Язычник

Князь и воевода не обменялись ни словом. По одним только звукам им уже было многое понятно. Нападение было внезапным и удачным для врага. Паники не было только потому, что нападавшие первым делом насели на расположение нурманов. Железные викинги приняли этот удар и задержали вражескую конницу. Кабы не они, случилось бы страшное. Владимир легко мог себе представить, как выскакивающие на ноги или выбегающие из шатров вои падают, порубленные стремительной конницей, или ловят стрелы незащищенной грудью. Это был бы разгром. Нурманы спасли его рать. Надолго ли?

– Коня! – скомандовал Владимир, но прежде, чем ему подвели жеребца, подоспел Путята, конный, оружный, и с ним сотен десять конных, плотной массой сбившиеся шагах в тридцати. Владимировы гридни расступились, пропуская воеводу к князю.

– Киевские наседают! – еще издали закричал Путята.

– Да ясно, что не лехиты! – Князь сдержал пляшущего коня. – Дело говори!

– Тысяч двадцать! Все – конные и доспешные. Стрелами бьют! Нурманы пока стоят, но…

И тут шум битвы изменился. Воплей стало больше, а грохота и лязга – меньше.

– Уже не стоят! – бешено выкрикнул Владимир. – Гри-идь! За мной! На ворога!!!

И гикнув, погнал между шатров туда, где звенели мечи.

Гридни, попрыгавшие в седла, полетели вслед за князем. Всадники Путяты – за ними. Пять тысяч лучших воев Владимира устремились навстречу трем тысячам прорвавшихся гридней воеводы Артёма. А за Владимировой гридью, бегом, немногим отставая от конных, три тысячи пеших свеев под водительством ярла Дагмара.



Воинская удача переменчива. Только что киевляне резали разбегающихся северян, и вот уже их самих теснят и давят превосходящие силы Владимира.

Увидев надвигающуюся массу конницы, Артём еле успел перестроить своих. Да и то не всех. Вырвавшиеся вперед, увлекшиеся резней оказались слишком далеко от своих – и слишком близко от вражьего наката. Пять тысяч владимирских стоптали их, не заметив, и налетели на киевлян. По счастью, меж шатров и костров им было не разогнаться. В чистом поле удар этот был бы много страшней. Киевляне оборонялись умело: спин не показывали, держали строй, те, что оказались в тылу, вставали на стременах и били стрелами поверх голов своих. Пока колчаны не опустели, киевляне держались. Когда опустели – стало худо. Подоспели свеи, нурманы надавили с тыла. Зажали Артёмовых воев со всех сторон. Всадники Путяты отогнали легкую конницу. Петля затянулась. Артём понял: они попались. Надо прорываться. Но как? Скандинавская пехота давила с трех сторон, конная гридь Владимира наседала с четвертой.



Славка устал. И жеребец его тоже устал. Забрызганные чужой кровью, конь и всадник больше не искали чужих жизней, а старались лишь уберечь свои.

От Славкиного десятка осталось четверо. Среди этих четверых был друг Антиф. Они умело прикрывали друг друга и постепенно пробивались туда, где синел в лучах утреннего солнца прапорец воеводы Артёма. Там сражались лучшие из дружины. Туда рвался сквозь смешавшиеся ряды своих и чужих князь Владимир. Привставая на стременах, Славка видел его очень хорошо: быстрого, обоерукого, в простом круглом шлеме и забрызганном кровью панцире. Княжье алое корзно прикрывало широкий круп саврасого коня. На нем кровь была незаметна. Вокруг Владимира, умело ограждая его щитами и остриями копий, бились ближние дружинники, однако, будь у Славки стрела, он бы попробовал достать новгородского князя.

Стрелы давно кончились. Боевой задор – тоже. Славка уже понимал: победа им не светит. Слишком много врагов, слишком они сильны. Всё, чего он хотел, – прорваться к брату и биться с ним рядом. И умереть – если придется.

Разбойник отпихнул грудью чужого коня, чей всадник ничком лежал на конской шее. Может, мертвый, может, раненый… Добивать его Славка не стал. Махнул саблей, срезая железко копья. Это усатый северянин попытался копьем достать Славку через спину павшего товарища. Сзади грохнуло. Кто-то метнул в Славку швырковый топор, но Антиф успел прикрыть. Разбойник поскользнулся на мертвом теле и, чтобы не упасть, прыгнул вперед, вынеся Славку прямо на лихого северянина, только что срубившего спешенного киевского дружинника. Славки северянин не видел, но, верно, что-то почуял затылком, потому что начал поворачиваться, привставая на стременах… Славка точным хлестом сбоку достал его в шею. Северянин уронил порядком иссеченный щит, зажал ладонью рану, глянул на Славку бешено, замахнулся мечом… Но кровь струйками била из-под его пальцев, глаза северянина помутнели, и мгновение спустя он соскользнул наземь и упал на зарубленного им киевлянина.

Славка продвинулся еще на пару саженей, обогнул бьющуюся на земле раненую лошадь…



Владимир поднялся на стременах, набрал полную грудь пропахшего смрадом битвы воздуха:

– Сдавайтесь, русы! – крикнул он во всю мочь. – Сдавайтесь! Всем обещаю жизнь!

Шум битвы притих, как по волшебству. Все услышали голос Владимира. Умирать же никому не хотелось. Тем более, умирать зря.

Воспользовавшись затишьем, Славка послал Разбойника вперед и добрался-таки до гриди, окружившей брата. Вместе со Славкой – Антиф и еще двое. Третьего убили.

Артём ловко вспрыгнул на седло, выпрямился, возвышаясь над всеми.

– Один на один, князь! – закричал он. – Пеше или конно, как хочешь! Моя победа – мы уходим. Твоя – сдаемся!

Владимир расхохотался.

– Я готов на поединок, если на твоем месте будет мой братец Ярополк! – прогремел он. – Где он, прячется под подолом у своей ромейской наложницы?

– Я – за него! – выкрикнул Артём. – Будешь биться – или струсил?

– Экий ты храбрец, воевода! Весь в отца! Помнишь ли, как на пиру у меня сидел? Хорошо тебе было?

– Мы не на пиру! – крикнул Артём. – Будешь биться?

– С тобой – не буду! Иди ко мне, воевода! Высоко сидеть будешь! Славу со мной добудешь! Что тебе Ярополк? Где он, не вижу! Что хорошего – принять глупую смерть? Иди под мое знамено!

– Я знамена в битве не меняю! – гордо ответил Артём.

– О как! – Владимир снова рассмеялся. – Славный ты витязь! И вои твои славные!

Тут Владимир умолк, будто задумался.

Тишины не наступило. Кричали раненые кони, стонали люди… Но оставшиеся в строю хранили напряженное молчание.

– Не хочу вас губить! – наконец продолжил Владимир. – Кто служить мне будет, когда стану я киевским князем? Я отпускаю тебя, воевода Артём! Всех вас отпускаю! Возвращайтесь в Киев и расскажите всем, что князь Владимир не воюет с хоробрами княжьей руси! Со своими хоробрами! Эй, расступитесь! Дайте им дорогу!

Подчиняясь воле князя, северяне разошлись, открывая проход. Словенская гридь Владимира – с охотой, скандинавы – без особой радости.


– Встретимся на Горе, воевода! – крикнул вслед Артёму Владимир. – В княжьей палате!

Артём промолчал. Владимир поступил великодушно. Подарил жизнь. И Славка живой – Артём видел его среди своей гриди. И битва была хороша. Почему же так гнусно на сердце?



– Эй, рус! Богослейв! Посмотри на меня!

Славка, проезжавший вместе со всеми между пеших нурманов, глянул вниз: кто его зовет.

Узнал не сразу. Невысокий воин в отменной, хоть и малость порубленной броне, в крылатом заметном шлеме, в окружении могучих викингов… Вспомнил!

– Олав Трюггвисон!

– Конунг Олаф Трюггвисон! – поправил юный нурман. – Жаль, не встретились мы на пиру мечей!

– Еще встретимся, – буркнул Славка.

– Я буду ждать, Богослейв! – заявил Олав. – Если не захочешь идти в хирд конунга Вальдамара, я возьму тебя в свой!

– Что он говорит? – спросил Антиф, не разумевший по-нурмански.

– В дружину к нему предлагает, – проворчал Славка и послал Разбойника вперед, оставив позади сына нурманского конунга.

– А он – кто? – спросил Антиф.

– Олав, сын Трюггви. Его отец был князем у южных нурманов.

– То-то я гляжу, доспех на нем княжий, – отметил Антиф. – Это диво, друг Славка! Обычно нурманы к нам служить идут, а этот – к себе зовет.

– Сам-то он пока Владимиру служит, – буркнул Славка и дал Разбойнику шенкелей, чтобы побыстрее миновать нурманов.

– Эх, – вздохнул Антиф, тоже погоняя коня, чтоб не отстать. – Я бы Владимиру послужил! Может, и нам – как Волчий Хвост? Что-то я его сегодня не видел?

– И без него хватило, – скривил рот Славка. – А Владимиру мы с тобой служить не станем. Слыхал, как он христиан режет?

– Слыхать-то слыхал, да вот верится не очень. Что ж он тогда брата твоего к себе звал? Иль не знает, что вы – христиане?

– Знает, – буркнул Славка, которому этот разговор совсем не нравился.

Зато ему нравилась свобода. Он с удовольствием вдохнул степной воздух: чистый, не пропахший кровью и вонью разрубленных кишок, и почувствовал, как сходит с сердца тяжесть поражения. Больше половины гридней киевских легло в сече, а он, Славка, – живой! И брат – живой! И Антиф, друг первый и последний, – тоже живой! Это главное!



– Такого не должно повториться! – Владимир сурово оглядел своих ярлов и воевод. – Это позор, что нас взяли врасплох. Будь этих молодцев хотя бы вдвое больше, быть бы нам битыми.

– Не так просто нас побить! – возразил ярл Дагмар. Но его никто не поддержал.

– Зря ты отпустил их, конунг, – проворчал ярл Торкель. Его хирд понес самые большие потери – почти половину храбрых викингов побили киевляне.

– А я думаю: верно поступил князь! – подал голос Волчий Хвост. – Милость эта укрепит его славу в Киеве.

– Милость? – ощерился Торкель. – Милость – это слабость!

Остальные ближники Владимира недовольно загудели. Некоторые (в основном – скандинавы) были согласны с ярлом, однако большинству обвинение князя в слабости пришлось не по душе.

– Все бы вам, викингам, бить и резать! – крикнул новгородский тысяцкий Удата.

– Тихо! – свирепо рявкнул дядька князя Добрыня.

Ближники притихли, и в наступившей тишине воевода прогудел негромко:

– Согласен с Торкелем. Мы – слабы. Кабы был сейчас наш князь на месте Ярополка, а Ярополк – здесь, то быть бы нам битыми. Сильней Киев, что тут говорить. И правильно князь сделал, что отпустил этого воеводу. Мы его знаем: он бы не сдался. И за каждого убитого киевлянина мы бы положили своего. А такой размен нехорош нам. Вот почему Владимир их отпустил. Верно, княже?

– Верно, – кивнул Владимир.

Он мог бы добавить, что не любо ему губить цвет киевской рати, но не сказал. Большинству в его совете не нужен был сильный Киев. Наоборот. Чем слабей будет великокняжий стол, тем лучше. И Новгороду, и скандинавам, и кривичам с радимичами, древлянами и прочими племенами словенского языка. Крепкий Киев нужен был одному лишь Владимиру и тем, кто ему по-настоящему верен.

– Мы все оплошали, – сказал Владимир. – Больше такого не будет. Я велю вырыть ров между Капищем и Дорогожичами и поставить вкруг лагеря частокол. Больше они нас врасплох не застанут.



– Времени у нас мало, дядя, – сказал Владимир Добрыне, когда все разошлись. – Ежели расхрабится Ярополк, так уж не Киев в осаде окажется, а мы. Засылай человека к Блуду. Пусть хоть золотые горы сулит боярину, но чтоб тот расстарался и поднял Киев против Ярополка.