Кафка на пляже
Часть 38 из 85 Информация о книге
– Не много ли на тебя одного? Ты же еще мальчишка совсем. Пятнадцать лет. Усы еще не растут. – Осима отхлебнул кофе и осторожно поставил чашку обратно на блюдце. – Я не говорю, что так нельзя, но всему есть предел. Я молчал. Приложив палец к виску, Осима задумался. Переплетя пальцы, сложил руки на груди. – Постараюсь поскорее достать ноты «Кафки на пляже». Ладно, остальное я сам сделаю, а ты иди к себе. Так будет лучше. В обеденный перерыв я подменял Осиму за стойкой. Дождь не переставал, и посетителей в библиотеке было меньше обычного. Вернувшись с обеда, Осима протянул мне большой конверт с распечатанными с компьютера нотами. – Как же все-таки удобно, – сказал он. – Спасибо, – поблагодарил я. – Не мог бы ты на второй этаж кофе отнести? У тебя вкусно получается. Я сварил еще кофе – без сахара и без сливок, поставил на поднос и пошел на второй этаж к Саэки-сан. Дверь наверху, как всегда, была открыта настежь. Саэки-сан сидела за столом и что-то писала. Когда я поставил кофе на стол, она подняла голову и улыбнулась. Закрыв авторучку колпачком, положила ее перед собой на лист бумаги. – Ну как тебе здесь? Привыкаешь? – Постепенно привыкаю, – ответил я. – Ты сейчас свободен? – Да. – Тогда садись вот сюда. – Саэки-сан показала на деревянный стул возле стола. – Давай поговорим. Снова загрохотало – пока где-то вдалеке, но гроза, похоже, приближалась. Я послушно присел. – Да, кстати. Тебе сколько лет? Шестнадцать? – На самом деле – пятнадцать. Только что исполнилось, – ответил я. – И ты ушел из дома? – Да. – А почему, можешь сказать? В чем причина? Я покачал головой. Ну что на это скажешь? Саэки-сан в ожидании ответа взяла чашку и отхлебнула кофе. – Мне показалось, что я там испорчусь, и тогда уже ничего не исправишь, – сказал я. – Испортишься? – прищурившись, спросила Саэки-сан. – Да. Помолчав, она произнесла: – Как-то странно слышать от человека в твоем возрасте такие слова. Можно сказать, ты меня заинтриговал… Что же все-таки ты хочешь сказать? Что значит – испортишься? Я не знал, как ответить. Вот когда нужен Ворона… Но его нигде не было. Приходилось подбирать слова самому. Время шло, но Саэки-сан терпеливо ждала. Сверкнула молния, и через несколько секунд где-то вдалеке загрохотало. – Я бы стал другим. Каким нельзя быть. Саэки-сан с интересом взглянула на меня. – Хотя проходит время, и в конечном итоге все люди портятся, меняются. Рано или поздно это происходит. – Сколько бы человек ни менялся к худшему, всегда должно быть место, куда можно вернуться. – Место, куда стоит возвращаться. Саэки-сан посмотрела мне прямо в глаза. Я покраснел, однако набрался смелости и глаз не отвел. В тот день Саэки-сан надела темно-синее платье с короткими рукавами. Похоже, у нее было несколько синих платьев разных оттенков. Из украшений – лишь тонкая серебряная цепочка на шее и часики на черном кожаном ремешке. Мне захотелось отыскать в ней нынешней пятнадцатилетнюю девчонку, и я сразу же ее увидел. Погруженная в тихий сон, она, как призрак, затаилась в глубине души этой женщины. Но я разглядел ее и снова услышал в груди глухие удары сердца. Кто-то вколачивал в него молотком длинный гвоздь. – Весьма осмысленные речи для человека, которому только что исполнилось пятнадцать. Я не знал, что на это сказать, и промолчал. – Когда мне было пятнадцать, я тоже все время хотела перенестись куда-нибудь в другой мир, – рассмеялась Саэки-сан. – Чтобы меня никто не достал. Куда-нибудь, где время не движется. – Но в этом мире такого места нет. – Ты прав. Вот я так и живу. Там, где рушится порядок вещей, увядает душа и время бежит без малейшей передышки. – Она умолкла, как бы подсказывая, что время не остановить, а после паузы продолжила: – Но в пятнадцать лет думаешь, что такое место обязательно должно где-то быть. Надеешься, что сможешь где-нибудь отыскать вход в этот другой мир. – Саэки-сан, а вы были одиноки? В пятнадцать лет? – В каком-то смысле – да. Я не осталась совсем одна, но все равно чувствовала себя ужасно одинокой. Потому что поняла, что больше не могу быть счастлива. Поняла с абсолютной ясностью. Поэтому мне и хотелось тогда отыскать такое место, где время остановилось. – Я хочу скорее повзрослеть. Хотя бы немного. Чуть отстранившись, она читала, что написано у меня на лице. – Ты сильнее меня, у тебя независимый характер. Я в твои годы лишь мечтала о том, как бы убежать от действительности. Только и всего. А ты борешься, повернувшись к ней лицом. Это большая разница. Совсем я не сильный, и характер у меня не независимый. Просто реальность толкает меня вперед, и сопротивляться этому натиску я не могу. Но я ничего не сказал. – Гляжу я на тебя и вспоминаю одного парня, которому когда-то давно тоже было пятнадцать. – Я на него похож? – Ты выше его и покрепче. Хотя, наверное, есть что-то общее. Он не находил общего языка со сверстниками, всегда сидел один в своей комнате, читал и слушал музыку. А когда говорили о чем-нибудь серьезном, у него между бровями появлялась складка. Совсем как у тебя. И ты тоже много читаешь. Я кивнул. Саэки-сан посмотрела на часы. – Спасибо за кофе. Я поднялся – надо, было идти. Саэки-сан взяла черную авторучку, аккуратно сняла колпачок и снова стала что-то писать. За окном сверкнула очередная молния, на миг озарившая комнату причудливым светом, а за нею – на этот раз долго не раздумывая – пророкотал гром. – Тамура-кун! – окликнула меня Саэки-сан. Я встал в дверях и обернулся. – Вдруг вспомнила – в свое время, давно, я написала книжку. О грозе. Искала по всей стране людей, которые пережили удар молнии, беседовала с ними. Собирала эти истории несколько лет. Накопилось порядочно, одна интереснее другой. Книжка вышла в одном маленьком издательстве, но ее почти не покупали. В ней не было выводов, никакой морали. А такие книги никто читать не хочет. Хотя мне как раз казалось, что так и должно быть – без выводов. У меры в голове застучали маленькие молоточки. Стучали они очень настойчиво. Я пытался вспомнить что-то очень важное, но никак не мог понять, что именно. Саэки-сан вернулась к своим бумагам, а я, так ничего и не вспомнив, вернулся в свою комнату. Гроза бушевала почти целый час. Грохот стоял страшный, и я боялся, как бы стекла в библиотеке не разлетелись вдребезги. Сверкали молнии, и с каждой вспышкой стеклянный витраж на лестничной площадке отпечатывал на белой стене старинную призрачную картину. Но к двум часам дождь прекратился и постепенно все успокоилось – золотые нити солнца прошили тучи. В его ласковых лучах слышался только звук падающих капель. Они падали и, казалось, им не будет конца. Наступил вечер, пора было закрывать библиотеку. Саэки-сан попрощалась со мной и Осиной и отправилась домой – на улице затрещал ее «гольф». Я представил, как она садится на водительское сиденье, поворачивает ключ в замке зажигания. Потом сказал Осиме, что с оставшимися делами справлюсь сам и он тоже может ехать. Насвистывая какую-то арию, он зашел в туалет, умылся, вымыл руки, сел в свой «родстер», и скоро звук его мотора растаял вдали. Я остался один. В библиотеке было тихо, как никогда. Я зашел к себе и просмотрел ноты, которые распечатал для меня Осима. Аккорды, как я и думал, были по большей части простенькие, но два оказались из разряда неберущихся. Я пошел в читальный зал, сел за пианино и попробовал сыграть. Оказалось безумно трудно – пальцы никак не справлялись с задачей. Я брал аккорды снова и снова, приучая к ним руки, и что-то из себя все-таки выжал. Получилась какая-то несуразная какофония. Может, в нотах ошибка, подумал я. Или пианино расстроено. Но внимательно прослушав аккорды по очереди несколько раз, я убедился, что именно на них и держится мелодия. Благодаря им она приобрела какую-то особую глубину, отличавшую ее от заурядной попсы. Как же Саэки-сан сочинила такую необыкновенную музыку? Я вернулся в свою комнату, вскипятил в электрическом чайнике воду и, выпив чаю, стал слушать старые пластинки, которые мы с Осимой достали из кладовки. «Blonde on Blonde» Боба Дилана, «White Album» «Битлз», «The Dock of the Bay» Отиса Реддинга, «Getz/Gilberto» Стэна Гетца. Хиты второй половины 60-х. Парень, который жил в этой комнате, – и Саэки-сан наверняка была рядом с ним, – как и я, ставил на вертушку пластинки и слушал. Лившиеся из динамиков звуки, казалось, переносили эту комнату и меня вместе с ней в другое время. В иной мир, где я еще не родился. Слушая эту музыку, я старался поточнее воспроизвести в голове, о чем мы говорили днем с Саэки-сан в ее кабинете на втором этаже. – Но в пятнадцать лет думаешь, что такое место обязательно должно где-то быть. Надеешься, что сможешь где-нибудь отыскать вход в этот другой мир. Голос Саэки-сан звучал у самого уха. Что-то опять стучалось ко мне в голову. С необыкновенной настойчивостью. – Вход? Я снял с вертушки «Getz/Gilberto» и поставил «Кафку на пляже». Саэки-сан пела: Девушка в морской глубине – Голубые одежды струятся и пляшут – Ищет камень от входа, стремится ко мне И не сводит глаз с Кафки на пляже. «Девушка, которая появляется в этой комнате, нашла камень от входа, – подумал я. Она жила в другом мире, где ей оставалось пятнадцать, и по ночам являлась сюда в бледно-голубом платье и не сводила глаз с Кафки на пляже. И тут я неожиданно вспомнил. Отец рассказывал, что в него тоже как-то попала молния. Рассказывал не мне, просто я случайно наткнулся в каком-то журнале на его интервью. Он тогда еще учился в университете искусств и подрабатывал в гольф-клубе – подносил клюшки. Случилось это после обеда. Во время игры он шел за своим игроком по полю, как вдруг небо потемнело и началась страшная гроза. Молния ударила в дерево, под которым он решил укрыться от дождя. Огромное дерево раскололось надвое, игрок, стоявший вместе с отцом, погиб, а отца в последний момент словно осенило – он умудрился отскочить в сторону и остался жив. Отделался легкими ожогами, волосы обгорели, и еще, в шоке отскочив от дерева, он упал, сильно ударился головой о камень и потерял сознание. Такая история. У отца еще небольшой шрам на голове остался. Вот что я пытался вспомнить, когда стоял на пороге кабинета Саэки-сан и прислушивался к раскатам грома. Именно после того случая, оправившись от травм, отец всерьез занялся скульптурой. А могло случиться так, что Саэки-сан встречалась с ним когда собирала материал для книжки о пострадавших от молнии? Вполне. После удара молнии не так много людей выживают.