Ясный новый мир

– Так вы говорите, Мексика, – задумчиво почесал подбородок Махно. – Слыхал я о тамошних делах. Только я думаю, что вы, товарищ Османов, знаете о происходящем там поболее меня.

– Товарищ Махно, – сказал я, – про политическую обстановку и про то, что вам нужно будет там делать, я расскажу вам отдельно. Как там лучше воевать – расскажет товарищ Османов. А пока я хочу услышать от вас – вы готовы ехать в Мексику, чтобы помочь местным рабочим и селянам в их борьбе за народную власть?

Махно и Каретник переглянулись, после чего батька коротко кивнул:

– Да, товарищ Тамбовцев, мы готовы…



14 октября 1918 года.

Петроград. Таврический дворец.

Кабинет председателя Совнаркома

Совещание открыл Сталин. Он разгладил рукой усы и произнес:

– Товарищи, с того момента, когда Керенский трусливо отказался от власти, передав ее большевикам, прошел ровно год. Пора оценить, чего мы за это время достигли, а чего нет.

– Главное, – сказал адмирал Ларионов, – это то, что в этой реальности мы, получив власть, сумели дать народу то, что обещали: мир, землю и свободу. Поэтому широкомасштабная гражданская война нам не грозит. Советская власть установлена на территории бывшей Российской империи, и партия твердо взяла курс на построение социализма.

– В нашем варианте, – добавил Тамбовцев, – у советской власти гораздо шире социальная база. В прошлый раз партия опиралась в основном на рабочий класс и беднейшее крестьянство. Сейчас к нам лояльно относится часть интеллигенции, офицерство, словом, те, для кого служба России – главное в жизни. Генералы Деникин, Марков, Дроздовский, Слащов и Колчак не воюют с новой властью. Скорее, наоборот – они защищают ее с оружием в руках.

Слова Тамбовцева вызвали неоднозначную реакцию у участников совещания. Сталин и Ларионов одобрительно закивали, а вот Ленин стал ерзать, словно хотел вскочить со стула и возразить Тамбовцеву. Похоже, что он, избавившись от своих старых иллюзий, все же не оставил мечту о мировой революции.

Он внимательно изучил историю Советской России в мире, из которого явились пришельцы из будущего. Он не возражал, что территория, включающая в себя всю Российскую империю, за исключением оккупированных германцами части западных губерний, оказалась единственной опорной базой мировой революции. Поэтому вполне оправданными являются усилия по укреплению, централизации и консолидации первого в мире государства трудящихся. Передовой отряд мирового рабочего класса должен быть мощным, сплоченным и хорошо вооруженным. Только тогда он сможет выиграть решающую битву на втором этапе революционной борьбы, когда временно замирившиеся буржуазные державы, отдохнув и набравшись сил после войны, снова сцепятся между собой в схватке за мировое господство.

А пока надежды на то, что в Европе сложится революционная ситуация, и германский, французский, британский, итальянский и прочий европейский пролетариат подхватит революционное знамя, превратив войну империалистическую в войну гражданскую, оказались тщетными. Никаких надежд на то, что и в Европе начнется пролетарская революция, ни у кого не было. Даже товарищи Тамбовцев и Ларионов, при всей их нелюбви к западной буржуазной цивилизации, признали, что мировая революция откладывается на неопределенное время.

Идеалисты и, как любит говорить товарищ Тамбовцев, «пассионарии» полегли в боях под Верденом, Амьеном и Аррасом. Остальные будут голосовать за своих горластых лидеров и покорно воспримут диктаторов, которые разгонят парламенты и установят режимы личной власти. Ленин вспомнил, что в Италии появился дуче – бывший социалист Муссолини. Насчет ефрейтора Гитлера вопрос оставался открытым – Германия не разгромлена и не унижена, и такое явление, как национал-социализм, не может появиться в стране-победительнице.

Именно поэтому Ленин слушал Тамбовцева молча. Возражать ему, по существу, было нечего. Правда, оставались некоторые вопросы чисто теоретического свойства. Маркс, наверное, услышав их речи, перевернулся бы в гробу. Поэтому, подождав, когда Тамбовцев закончит свое выступление, Ленин поднялся со стула и сказал:

– Товарищ Тамбовцев, по существу, вы правы, но у меня есть возражения теоретического характера. Современный марксизм считает, что именно пролетариат и беднейшее крестьянство, которым нечего терять, кроме своих цепей, являются основной движущей силой революции. Вы же не будете возражать против этого постулата?

Тамбовцев пригладил свою короткую седую бородку.

– Буду, Владимир Ильич, – произнес он. – Постулатами нельзя объяснить все явления общественной и политической жизни. Классы не монолитны, к тому же границы между представителями классов часто бывают размыты. Ведь богатый крестьянин часто бывает контрреволюционней бедного конторщика или служащего, едва сводящего концы с концами. Этакого Акакия Акакиевича Башмачкина, который, однако, имеет классный чин и считается дворянином. В революциях участвуют разнородные силы, с векторами движения часто противоположной направленности. И сумма этих векторов часто дает совершенно неожиданные виражи.

Бессилие верхов, которые больше не могут управлять по-старому, создает определенный вакуум власти, в котором начинает развиваться революционный процесс, вызванный недовольством низов, которые не желают жить по-старому. Все зависит от того, насколько бессильны верхи и недовольны низы. Если второе в состоянии преодолеть сопротивление первого, то происходит революционная вспышка, в которой, как правило, низы сносят верхи и из своей среды выдвигают новых представителей власти. Или, как это было в феврале прошлого года, верхи частично оказались снесены недовольством низов, а та часть, которая уцелела, мимикрировала под революционеров с помощью псевдореволюционной символики и фразеологии.

И что в результате получилось? Сапоги всмятку. Россия оказалась на развилке истории. Она могла скатиться до положения второстепенной полуколониальной (а то и чисто колониальной) державы, управляемой компрадорами, воюющими друг с другом. Ну, что-то вроде нынешнего Китая, который делят на сферы влияния все кому не лень.

Второй вариант – установление железной диктатуры, которая остановит распад государственности и направит высвобожденную энергию масс на переустройство России на совершенно других социальных принципах. К счастью, и в нашей, и в вашей истории все произошло по второму варианту.

В этом варианте не будет Гражданской войны. Это, пожалуй, самое существенное достижение советской власти. Экономика с трудом, но восстанавливается, золотой запас, часть которого уплыла за океан, все же наличествует, территория государства сохранена и неделима, армия, флот и Красная гвардия достаточно сильны, чтобы решать все стоящие перед ними задачи. К тому же вернувшиеся с войны мужики не палят друг в друга из обрезов, а убирают первый послереволюционный урожай. А сие означает, что страна будет с хлебом, и городам не угрожает голод, потому что удалось наладить товарообмен между городом и деревней.

Ленин молча выслушал монолог Тамбовцева, развел руками и печально сказал:

– Все это так, товарищ Тамбовцев, но все же это мало похоже на классический марксизм.

– Марксизм, – произнес Сталин, пыхнув папиросой, – это не догма, а руководство к действию. К тому же товарищи Маркс и Энгельс не совершили на протяжении своей жизни ни одной революции и ни разу на практике не строили социализм. «Тэмпора мутантур эт нос мутамурин иллис» – времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Древние правы – то, что считалось само собой разумеющимся во второй половине XIX века, уже в начале ХХ века становится архаизмом. Мы читали в книгах по истории партии, как менялась ее стратегия и тактика в зависимости от обстановки. Поэтому надо хорошенечко все обдумать с учетом опыта наших потомков и подготовить отчетный доклад на VIII съезде[14] нашей партии как отчетный доклад исполнительного бюро. Разумеется, без упоминания о том, другом, варианте исторического развития. Доклад должен быть четким, ясным и не допускающим каких-нибудь спекуляций по его содержанию. Товарищам он должен понравиться.



16 октября 1918 года.

Петроград. Таврический дворец.

Кабинет главы ИТАР.

Тамбовцев Александр Васильевич

Приятно побеседовать с человеком, который вызывает у тебя искреннее уважение. Таковым я считаю Андрея Николаевича Лескова, который де-факто возглавляет погранслужбу Советской России. Вообще-то на этот пост мы предполагали назначить генерала Деникина, но тот, похоже, надолго застрял на Юге, и потому полковник Лесков взвалил на свои плечи нелегкую ношу по созданию и управлению всеми службами, которые должны охранять рубежи нашей страны.

Похоже, что забот у Андрея Николаевича действительно было немало. Он заметно осунулся, а его фигура приобрела юношескую стройность. Надо как-то намекнуть Дзержинскому, чтобы он дал возможность Лескову хоть немного отдохнуть. Людей надо беречь – хотя тот же Железный Феликс и себя не очень-то бережет.

Я предложил Андрею Николаевичу выпить со мною чайку, а заодно рассказать, как обстоят дела на границе. Кое-что о них мне было известно, но глава ведомства наверняка знает многое, о чем я даже не подозреваю.

Полковник Лесков, с удовольствием прихлебывая крепкий индийский чай, посетовал на то, что самое сложное – найти людей, которые бы могли нести пограничную службу.

– Понимаете, Александр Васильевич, многие из моих коллег еще не сделали окончательный выбор – пойти на службу нынешней власти или еще немного подождать. Кое-кто, пользуясь свои знакомствами, перебрался в сопредельные страны и там ждут дальнейшего развития событий. Конечно, их можно за это осуждать, но и понять тоже можно. Впрочем, я не жалуюсь, хотя и приходится обустраивать новые границы, как сейчас стало принято говорить, «на коленке».

Я усмехнулся про себя. Словечки и выражения из XXI века потихоньку становятся модными и здесь. Порой я кошусь на какого-нибудь старого служащего канцелярии, который, наверное, помнит еще императора Александра III, произносящего такие слова, как «продвинутый», «снесло крышу» или «забить стрелку». Со стороны это выглядит забавно.


– Андрей Николаевич, – я попытался немного успокоить своего гостя, – мы прекрасно понимаем, что вы делаете все, что в ваших силах. И даже более того. С людьми мы вам поможем, только уж не обессудьте, опыта работы у них нет. Придется вам учить их уже на месте.

Полковник усмехнулся.

– За неимением гербовой будем писать на обычной. У нас нет другого выхода. Заранее благодарю вас, Александр Васильевич.

– Не за что, – сказал я. – А какие участки границы у вас наиболее неустроенные?

– Да, пожалуй, все. Нет таких мест, о которых можно было бы сказать, что граница России находится под надежной охраной. Вот, к примеру, Финляндия. Вдоль ее границы со Швецией издавна проживали те, кто зарабатывал на жизнь контрабандой. Нашим людям, которые взяли под охрану тамошнюю границу, с местными контрабандистами трудно тягаться. Они лучше нас знают все тайные тропы, места, где можно спрятать груз, в конце концов, у них на хуторах полно знакомых, которые предупредят их об опасности. Дай бог, если мы перехватываем лишь один процент идущей из Швеции контрабанды.

– Ну, и как вы боретесь с ними? – поинтересовался я. – Ведь как-то надо решать эту проблему.

– Из двух зол, Александр Васильевич, выбирают меньшее. Мы переговорили с главами семейств, чьи члены занимаются контрабандой, и заявили им, что на мелкие партии товара, перемещенного через границу в ту или иную сторону, мы будем смотреть сквозь пальцы. Но при условии, что в этих товарах не будет оружия и взрывчатки. Ведь пока нас больше беспокоит не контрабанда как таковая, а оружие для противников советской власти и боевики, которые направляются нашими врагами из-за рубежа.

– Ну, и каков результат этого «джентльменского соглашения» с контрабандистами? – поинтересовался я.

– Пока оно соблюдается, – усмехнулся Лесков. – К тому же главари семейств сделали правильный вывод – за преступления, направленные против советской власти, ведомство Феликса Эдмундовича карает строго, вплоть до смертной казни. Так что лучше не рисковать своей жизнью. Конечно, есть бесшабашные головушки, которым море по колено. За большие деньги они пытаются провести через границу эмиссаров иностранных разведок или доставить оружие противникам новой власти. Мы их ловим, суд приговаривает их к расстрелу или каторге, о чем сообщается в местных газетах. Обычно после этого «политической» контрабанды на данном участке границы не фиксируется.

– В общем, правильно, – кивнул я. – Пока у нас нет возможности качественно перекрыть все участки границы, подобный метод вполне оправдан. А где, Андрей Николаевич, находится самый сложный участок границы? Наверное, в бывших прибалтийских губерниях, где приходится практически заново создавать погранзаставы?

– Трудно сейчас на нашей новой границе на Севере, – ответил Лесков. – Мы сдвинули там границу с Норвегией далеко на запад. А вы были в тех краях?

Я бывал в Заполярье в командировках, когда еще работал в своем ведомстве и был еще далек от занятий журналистикой. Действительно, в условиях тундры, где и жилье человеческое днем с огнем не сыщешь, нести службу по охране госграницы весьма сложно.

– Александр Васильевич, вы только представьте себе, – сказал полковник Лесков, – необозримая тундра, где кочуют лопари со своими оленями, причем никаких границ они не признают. Народ этот политикой не занимается, гостеприимен и готов помочь всем, кто попросит у них помощи. В том числе и тем, кто захочет вместе с ними пересечь границу. А если еще гость предложит лопарям выпивку…

Полковник махнул рукой. Мне тоже было известно, что саамы – так у нас звали лопарей – быстро спиваются и готовы за «огненную воду» отдать последнее, что у них есть.

– Правда, Александр Васильевич, – продолжил Лесков, – в последнее время поток контрабандистов и нарушителей государственной границы заметно уменьшился. После оккупации Норвегии германскими и нашими войсками наши общие противники из стран Антанты стали действовать осторожнее. Немцы строго карают контрабандистов, приравнивая их к шпионам. Ну, а за это у них, сами знаете, по головке не гладят: «Verbrecher! Schießen!» В общем, пиф-паф, и все…

Я усмехнулся. Действительно, немцы на оккупированной ими территории твердой рукой наводили порядок, особо не заморачиваясь такими, по их мнению, пустяками, как «гуманность» и «милосердие».

– Самое сейчас сложное, – вздохнул Лесков, – это морские границы. Вот, Советская Россия установила юрисдикцию над Шпицбергеном, или, как его сейчас стали называть, Грумантом. Значит, надо охранять его границы. Тут без кораблей погранохраны не обойтись. А где их взять? Помнится, была у нас на Балтике Таможенная крейсерская флотилия. Хоть корабли, числившиеся в них, и назывались крейсерами, но на самом деле это были обычные яхты, паровые баркасы и шхуны. Из вооружения на них – мелкие пушечки да пулеметы. Худо-бедно, но на Балтике они со своим делом справлялись. А вот на Севере…

Я задумался. Действительно, для суровых северных морей яхты и баркасы явно не предназначены. Надо будет переговорить с адмиралом Ларионовым. Может быть, найдутся старые миноносцы или какие другие вспомогательные корабли, которые можно будет отправить на Грумант. Ведь не гоняться за нарушителями территориальных вод на настоящих крейсерах или миноносцах!

Подумав, я перезвонил Виктору Сергеевичу и попросил его принять полковника Лескова по важному вопросу. Адмирал, поняв, о чем идет речь, сказал, что он будет рад прямо сейчас принять начальника погранслужбы Советской России.

Андрей Николаевич, услышав об этом, поблагодарил меня и поспешил откланяться. Я понял его – надо ковать железо, пока оно горячо. Возможно, что он сумеет как-то утрясти очередную свою проблему. И границы нашей страны будут лучше защищены от непрошеных гостей.



18 октября 1918 года.

Германская империя.

Ставка верховного командования в Спа

– Господа, – подкрутив ус, произнес кайзер, – докладывайте, как идут наши дела?

Настроение у главы Германской империи было приподнятым. Три недели назад между дипломатами Франции и Германской империи было заключено негласное Цюрихское перемирие, сроком пока на полгода. Активные боевые действия на Западном фронте больше не велись. Даже в Париже, разделенном линией фронта пополам, лишь изредка случались отдельные перестрелки, которые быстро пресекались старшими офицерами с той и с другой стороны.

Эту же информацию подтвердил и генерал от инфантерии Эрих фон Фалькенхайн.

– Дела, ваше величество, идут неплохо, – сказал он, – с тех пор, как неделю назад к перемирию присоединились и британцы, на фронте от Ла-Манша до швейцарской границы стоит тишина. Мы используем перемирие для того, чтобы улучшить нашу оборону, долечить раненых в госпиталях, а также более качественно подготовить призванную на военную службу молодежь. Хотя, если сказать честно, призывников недостаточно даже для того, чтобы возместить потери. Да и воевать они тоже не рвутся. Зато заводы каждый день выпускают все новые и новые панцеры улучшенных модификаций. К настоящему моменту мы уже перекрыли все наши потери в технике во время Парижской и Руанской операций и приступили к формированию новых панцер-кавалерийских бригад.

– Ах, эти новые панцеры, – смахнул слезу кайзер, – без них нашим бравым гренадерам было бы куда тяжелее. Сколько раз этим летом они шли вперед на острие прорыва, а потом помогали нашим солдатам сдержать ответный натиск разъяренных галлов и проклятых британцев. Без них, наверное, германская армия сейчас бы беспорядочно отступала, а враги преследовали ее по всем направлениям. Надо бы хорошенько подумать, чем мы можем наградить инженера Фольмера за его вклад в развитие боевой мощи нашей армии.

– Кхм, ваше величество, – кашлянул генерал фон Фалькенхайн, – инженера Фольмера наградить, разумеется, надо. Но должен заметить, что хоть между армией и флотом существует вечное соперничество, я должен сказать, что не только его панцеры облегчили наше положение на фронте. Действия наших крейсеров-рейдеров, а также подводных лодок на атлантических коммуникациях англичан, также немало поспособствовали тому, что Антанта сейчас сидит на голодном пайке, а САСШ так и не вступили в европейскую войну. Это вынудило англичан и французов создавать целые колониальные армии. Единственно, куда пока не добрались еще парни гросс-адмирала Тирпица – это западное Средиземноморье и Бискайский залив, слишком удаленные от наших ближайших баз в Бельгии и на балканском побережье Адриатического моря.

– Вы, Эрих, – кивнул кайзер, – для сухопутного человека довольно неплохо разбираетесь в морских делах. Да, именно из-за того, что наши моряки не смогли дотянуться до Марселя и Бордо, на фронт каждый день продолжают прибывать орды дикарей, под яростным натиском которых изнемогают наши доблестные солдаты.

– Уже не прибывают, ваше величество, – заметил генерал фон Фалькенхайн, – по данным нашей разведки, из-за падения дисциплины в колониальных частях, неподчинения офицерам, постоянных бунтов, грабежей и изнасилований гражданского населения, формирование и отправка в Европу таких частей временно прекращена. Для контроля над этим сбродом французам даже пришлось восстановить распущенную почти полвека назад Национальную гвардию. То, о чем говорили русские большевики экстремистской направленности, то есть массовое вооружение народа, теперь не от хорошей жизни сделали французские буржуа. Один раз раздав рабочим и крестьянам винтовки для того, чтобы они сами поддерживали порядок в селах и городах, потом очень трудно будет забрать их обратно. У русских в начале их революции тоже было такое же добровольческое милиционное формирование, именуемое Красной гвардией, и вы знаете – в какого монстра все это вылилось.

После этих слов генерала фон Фалькенхайна кайзер поежился, вспомнив детали злосчастного Рижского сражения годовой давности, прекращать которое пришлось при его личном участии.

– Да уж, – согласился он, – русская Красная гвардия стала страшным врагом даже для наших гренадер. Но вы учтите, что это уникальный случай, не имеющий шанса на повторение, ибо у лягушатников нет своих пришельцев из будущего, которые придали бы идеологически мотивированным добровольческим формированиям настоящую разрушительную мощь и жесткую дисциплину. А без этого Национальная гвардия – это машина без мотора, которая внешне выглядит как настоящая, но никуда не едет. Да и с идеологической мотивировкой у них плохо, ибо защита своего дома – это не идеология, а чистой воды местничество. За свою улицу и свой дом эти люди будут сражаться яростно. Но если фронт далеко, они даже не пошевелятся, чтобы помочь своим изнемогающим от трудностей соседям. Нет! Такая Национальная гвардия опасна скорее не нам, а самому французскому правительству, ибо при слабости общенациональной армии, понесшей в боях огромные потери, именно люди с оружием на местах будут решать, что и как надо делать в государстве.

– Но это же Дикий Запад чистейшей воды! – воскликнул пораженный генерал фон Фалькенхайн. – Конечно, и у нас в Германии были времена, когда барон с сотней дружинников мог плевать на любого, хоть на самого императора, но они давно прошли. Сейчас, в нашем ХХ веке такое безумие, возвращающее нас во времена раннего феодализма, просто недопустимо.

– Вот именно, Эрих, вот именно, – усмехнулся повеселевший кайзер, – как раз по этой причине я просил наших дипломатов заключать с французами не мир, а перемирие. Нам надо лишь перевести дух, собраться с силами и выбрать момент, когда хаос в этой зловредной Франции достигнет своего максимума, чтобы потом одним ударом поставить в ее истории жирную точку. Хватит для нашей Германии затяжных войн и миллионных жертв. Галльская республиканская помойка должна быть навсегда убрана с европейского континента – лишь тогда на нем воцарится вечный мир.

– Ваше величество, – произнес не вмешивающийся до этого в разговор Вальтер Ратенау, – хочу сообщить вам, что из Петрограда поступила любопытная информация о том, что с нашей империей пытаются завязать контакт дипломаты Страны восходящего солнца. Граф Мирбах запрашивает, что он должен предпринять в этом случае.