставит передо мной пирог, а еще стакан молока, потом включает мне телевизор, а сама уходит в соседнюю комнату звонить по телефону. А я-то уже думала, что она забыла про звонок в полицию, и теперь мне грустно. Мне тут нравится, я бы с удовольствием побыла тут подольше. Мне не слышно, что говорит Мегги по телефону: слишком громко говорят Зиг и Заг[4] по телевизору. Я доедаю пирог и облизываю пальцы, а потом пью молоко. По вкусу оно напоминает мел, но мне так хочется пить, что я выпиваю все до конца. Когда Мегги возвращается в комнату, мне очень хочется спать. – В общем, я поговорила с твоим папой и боюсь, что твой брат сказал правду: дома на тебя больше не хватит еды. Но ты не волнуйся. Я сказала твоему папе, что ты можешь пожить несколько дней здесь, со мной, а когда там у них все наладится, я отведу тебя домой. Здорово я придумала? Я размышляю. Тут телевизор, пирог и уютное кресло. Мне кажется, будет приятно пожить тут немного, хотя я буду очень скучать по брату и капельку – по папе. – Да, – отвечаю я. – Что «да»? – Да, пожалуйста. И спасибо. И только когда она снова выходит из комнаты, я задумываюсь: как она могла поговорить с моим папой? Ведь у нас дома нет телефона. Девять Лондон, 2017 год Перед тем как выйти из машины, я снова смотрю на телефон. Я уже три раза пыталась дозвониться до агента, но все время попадала на автоответчик. Я даже позвонила ему в офис, но помощница сказала, что Тони занят, – и произнесла это таким тоном, словно знала что-то, чего не знаю я. Или у меня просто паранойя. Столько всего происходит, что это не исключено. Попробую позвонить завтра. Я устало бреду по дорожке к крыльцу. Наш дом погружен во тьму. Я все думаю о Джеке и о том, как он целовал меня на съемочной площадке. Это было так… по-настоящему. Я заворачиваюсь в мысли о нем, как в одеяло, и мне от этого тепло и спокойно. Покров фантазии – гораздо более надежная вещь, чем холодная реальность. Но страсть – это только временное лекарство от одиночества. Я закрываю за собой входную дверь, оставляю желание на улице, в темноте. Включаю свет реальной жизни, и этот свет оказывается слишком ярким, он заставляет меня видеть то, чего я видеть не хочу. В доме слишком тихо и пусто, как в пустой ракушке. Моего мужа все еще нет. Я моментально переношусь в прошлое, в тот самый момент, когда его ревность достигла предела, а мое терпение лопнуло, и в результате разразился идеальный супружеский шторм. Я помню, что он со мной сделал. Я помню все, что происходило той ночью. Странное это ощущение, когда похороненные воспоминания без предупреждения всплывают в памяти. Как будто из твоих легких высосали весь воздух, а потом тебя сбросили с огромной высоты. Постоянное чувство падения и знание, что ты неизбежно шлепнешься на твердую поверхность. Мне еще холоднее, чем было минуту назад. Кажется, тишина стала громче. Я озираюсь по сторонам, лихорадочно всматриваясь в пустое пространство. Такое чувство, что за мной наблюдают. Чувство, которое возникает, когда на тебя смотрят, совершенно необъяснимо, но абсолютно реально. В первый момент я застываю на месте и безуспешно пытаюсь убедить себя, что это проделки моего чересчур живого воображения, по понятным причинам перевозбужденного в результате событий последних дней. Затем под действием адреналина мой организм включает реакцию «бороться или бежать», и я спешу из комнаты в комнату, задергивая все занавески и закрывая жалюзи, как будто это щиты из материи. Лучше уж перестраховаться, чем оказаться под наблюдением. В первый раз сталкерша появилась в моей жизни пару лет назад, вскоре после того, как мы с Беном начали встречаться. Все началось с мейлов, но потом она несколько раз появлялась возле нашего прошлого дома, когда думала, что там никого нет, и подбрасывала нам написанные от руки открытки. Однажды, когда я уезжала в Лос-Анджелес, к нам кто-то проник, и Бен был уверен, что это она. Это была одна из основных причин, по которым я согласилась переехать сюда, в дом, который видела исключительно в Интернете. Бен позаботился обо всем, мы смогли от нее отделаться. Вдруг теперь она нашла меня? Нашла нас? В ее мейлах и письмах всегда говорилось одно и то же: Я знаю, кто ты. Я всегда делала вид, что не понимаю, что это значит. Я растеряна. Не знаю, что делать, что думать и как себя вести. Может, мне снова позвонить в полицию? Попросить о новой встрече и рассказать им все, что не рассказала в прошлый раз? Или просто сидеть здесь и ждать? Никто не может знать заранее, как поведет себя, оказавшись на развилке. Вы не можете быть уверены, как поступите, пока это не произошло с вами. Люди оказываются способными на самые неожиданные поступки. Я справляюсь с ситуацией как могу, не подвожу людей больше, чем уже подвела. Я знаю, что что-то упустила. Не только мужа, что-то еще, но я не знаю, что именно. Но вот что я знаю наверняка: единственный человек, на которого я могу рассчитывать в этой ситуации, – это я сама. Держать меня за руку некому. Эта мысль пробуждает воспоминания, моя память перематывается на то время, когда я была маленькой девочкой. Тогда у меня был человек, который всегда с удовольствием держал меня за руку. Когда я была ребенком, случилось кое-что ужасное. Я никогда ни с кем об этом не говорила, даже сейчас, по прошествии стольких лет. Некоторыми секретами не стоит делиться. Многочисленные детские врачи, которым меня показывали потом, говорили, что у меня так называемая «преходящая глобальная амнезия». Они объясняли, что мой мозг вытеснил определенные воспоминания, потому что посчитал их слишком тяжелыми и травмирующими, и что это состояние, скорее всего, останется со мной на всю жизнь. Я тогда была ребенком и не отнеслась к их словам серьезно. Я-то знала, что только притворяюсь, будто не помню, что произошло. Долгие годы я не вспоминала о том, какой диагноз мне поставили. До этого момента. Думаю, что если бы я сняла все деньги с нашего счета и закрыла его, я бы об этом помнила. Я многое думаю. Проблема в том, что я не знаю наверняка. Я все время вспоминаю о сталкерше. Постоянно проигрываю в памяти момент, когда увидела ее собственными глазами. Ничего не могу с этим поделать. Это было около года назад, она стояла возле нашего прошлого дома. Я тогда услышала стук почтового ящика и решила, что это почтальон. Но ошиблась. На коврике у двери картинкой вниз одиноко лежала старомодная открытка. Марки на ней не было. Отправитель принес ее лично. Я помню, как подняла ее, помню, как задрожали мои руки, когда я увидела знакомые неразборчивые каракули. Я знаю, кто ты. Я открыла дверь, и там была она. Она стояла на другой стороне улицы и смотрела на меня. Я думала, меня стошнит. Раньше ее видел только Бен, и до этой минуты она оставалась для меня лишь смутным образом. Призраком, в которого я не верила. Все прошлые мейлы и записки не очень меня пугали. Но, увидев ее в реальности, я пришла в ужас: мне показалось, что я ее знаю. Она стояла на некотором расстоянии, большую часть лица скрывали солнечные очки и шарф, но она была одета точь-в-точь как я, и в тот момент я подумала, что это она. Нет. Это не могла быть она. Заметив меня, она убежала. Бен пришел домой пораньше, и мы позвонили в полицию. Что-то я маловато беспокоюсь о муже. Что со мной не так? Я схожу с ума? Такое ощущение, что происходит что-то ужасное, что-то гораздо более ужасное, чем раньше. Десять Голуэй, 1987 Я просыпаюсь и чувствую растерянность. Я не понимаю, где нахожусь.