Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги

— «О лев осознания», — проговорила Сейдел. — Так начинается стихотворение, написанное Йоганандой. Это автор «Автобиографии йоги». О лев осознания… — Она замолчала. — Вы наверняка удивитесь, если я скажу вам, что дальше не помню.

Мы приподнялись на коленях и легли отдыхать.

Симхасана всегда меня смущала. Эта поза была настолько бесстыдной, что делать ее было стыдно. Необыкновенно свободный жест, привлекающий внимание своей непосредственностью. Посмотрите на меня! Мне все равно, смотрите вы на меня или нет! Поза льва чем-то напоминала мне то, как смеются хиппи. Все хиппи смеются одинаково, словно хотят сказать: мое сердце открыто! Я признаю свои слабости! И я свободен! Абсолютно, совершенно свободен! Такой смех часто можно услышать на лекциях учителей с Востока. Стоит учителю-азиату сколько-нибудь смешно пошутить (у него на родине на эту шутку отреагировали бы вялой улыбкой, слегка приподняв брови), и присутствующие в зале американцы разражаются таким смехом. Точно так же смеются ученики, когда преподаватель на занятии йогой рассказывает особенно забавную историю про обезьянку или буддистский мастер признается, что психанул в пробке.

Есть и другие виды поведения из той же категории: к примеру, пение и танцы на людях. Такое часто можно увидеть в супермаркетах экологически чистых продуктов: посмотрите на меня! О, я такой раскрепощенный! И пожалуй, станцую сейчас прямо рядом с тахином[54]!

Поза льва была для меня продолжением этой тенденции. Фальшивым заявлением о своей открытости. Она казалась восклицательным знаком там, где вполне хватило бы и точки. Но вот что меня волновало: не сродни ли мое отношение подозрительности старой бабушки, осуждающе подглядывающей из-за кружевной занавески? Я вспомнила, как старый друг из колледжа, прочитав мои книжные рецензии, написал мне: «Твоя профессия, кажется, заключается в том, чтобы постоянно испытывать разочарование». Почему поза льва меня так раздражала? Ведь никому от нее не было вреда.

У Вэна Моррисона есть песня «Слушай льва». Это одна из самых типичных для него песен. На всем протяжении ее он рычит, рявкает и практически не произносит ни одного членораздельного слова, за исключением: «Слушай льва, что живет внутри меня». (Хотя, кажется, там были еще какие-то бредовые слова о морском путешествии в Каледонию.) Это совершенно безумная песня, написанная человеком, не признающим никаких ограничений.

В колледже у нас было дурацкое правило: никогда не спать с теми, кто не любит Вэна Моррисона. Потому что в постели они, скорее всего, хуже некуда. Это убеждение было основано на том, что творчество Вэна Моррисона вгоняет в краску, и секс тоже вгоняет в краску.

И поза льва вгоняла в краску. Она была как Вэн Моррисон с его музыкой: неконтролируемые звуки, странные вопли. Поза льва была радикальной. Ее нельзя было сделать кое-как, наполовину. Мой критический ум (тот самый, что платил по счетам и не забывал купить распрямляющее средство для волос) в позе льва оказывался на задворках. По сути, он только мешал ее выполнению. Если вы думали во время позы льва, выходила какая-то неубедительная искаженная рожица. Нет, симхасана была подобно танго — ей нужно было отдаться полностью. Иначе зачем вообще ее делать?

Почувствовав, что нашла нужную ноту, Сейдел заставила нас делать симхасану еще много раз в течение того занятия. И к концу его я ревела вместе с остальными. Мне было очень неловко, но я ощутила и легкий трепет освобождения, а еще — немного озорства. Трое моих учителей — Фриман, Сейдел и Спеллман — были похожи на домохозяек из мультика, бьющих меня по голове сковородкой. Хватит уже мучиться, кричали они. Ты всё испортишь! Всё будет хорошо!

Когда я слышала их голоса в своей голове, мысль о возвращении домой уже не казалась такой невыносимой.



Я заглянула в кабинет Брюса — узнать, когда у детей уроки. Дятел — всегда один и тот же — молотил своим клювом в стену дома. Этот пунктирный рисунок сопровождал нас на протяжении всего рабочего дня. Я часто заставала Брюса и дятла, когда те гипнотизировали друг друга через стекло — частично с интересом, частично с опаской. Но сегодня Брюс сидел за столом молча, закрыв голову руками.

О нет, только не это.

— Понятия не имею, как мы оплатим все эти счета, — буркнул он.

Всё это я уже видела раньше: поникшую, как цветок, голову, сутулую спину.

— Раньше как-то удавалось.

— Я не понимаю, где найти столько работы, чтобы хватило на всех.

Я, как обычно, принялась дипломатично успокаивать его.

— Давай посмотрим, — сказала я. — Надо составить список всех доходов, которые мы ждем в течение следующих нескольких месяцев.

Я с несколько демонстративным видом достала бумагу и ручку, и вместе мы составили список. Сумма получилась пугающе маленькой. Поэтому я сделала то, что и всегда: составила список статей, которые могла бы предложить разным журналам. В случае если удастся продать их все, как раз хватит на оплату счетов. За один месяц.

Нельзя было отрицать: наша финансовая ситуация напоминала карточный домик. Правдой было и то, что Брюс по натуре своей совершенно не годился для такой жизни. С другой стороны, мы жили в горах и в будний день сидели дома, пописывая статейки в свое удовольствие. При такой жизни нельзя рассчитывать и на полную финансовую стабильность.

Я сделала всё, что могла, но ничего не помогало. На этот раз депрессия пришла быстро и проглотила Брюса целиком. Уже ночью того же дня он начал мучиться бессонницей, и так продолжалось две недели. Я беспокойно ворочалась рядом.

Потом две недели превратились в месяц.

Я боялась. И никому не говорила, что с ним.

Я снова взялась за старое. Поначалу сочувствовала ему, но потом стала нервной, раздражительной и даже саркастичной.

— Да уснешь же ты наконец! — огрызалась я по ночам. — Выпей уже снотворного, ради бога.

И днем:

— Сходил бы погулять. На улице так красиво!

Но спустя некоторое время возникло какое-то прежде незнакомое чувство. Я вдруг поняла, что отчасти мне плевать.

Тогда я зашла к нему в кабинет, легла на диван и высказала всё как есть.

— Ну да, допустим, у тебя депрессия. И что? Пройдет рано или поздно. Это не конец света. Две недели назад ты был счастлив. И до сих пор счастлив, просто иногда накатывает. Это просто период такой.

— Надеюсь, — ответил Брюс. Волосы у него торчали во все стороны. Я знала, о чем он думает. Ему не терпелось вернуться к работе.

В тот день позвонила Ли и пригласила нас на вечеринку.

— У Брюса депрессия, — ответила я, — я приду одна.

Ну вот. Я произнесла это вслух, и мир не рухнул. С моим браком тоже ничего не случилось. Может, неправда всё это и каждое испытание вовсе не пробивает брешь в броне семейных отношений, не ведет к неминуемому концу — разводу? Что если испытания лишь укрепляют брак?

Всё это совпало с десятой годовщиной нашей свадьбы.

Мама приехала побыть с детьми, чтобы мы могли уехать на выходные. Но мы не хотели никуда ехать, поскольку жили теперь в самом прекрасном месте на Земле, поэтому и остались дома, решили просто гулять целыми днями и ужинать в городе.

В вечер ее приезда мы вдвоем сидели и пили вино за кухонным столом. Обсуждали все обычные дела, сплетничали о моих двоюродных сестрах.


Потом разговор вдруг сошел на нет.

— Я наняла адвоката, — сказала мама.

Эти слова вызвали во мне необъяснимую тревогу. Не знаю, с какой стати меня это так удивило. Родители разводятся, значит, им нужны юристы, верно? Если они действительно решили разводиться по-настоящему.

— О… И как он?

— Она! Она просто потрясающая. Моложе тебя, а такая умная. Она уже много объяснила мне о том, как всё происходит.

Видимо, моя мама считала, что молоденькая, сообразительная адвокатесса — идеальный и самый гламурный выбор.

— Ас папиным адвокатом она уже встречалась?

— Мы готовимся к этой встрече.

Готовимся! Какого черта! Да к чему там готовиться? Они что, собираются устроить драку за имущество?

— Что ж, удачи вам! — Я обняла ее. Одни кости: Сейдел бы такая ученица подошла. Странно, с детьми она часто тискалась, но со мной держалась сдержанно. Неужели защищается от меня? Или не любит обниматься со взрослыми?

— Вы там смотрите по сторонам завтра, а то знаете — горные львы…

— Мам! Да всё будет в порядке.

В тот вечер я легла спать на нервах. Если к делу подключились адвокаты, ситуация чревата конфликтом. Тридцать пять лет родители спокойно жили раздельно, но что будет, если в их отношения вмешается неконтролируемый элемент? Не лопнет ли воздушный шарик добрососедства?

Странно, но появление адвокатов заставило меня по-другому взглянуть на ровные, дружеские отношения, которые они поддерживали всё это время. Оно напомнило мне о том, что странные условия, выбранные для жизни моими родителями, были прежде всего продиктованы желанием всё сделать как лучше. Избежать конфликтов и сделать так, чтобы никто не пострадал.

Что бы ни случилось дальше, мне придется жить с этим. Адвокаты — это уже реальность. Но как бы я ни нервничала, мне почему-то казалось, что родители будут руководствоваться лишь лучшими побуждениями, как и всегда.

На следующий день — в годовщину нашей свадьбы — мы решили пойти в поход на перевал, преодолеть тот самый хребет хребтов, который видели из окон спальни. Был ясный осенний день. Сияло солнце, и у нас были грандиозные планы: быстро пройти перевал и подняться на гору Недерланд (скалистую гору, нависающую над Боулдером, которую местные ласково называли Недом), а там вдоволь наесться свиных ребрышек.

Мы шли по лесу, необычайно густому для этих гор, по направлению к лощине. Дремучий лес — значит, рядом звери. У меня возникло нехорошее предчувствие. Горные львы весь прошлый год драли собак в этой местности.

Это чувство было мне знакомо: подавленный страх, основанный на некоем убеждении. Сложно было понять, как сильно нужно бояться в этой ситуации. Мы с Брюсом шли дальше, а я тем временем попробовала регулировать степень своего страха. Воображала, что лев сейчас следит за нами, скачет с дерева на дерево, выгадывая момент, когда можно будет наброситься и сожрать нас. Потом я чуть умерила пыл и представила, как лев выходит на тропинку впереди, гипнотизируя нас взглядом. Тут я бы взяла палку (в моем воображении палка нужного размера всегда оказывалась под рукой), вообразила бы, что я крупнее, чем на самом деле, и зарычала бы на льва. А потом я совсем разошлась и попыталась представить, что чувствуешь в тот момент, когда лев набрасывается на тебя всем весом. Что я почувствую, увидев этот оскал, эту метнувшуюся тень?

В Боулдере горные львы — обычный предмет для светской беседы. За бокалом мальбека я не раз слышала истории о том, как пожилая пара отправилась в горы в Калифорнии. Горный лев напал на супруга и зажал челюстями его голову. Женщина взяла палку и стала бить льва по морде. Таким образом ей удалось высвободить голову мужа из львиной пасти.

Представьте только: ваша голова в львиной пасти. Подумав об этом, я прониклась почти завистью к тому парню. Мы боимся чего-то, но все равно продолжаем идти, и страх усиливается, пока не наступает момент, когда уже хочешь, чтобы он стал реальностью, лишь бы избавиться от засевшей в голове идеи.

Мы вышли из леса и очутились в глубокой, широкой и голой лощине, по дну которой бежал маленький ручей. Здесь ощущение близости зверья пропало. Мы двинулись дальше, открытая серая равнина простиралась до самого горизонта. Прогулка подняла Брюсу настроение — трудно было оставаться мрачным, гуляя по горам, — да и мое беспокойство и раздражительность исчезли. Разговор зашел о детях.

— Как думаешь, Оливия пригласит Люси на день рождения? — спросила я.

— О господи! Знаешь, что я думаю? Что тебе не мешало бы устроиться на работу, чтобы было с кем обсуждать такие вещи. Чего-чего нам не хватает, так это общения.

— Но разве для этого не надо будет ходить в офис каждый день? Так мне рассказывали. И все же, как считаешь, Оливия уже разослала приглашения?

— Ты в курсе, что у тебя не все дома?

В таком духе мы переговаривались еще некоторое время, и тут вдруг с неба упала снежинка.

— Снег, — обрадовалась я, предвкушая приятный легкий снегопад.

К тому времени как мы добрались до перевала, расположенного на высоте двенадцать тысяч футов с небольшим, снега навалило уже по колено. Уступ был узким, как лезвие ножа. Мы решили пройти еще немного вперед и поискать озеро, которое должно было быть чуть дальше. Вокруг было уныло, ни кустика. Повсюду лежали валуны оттенка, который дизайнеры интерьеров называют серо-бежевым.

Мы шли дальше, а снегопад тем временем всё усиливался и усиливался, пока до нас не дошло наконец, что мы попали в буран. Мы развернулись и собрались было идти обратно, но услышали гром. А потом белые облака над западным склоном горы прорезала молния. Мы стояли на открытой местности и таращились на смертельную желтую вспышку, рассекающую густую белую завесу, и это была самая близкая встреча с реальностью за всю нашу жизнь.

Я два года боялась горных львов и вот теперь стояла на горе, в эпицентре свирепого шторма или бурана. Всё это время мои страхи были не о том. Все меры предосторожности не спасли меня от этого. Реальность сама настигла меня, и не в обличье зубастой горы мышц, а в виде холода, света и вспышек.

— Всё обойдется, — проговорил Брюс. Он ободряюще похлопал меня по спине и улыбнулся.

Его сияющая улыбка была совершенно не к месту, но именно она мне была сейчас необходима. Ведь он был моим мужем. Не просто отцом моих детей, четвертым колесом, а человеком, от одной улыбки которого я могла растаять.

— Иди сзади и держись за мой рюкзак, — сказал он.

Я подошла ближе. Взялась за его желтый рюкзак. Вместе мы начали спускаться по склону, надеясь, что идем в верном направлении.





28. Хануманасана[55]